Призраки русского Версаля

Не стоит удивляться, если, пробираясь через дремучий лес на Княжьей Горке в Ропше, вдруг споткнешься о торчащий из-под земли чугунный столбик со следами узорчатого литья. Именно здесь ещё сто лет назад был аккуратный ручей с каскадами и мостик через него. А этот непролазный бурелом тогда слыл одним из самых красивых и искусных регулярных парков в окрестностях Петербурга . Стоит продраться через заросли подальше — и вот наглядное тому подтверждение: заросшие, обугленные, растрескавшиеся, но все равно грандиозные руины императорского дворца. Именно в этих залах и анфиладах, где теперь растут могучие березы, когда-то разворачивались смутные события отечественной истории, давшие пищу будущим мрачным легендам.

На радость императору

Первые люди появились здесь, в самом центре Ижорской возвышенности, несколько тысяч лет назад — во времена неолита. С тех пор они больше не покидали это благодатное и уютное место вблизи Финского залива. Изобретенное колесо проложило здесь сначала колею, а потом и дорогу. И не одну: переписная книга Водской пятины за 1500 год свидетельствует о селе Храпша, расположенном на пересечении двух оживленных торговых путей. И сегодня эти дороги сходятся на самом верху Княжьей Горки. Имя поселению, скорее всего, дал новгородский посадник по имени Храп. Даже шведы, захватившие эти земли в XVII веке, менять название не стали — в их хрониках село значилось как Hraptza. Под русский флаг оно вернулось после Северной Войны (1700–1721) — уже в составе Ингерманландской губернии и с переиначенным именем — мыза Ропшинская.

Прибывший сюда царь-победитель Петр I (1672–1725) пришел в восторг, увидев десятки родников с чистейшей водой — сбывалась его мечта о русском Версале . Именно отсюда, с Ропшинских высот, он повелел проложить водоводы к Петергофу. До сих пор естественный ток воды питает знаменитые фонтаны. И бежит она по тем самым трубам и каналам петровских времен. И здесь же для царя был возведен небольшой деревянный дворец, парк и церковь. Через 4 года император подарил эти земли своему сподвижнику, генералиссимусу Федору Ромодановскому (ок. 1640–1717). Он-то и стал героем первых легенд.

Хозяин царской преисподней

Желтая стена дворцового флигеля с унылыми заколоченными окнами нависает прямо над дорогой. Строение давно не используется, и сквозь крышу уже пробиваются тощие деревца. Снизу дом подпирает глухой непролазный бурелом. А в нем — дыра, уходящая, подобно кроличьей норе, вглубь земли. Но щербатая кирпичная кладка выдает творение рук человеческих. Ход ведет в подвалы флигеля. Таких помещений — больших, сумрачных, сводчатых — под ропшинской землей много, говорят местные диггеры.

Молва приписывает их происхождение именно Федору Ромодановскому. И неспроста: о нем в XVIII веке впоминали с неменьшим страхом, чем о Сатане . Ближайший сподвижник Петра I возглавлял Преображенский приказ, слившийся впоследствии с тайной канцелярией. Это была одна из первых в России чрезвычайных спецслужб — в юрисдикции Ромодановского находились исключительно важные дела о преступлениях «противу двух первых пунктов», иначе говоря — о государственной измене. По малейшему доносу или подозрению людей забирали, надевали на них колоду и вытягивали нужную истину — вместе с жилами. И недаром самые суеверные жители Ропши до сих пор слышат из-под земли крики и стоны: здесь, в подвалах усадьбы, Федор Ромодановский «привечал» особо опасных своих клиентов. Шла молва, что несчастных охраняет ручная медведица. Она же была главным действующим лицом довольно оригинального ритуала: медведица подносила каждому гостю большую чарку с перченой водкой, а если визитер отказывался хотя бы пригубить, разрывала на нем одежды и вцеплялась в волосы. По крайней мере, такие слухи ходили о Ропшинской усадьбе в ту эпоху.

Что касается документальных свидетельств о том времени, то весьма любопытную характеристику дал Ромодановскому сам Петр I. «С дедушком нашим, как с чортом вожуся, а не знаю, что делать, — писал царь в 1713 году графу Федору Апраксину (1661–1728). — Бог знает какой человек! Он казнил множество воров и убийц, но видя, что злодеяния продолжаются, велел повесить за ребра двести преступников». К слову, все свои письма к самому Ромодановскому Петр Великий подписывал не иначе как «Вашего Величества нижайший подданный Piter». Шутка ли — именно этому человеку было поручено надзирать за насильно постриженной в монахини царевной Софьей (1657–1704) и расследовать стрелецкие бунты! О наличии в Ропше пыточных камер свидетельствовал и Николай Карамзин (1766–1826): «Я видел глубокие ямы, где сидели несчастные; видел железные решетки в маленьких окнах, сквозь которые едва проходил воздух и свет», — писал историк после посещения дворца. Федор Ромодановский умер в 1717 году, но ещё долго тяжелый дух витал в окрестностях его усадьбы.

Проклятие тестя

Казалось, что все изменится, когда в 1734 году в Ропше началось новое грандиозное строительство. К этому моменту имение уже принадлежало Михаилу Головкину (1699–1754), женившемуся на дочери Ромодановского. В то время Головкин был в зените своей государственной карьеры. Он занимал пост директора монетного двора и канцелярии монетного управления Российской империи, являясь при этом еще и советником Анны Иоанновны (1693–1740). Фаворит императрицы, Головкин развернул в Ропше кипучую деятельность: по проекту архитектора Петра Еропкина (ок. 1698–1740) построили новый каменный дворец, значительно расширили и облагородили приусадебный парк.

Но не зря, видимо, шептала молва о проклятии, которое навлек жестокий генералиссимус на себя и на окрестные земли. Не зря владельцы этих мест изрыли здесь всё потайными подземными ходами. И неспроста местные юродивые, тыкая пальцем, твердили о печальной участи, которая ждет именитых особ, положивших глаз на Ропшинские красоты. В 1741 году, сразу после дворцового переворота, совершенного Елизаветой Петровной (1709–1761), Михаил Головкин оказался в страшной опале. Сподвижнику Анны Иоанновны, а затем и Анны Леопольдовны (Elisabeth Karoline Christine, Prinzessin von Mecklenburg-Schwerin, 1718–1746) Сенат назначил высшую меру наказания, но в последний момент милостью новоиспеченной императрицы смертная казнь была заменена сибирской ссылкой. А имение в Ропше конфисковали в казну. Елизавета устроила здесь свой путевой дворец. Парк в очередной раз расширили, были вычищены старые пруды и вырыты новые, проложены аллеи и высажены редкие деревья — все по господствовавшей тогда моде. Облагородить дворец пригласили Франческо Бартоломео Растрелли (Francesco Bartolomeo Rastrelli, 1700–1771).

Черный ангел рока

Черты фирменного стиля знаменитого архитектора — стройные белые колонны коринфского ордера — и сегодня гордо несут треугольный классический портик. Но это все, что осталось от убранства дворца. Вот уже почти два десятилетия колонны эти окружены строительными лесами. Сегодня наследие неудавшейся реставрации само превратилось в руины и грозит рухнуть на голову излишне любопытному исследователю. Впрочем, не будем забегать вперед.

В безмятежном и благостном состоянии Ропша пребывала недолго. Через 20 лет, в июне 1762 года, сюда привезли несчастного и измученного дворцовыми интригами императора Петра III (Karl Peter Ulrich von Schleswig-Holstein-Gottorf, 1728–1762). Точнее, бывшего императора — только что он лишился трона в результате очередного дворцового переворота. У руля страны встала его супруга, Екатерина II (Sophie Auguste Friederike von Anhalt-Zerbst, 1729–1796). Говорят, она упала в обморок, когда 7 июля отсюда, из Ропши, пришло известие о внезапной кончине государя. В официальных хрониках причиной смерти назван приступ геморроидальных колик, а в изустной истории на тот свет Петра III отправил сподвижник Екатерины Алексей Орлов (1737–1808). Местные жители до сих пор рассказывают о своих встречах около руин дворца смутную тень — она плачет и стонет, умоляя прохожих развязать тугой шарф на шее…

Сквозь злополучную спальню, в которой был задушен император, теперь во весь свой исполинский рост растут осины. Время от времени, когда непогода совсем лютует в трещинах стен, сверху с шорохом сваливаются остатки лепнины. Дух захватывает, когда представляешь, что видели и слышали за эти столетия стилизованные лепные львы карниза на бывшем втором этаже. Двое из них ещё кое-как держатся на выщербленном кирпиче. Все остальное — парадная лестница в холле, гигантские балки перекрытий — все это не выдержало пожаров и людского равнодушия и, обрушившись, теперь зарастает травой, пробившей даже каменные полы.

Вот и как тут не верить в проклятие места, когда сын Петра III, император Павел I (1754–1801) был точно также убит заговорщиками в Инженерном замке Петербурга? И произошло это спустя ровно неделю после того, как он в 1801 году купил Ропшинское поместье… Кстати, к тому моменту дворец был в идеальном состоянии: после цареубийства, совершенного здесь, он переходил из рук в руки, и каждый новый хозяин по-своему украшал и совершенствовал творение Растрелли. Но ни одного владельца здание надолго не приютило.

Неотвратимая стандартность истории

Но и на этом ропшинская земля, пропитанная недобрыми легендами, не успокоилась. Последним владельцем этого дворца был Николай II (1868–1918). Император приезжал сюда с семьей на отдых, занимался в обширных угодьях охотой и рыболовством — к тому времени в прудах вовсю разводили форель. В редких архивах можно найти фотографии, на которых супруга Николая II, императрица Александра Федоровна (Victoria Alix Helena Louise Beatrice von Hessen und bei Rhein, 1872–1918), вышивает, сидя на увитом плющом балконе дворца, или в окружении дочерей позирует у входа. И не зря говорят, что человека связывает с местом какая-то странная нить: вместе с выстрелами в Ипатьевском доме Екатеринбурга закончилась и грандиозная имперская летопись Ропши.

Дальнейшая история типична для всех усадеб и дворцов, уцелевших в молохе революции. В войну в Ропше хозяйничали фашисты. В парке они устроили настоящий укрепрайон, изрыв все траншеями и нашпиговав минами. А попутно занимались выносом того, что недорастащили большевики. Во время бегства немцы дворец подожгли. Победители его восстановили, но идея использовать здание под военные нужды советским властям понравилась — и во дворце разместили 3-й отдельный батальон химзащиты. В левом крыле располагалась дежурка и кинозал, в правом — спальни для офицерского состава.

До недавнего времени в кустах рядом с дворцом можно было найти вход в один из подземных ходов — местные жители вспоминают, как в 60-х годах девчонки из поселка пробирались по нему прямиком к потайной лестнице на второй этаж, к солдатам. Лестница вела в царскую спальню, где в послевоенные времена был устроен армейский кинозал. Сегодня единственное помещение во дворце, где не рухнул потолок — это солдатский туалет. Перекрытия в этом жизненно необходимом зале сделали, подобно бункеру, из армированного бетона. И символично, что прямо под ним, в подвальном помещении сегодня устроили свое капище какие-то сатанисты или сектанты: в низком и сыром погребе всюду расставлены десятки свечей, на полу разложен то ли коврик, то ли шкура какого-то животного, на стене красной краской выведены непонятные простому смертному символы.

Что-то такое сжимается внутри от ощущения непоправимости и безвозвратности, которым встречают нынешние руины ропшинского дворца. Что-то заставляет сердце биться сильнее — и больнее — когда идешь мимо груды кирпичей, бывшей когда-то дивным фонтаном-рушником. Когда достаешь из портфеля распечатки фотографий столетней давности, где на парадном крыльце, украшенном цветочными клумбами, в белых платьях стоят императрица Александра Федоровна и три девочки — дочери последнего русского императора.

Отсчитываешь восьмую сверху ступеньку, встаешь точно туда, где стояла супруга Николая II. И тогда совершено отчетливо чувствуешь — тени, о которых так много говорят в этих местах, не такая уж и выдумка. Ропшинская земля до сих пор говорит голосами тех, кого давно смели и разметали ураганы истории государства Российского.