К предстоящему юбилею Российского флота на страницах журнала открывается новая рубрика. Читателя ждут публикации о выдающихся русских моряках-путешественниках, об их участии в эпопее великих географических открытий.
Многие имена этих людей знакомы читателю, но восстановленные на основе архивных документов малоизвестные и драматические эпизоды их жизни вряд ли кого оставят равнодушным. И, конечно, мы будем рассказывать о тех моряках-путешественниках, чьи имена давно, но незаслуженно забыты. Открывает рубрику публикация о начале Российского флота.
Предуведомление автора
Наверное, клеши старшего брата и непоседливость моих предков — кубанских и запорожских казаков — подвигли меня на морскую карьеру. Я окончил курс Высшего военно-морского училища — наследника Петровской Навигацкой школы, — носящего имя всеми любимого советского сухопутного полководца М.В.Фрунзе. Тридцать лет отплавал штурманом, из них двадцать — на Северном флоте. В большие командиры не рвался, понимая, что георгиевские кресты моих предков рано или поздно этому помешают. Другое дело — специальная служба...
Еще петровский устав обязывал штурмана быть историографом. А для меня легенды, недомолвки, запреты из давней истории были всегда притягательны. Хотелось знать ответы на волнующие всех вопросы. Пришлось прочитать сотни редких книг, покопаться в архивах...
Предстоящий юбилей Российского флота — первый за все триста лет его истории. До сих пор юбилеи флота не отмечали. Но он интересен и тем, что летописцы этой истории, пытаясь примирить западников и славянофилов — радетелей и противников «норманнской теории» в развитии флота и самой России в целом, многое не досказали о самом процессе становления флота. Захватывающие дух события, великие и ничтожные личности, тяжкий труд и отвага первых матросов и офицеров... Корабли, флаги, крепости — символы флота. Без любого из них флот немыслим. Есть еще пленяющие воображение якоря, компасы и бело-синие одежды. Но эти заметки не о морском быте. Все написанное здесь основано на подлинных документах. Юбилей — хороший повод поднять забытые детали в пластах истории и не предаваться при этом отчаянию и тоске от знания правды...
I. ...Аки от доброго семени
Попытки создать Российский флот предпринимались задолго до Петра I. На Белом море, Дону и Волге на бесчисленных плотбищах строились кочи, лодии, ушкуи, струги, чайки, бусы, дощаники и другие малые и большие суда. Нет счета дерзким набегам донских и запорожских казаков, вольных и служилых людей на самые дальние берега Каспия, Азова и Черного моря. Не раз турецкие крепости подвергались разрушению на протяжении всего XVII века. Турки боялись малых маневренных лодок и абордажных налетов и решались сражаться только при явном преимуществе или в открытом море. Но как раз регулярного флота, состоящего из крупных парусных кораблей, россиянам недоставало. На что были способны «государевы верфи», видно из одного лишь эпизода.
Из распроссной Кирилла Петрова — плотника по Государеву указу :
«...государев дворянин Володимер Еропкин твоим государевым посошным плотникам велел струги делать наскоро в мерзлом и сыром лесу в зимнюю пору в два дня один струг. А у нас, государь, делают морские струги недели по две и больше».
Естественно, «еропкинские струги» тонули не дойдя до моря. С «виновных пеня взялась»: кого кнутами сечь, кого живота лишить, и все же к весне 1660 года у села Торбеево на реке Воронеж и у села Романове на Дону было построено 500 стругов. Из них лишь 30 смогли выйти в Азовское море...
Несомненно, что до деда Петра I — царя Михаила Федоровича — доходили слухи о корабельном хождении вокруг света и прочих чудесах из области судостроения и мореходства. Живучий у россиян принцип — «а мы чем хуже?» — сработал, и царь, позарившись на хорошие деньги, предложенные голштинскими купцами, дал согласие на транзитную торговлю с персами: ведь немцы обещали при этом построить десять судов в «землях царского величества», покупать лес, нанимать плотников и, главное, «от этих плотников корабельного мастерства не таить». Первым таким кораблем стал построенный в Нижнем Новгороде трехмачтовый с 24 веслами плоскодонный «Фредерик». Однако, мачты у корабля оказались слишком длинными для шквальных ветров Кюльзюма — так называли Каспий персы-мореходы. В первом же морском плавании на «Фредерике» сломалась грот-мачта. Он потерял управление и был выброшен на берег...
Однако царские думные дьяки не оставили попыток овладеть искусством строительства кораблей европейского типа. В 1660 году голландец ван Сведен набирает на русскую службу корабельных мастеров и капитанов. Человеком, побудившим царя на строительство флота для Каспия, был боярин Афанасий Ордин-Нащокин, шеф приказа Новгородской Чети.
Указ Алексея Михайловича Никите Кутузову — Коломенскому о воеводе от 19 июня 1667 г.:
«Указали мы. Великий Государь, для посылок из Астрахани на Хвалынское море делать корабли в Коломенском уезде, в нашем, Великого Государя, дворецком селе Дединове иноземцам полковнику Корнелиусу фон Буковену да корабельным мастерам Ламберту Гельтус товарищи. А у того корабельного дела быть Якову Полуектову да подьячему Степану Петрову».
Шесть голландских мастеров, получив задаток, сбежали, и пришлось Полуектову «имать» нужных ему людей по «грамоте Великого Государя». По указу Новгородской Чети, верфь обеспечили тридцатью плотниками, «которые наперед сего бусы и струги делывали», а также веревками, киндяком на знамя, железом и углем кузнечным, пушками, мушкетами, пистолетами, бердышами с нужным количеством пороха, свинца, фитиля, ядер.
Полуектов — Великому Государю мая 15 1668г.:
«И у меня, холопа твоего, корабль и яхту делают; а у корабля, Государь, дно и стороны основаны, и кривые деревья все прибиты... Корабль опущен и доделывается на воде, а яхта и шлюпка поспеют в скором времени». Но лишь в сентябре Полуектов писал: «Корабль, яхта, два шлюпа и бот сделаны совсем, и истрачено на все 9021 рубль 25 алтын и полденьги».
Несмотря на указы «о поспешании» строительства, корабль, яхта и шлюпки остались на зимовку в Дединове. Фон Буковен доносил в Москву о низком уровне воды в Оке. Полуектов — напротив: «Вода велика и кораблям идти мочно, а подъячий с полковником пьет и бражничает и о государственном деле не радеет...» Царским указом корабль был наименован «Орлом» в честь главного символа России. Капитан нового корабля Да-выд Иванович Бутлер, которому Государь указал «служити на море Хвалынском капитаном и кормщиком-генералом», все еще был в Голландии, пытаясь вернуть в Россию сбежавших с деньгами мастеров. К весне 1669 года он появился в Дединове и 7 мая дал команду «якоря вынимать». Вся флотилия, достраиваясь на ходу, 21 июля прибыла в Нижний Новгород.
Благодаря книге Яна Стрейса, оснастившего корабль парусами, мы имеем представление о нем. Длина его была 24,5 м, ширина — 6,5 м, осадка — 1,5 м. Три мачты несли прямые паруса, поэтому «корабль» такой иногда называют «барком». И, наконец, 22 пушки и команда из 20 голландцев и 35 русских стрельцов. Не случайно Петр I в предисловии к своему уставу писал: «От начинания того, аки от доброго семени, произошло нынешнее дело морское». Почему-то историки не учли это мнение Петра. Возможно, в этом виноват сам царь, напомнивший, дабы усугубить облик «вора и смутьяна», о «разорении» «Орла» повстанцами Разина. На самом дел версии о разорении и даже сожжении — ошибочны! Вскоре после того, как «Орел» прибыл в Астрахань, с него сняли пушки для защиты города. Команда корабля разбежалась с появлением Разина, а «Орел» остался доживать свой век в тихой протоке, всеми забытый.
Три года спустя после разинской смуты астраханский воевода доносил в Москву: «...корабль да полукорабелье (яхта — В.Г.) стоят в Кутумове реке. Корабль ветхой, дно и бока сгнило, в ход не годится».
Вывод о качестве строительства напрашивается сам собой, если вспомнить, что петровские корабли плавали по двадцать с лишком лет. Так что действительно нет резона считать началом Российского флота эпопею с «Орлом». И все же помянем добрым словом дединовские труды: это был первый опыт отечественного кораблестроения.
Спасшийся от разинского «воровства» голландский матрос с «Орла» Карстен Брандт вернулся в Москву и много лет спустя латал дыры на «дедушке русского флота», найденном Петром I. Но об этом впереди.
II. Меня хотят сделать адмиралом...
Хрестоматийная и романтическая история находки в 1688 году молодым Петром английского ботика — в сарае его двоюродного деда Никиты Ивановича — известна всем. Прозванный «дедушкой русского флота», бот бережно хранится в Военно-морском музее в Петербурге по сей день. Все это могло показаться смешным и обидным для ревнителей русской морской истории. Но будем снисходительны. Просто ботик произвел впечатление на Петра, до того понятия не имевшего о море. Своей оснасткой и качеством он отличался от прежде виденных им судов, и главное, обладал способностью ходить под парусами против ветра. Весь груз знаний, полученных Петром от Зотова и Тимермана по морской части, вылился в неукротимое желание все попробовать самому. И началась в России эпоха «потешного флота», приведшая — благодаря навязчивой идее Петра о настоящем флоте — к неожиданно великим последствиям.
По приказу царя Франц Тимерман отыскал в Москве Карстена Брандта, бывшего матроса с «Орла», пребывавшего, впрочем, «в великой старости». Ботик живо починили, и, к удивлению Петра, он резво ходил по Яузе и на Просяном пруду, лавируя против ветра. Царь осыпал милостями Брандта, и в следующем году потешая команда Петра переместилась на Плещееве озеро под Переяславлем-Залесским. Здесь сам царь и его верные семеновцы и преображенцы овладевали корабельным ремеслом. Брандт и Петр состязались в постройке двух малых фрегатов, а солдаты строили еще три яхты. Плавания по озеру, с салютами и игрищами, продолжались все лето. Весной 1693 года Петр задумал поездку на Белое море — в Архангельск, ведомый ему до того как поставщик «всепьянейшему собору» всяких вин и пива, а еще заморских любимых цитрусов и мореходных инструментов. «Охота к морю», поддерживаемая в первую очередь его приближенными — Федором Апраксиным, Федором Головиным и особенно Францем Лефортом, становилась государственным делом. Лефорт, этот «дебошан французской», названный так за веселый нрав, общительность и неиссякаемую энергию в осуществлении любой, самой неожиданной новации или проделки, уже распорядился построить в Архангельске яхту к приезду Петра. На беду скончался легендарный Карстен Брандт. Петр отстоял отпевание в храме и проводил в последний путь подельника потешного флота по генеральскому разряду... В сопровождении Зотова, Апраксина, Лефорта и сотни разнообразной челяди Петр покинул столицу и уже в начале августа подрубил топором канаты, удерживающие на слипе яхту, названную в честь покровителя царя «Св. апостол Петр». На этом судне Петр впервые отправился в морское плавание, достигнув Терского берега. Заложив в Соломбале 24-пушечный торговый корабль и оставив его на попечение Апраксина, назначенного воеводой Архангельска, Петр поспешил домой. По пути, на заводе в Олонце он сам отлил пушки и выточил такелажные блоки для заложенного корабля. В самый конец распутицы следующего, 1694 года Петр снова спешит в Архангельск и 20 мая спускает на воду «Св. Павел» — пожалуй, первый русский торговый корабль, получивший вскоре «проездную грамоту» на право заграничной торговли...
Пребывание русского царя на Белом море — уникальные страницы истории. Скажем о главном. Дождавшись купленного в Голландии торгового корабля «Св. Пророчество», Петр поднял на нем трехцветный «штандарт царя московского» и в сопровождении «Св. Петра», «Св. Павла» и эскорта из восьми английских и голландских торговых и военных судов отправился на выход из Белого моря. Достигнув мыса Св. Нос и пожелав иноземцам счастливого плавания, Петр со своей эскадрой вернулся к устью Двины. Правда, до этого Петр совершил рискованное плавание на Соловки с известным крушением у Пертоминского монастыря. У голландцев он прошел школу морского ликбеза — от подачи пива капитану до уборки парусов. Получалось неплохо, тем более, что голландским языком царь владел в совершенстве.
Несомненно, 1694 год был переломным в истории флота. Петр понял: потешные игрища — лишь начало... В Архангельске он встречал торговое посольство из Голландии во главе с Николаем Витсеном — владельцем верфи в Роттердаме. Петр заказал ему построить «образцовую» 32-весельную галеру с тем, чтобы после прибытия ее в разобранном виде в Архангельск тотчас же отправить в Москву. По пути на пир, устроенный им для голландских и английских капитанов, Петр неожиданно прыгнул в реку. Нарядно одетые гости, наслышанные о крутом нраве царя, не замедлили последовать за ним. По преданию, Петр, страдавший водобоязнью, так снял с себя порчу и усугубил веселье за столом.
С голландскими кораблями уплыл за море не только петровский заказ на галеру, но и секретное письмо Лефорта своему старшему брату, как результат серьезных «консилий» в Архангельске на тему о будущей войне с турками.
Франц Лефорт — в Женеву, брату Ами. 4 июля 1694 г.:
«Меня непременно хотят сделать адмиралом, я отказываюсь, но Их Величество того желают. Это доставит мне большое содержание и беспримерную честь быть генералом и адмиралом. Мне поручено командовать всеми судами».
Оставалось ждать прибытия «образцовой» галеры, чтобы приступить к строительству флота, генерал-адмирал коего уже нашелся. Ждать не меньше года, это уж точно. Потому Петр после сухопутных маневров попытался с кондачка овладеть Азовым. В марте 1695 года 150-тысячное войско, из которого 30 тысяч должны были штурмовать Азов, двинулось на юг, но желаемой виктории не достигло. Понеся большие потери, русские отступили от Азова. Неудача объяснялась отсутствием блокады крепости с моря. Конфуз этот добавил энергии строителям нового флота, и в наступившую зиму в лесах верхнего Дона и Воронежа вовсю застучали топоры...
III. По возвращении от невзятия Азова...
Слякотная осень в Москве — не помеха для спешных «консилий». Собрались: Шереметев, Гордон, начальник канцелярии Зотов, Аникита Репнин, самые причастные к делу морскому Лефорт и Головин и, конечно же, шутейный «государь» и шеф грозного Преображенского приказа «костолом» Федор Ромодановский. Здесь и умнейший Яков Брюс с картами и всякими инструментами, ласкаемый взглядами царя. Прислуживал, подавал и распоряжался «Алексашка» — будущий адмирал и генералиссимус — Александр Данилович Меншиков.
Флот порешили строить в Преображенском: 22 галеры по образцу голландской и четыре брандера, и везти их для сборки на Воронеж. На ближних к Воронежу плотбищах — Козлове, Добром, Сокольске сделать 1300 сплавных стругов для войска да триста лодок и сто плотов. В Воронеже учинить Адмиралтейство и цейхгауз, заложить два корабля, и дома для работных людей рубить неустанно...
Писцы скрипели перьями, Алексашка курьеров налаживал, копиистов рассаживал, сургуч на огарках расплавливал.
— Гони в Вологду курьера, вели тамошнего плотника Осипа Чеку с товарищи 24 человека быть в зиму на Воронеже для сборки готовых членов моей «Принципиум» и прочих. В Нижний пиши, чтоб каторжные (то есть галерные — В.Г.) мастера с главным у них Яковым Ивановым, не мешкая, в путь тронулись.
Андрею Кревету, посольскому толмачу, отпиши о присылке математических инструментов, кои могли бы люди носить на себе, понеже дорог наших не ведали и к кораблям песок да стекло везут взамен песочных часов.
Дворовому моему Лукьяшке Верещагину вели на Воронеже «государеву шатру» поставить с двумя горницами, баней и протчим...
Нанятым полковникам Георгу Лиму и Карлу Лозеру быть: первому вице-адмиралом, другому шаутбенахтом на воронежских караванах и капитанов обучать морскому строю...
Петр — Федору Апраксину, губернатору. Архангельск, ноября, в 30 день.
«По возвращении от невзятия Азова с консилии господ генералов указано мне к будущей войне делать галеи, для чего удобно, мню, быть шхип-тиммерманам всех от Вас сюды...»
Между тем Архангельск дождался груза из Голландии. Ранняя зима понесла по Двине первые льдины. Пришлось «члены» галеры - мачты, стрингеры да шпангоуты мостить на дровни в путь до самой Москвы. В конце ноября разобранная галера на двадцати дровнях тронулась берегом вдоль Двины. 3 января 1696 года подводы с галерой прибыли в Преображенское. Историк флота прошлого века Сергей Елагин писал:
«Положения консилии начали исполняться. Преображенское обратилось в верфь. На ней к концу февраля были срублены из сырого замерзшего леса члены двадцати двух галер по образцу доставленной из Архангельска и четырех брандеров. Галеры эти длиной 38 и шириной 9 метров с двумя мачтами и числом весел от 28 до 36. Первыми строителями флота были солдаты Семеновского и Преображенского полков, а также нанятые купцом Гартманом голландцы. Главным сервайером был знаток «каторжного дела» Франц Тимерман. Тихон Стрешнев отвечал за поставки леса и «имание» людей. Андрей Кревет — толмач Посольского приказа — улаживал с иноземцами поставки по парусной и такелажной частям — дела тонкого и мало кому понятного из-за обилия иностранных терминов...»
Ранней весной 1696 года началось драматическое «шествие» 27 судов из Москвы на Воронеж. По снегу, по воде и на дровнях — в распутицу. Солдаты дорогою «много дуровали» — беглых и пьяных нещадно «штрафовали». Под угрозой «всякого разорения и смертной казни за оплошку и нерадение» оказались и солдаты, и окрестные жители на 600-верстном пути к Воронежу... Затеянное в XIX веке интеллектуалами пари на более лаконичное изложение сути петровских преобразований, кажется, выиграл Пушкин, сказав всех короче: «Все дрожало, все безмолвно повиновалось».
Сам Петр путь до Воронежа одолел в два дня с остановкой в селе Становая Слобода. Место это, выбранное для Путевого дворца, вскоре было одобрено Петром для постройки «примерной крепости немалой». Забавная история с этой «крепостью», воздвигнутой Меншиковым и нареченной Петром Ораниенбург («Апельсиновый город»), еще впереди. А пока...
В последний день февраля Петр прибыл в свою «Шатру» на берегу реки Воронеж и с месяц пропадал на верфях с топором и линейкой, нещадно работая, понуждая к работе всех и раздавая «штрафы» за нерадение.
На петровской галере «Принципиум» работали самые близкие соратники Петра — будущие знаменитые мастера кораблестроения: Таврило Меншиков, Лукьян Верещагин, Федосей Скляев и «мастер разных художеств» Анисим Моляров. Эти и другие в следующем году отправились с царем за границу совершенствовать свое мастерство.
Весь флот состоял из трех караванов, возглавляемых тремя флагманами под общим командованием генерал-адмирала Лефорта на голландской галере. Для вице-адмирала Лима и шаутбенахта Лозера флагманскими стали два корабля: «Апостол Петр» и «Апостол Павел». Петровскую галеру чаще называли просто «Его Величество» или «Кумандера». 3 мая Петр покидает Воронеж.
Петр — Андрею Виниусу в Москву:
«Сегодня с осмью галерами в путь свой пошли, где я от господина адмирала учинен есмь командором».
Из путевого журнала «Кумандеры».
«В третий день. От города Воронежа с восемью галерами пошли в путь свой при доброй погоде; плыли парусом и греблей... В четвертый день. На свету якорь вынули... перед обедом вошли в реку Дон из реки Воронеж и на устье стали на якоре. День был красный, с погодою».
Остальные караваны уходили по мере готовности, ведя достройку на ходу, пользуясь материалами, которые везли на стругах. В пути Петр лихорадочно сочинял «Указ по галерам о порядке морской службы». Вот, к примеру, одна из статей его: «Под великим запрещением должны друг друга не оставлять и всячески о том радеть. Понеже пока в корабле доски плотно стоят меж себя, тогда всю Вселенную могут объехать и никакого шторма не бояться»... 15 мая Петру салютовал Черкасск — казачья столица. Казаки, встретившие караван, преподнесли сюрприз: три десятка лодок уже сделали попытку взять на абордаж турецкие суда, да борта у тех оказались слишком высокими...
IV. ...Потребен есть флот или караван морской
Известие о первой стычке казаков с турками было хорошим подарком Петру — гетман левобережной Украины Иван Мазепа заслуживал всякого одобрения. На первом в Черкасске военном совете казаки вновь предложили свои услуги при нападении на Азак — так турки называли древний Азов. Вся морская эпопея 1696 года, положившая начало Российскому флоту, выглядела следующим образом...
Хотя два других каравана были еще в пути, Петр решил один из полков генерала Гордона посадить на галеры и двинуться к устью Дона вслед за 40 казачьими лодками во главе с войсковым атаманом Фролом Миняевым; на каждой лодке было по 20 бойцов. Однако из-за мелей галеры стали на якорь в самих протоках. Петр на казачьей лодке отправился в разведку на азовское взморье и увидел 13 судов неприятеля, стоявшие на якорях. Дальнейшие действия Петра остаются непонятными. Он спешно снимается, и все галеры поднимаются вверх по протокам и Дону к Новосергиевску — укрепленной базе русских кораблей выше Азова. Видимо, Петр решил дождаться подхода двух своих караванов, поскольку девять русских галер против тринадцати кораблей оказались бы в слишком невыгодном положении.
Между тем оставшиеся в засаде в камышовых зарослях казаки продолжали наблюдения за действиями турок. 19 мая атаман Миняев, обнаружив турецкий десант, направлявшийся с кораблей к Азову, решил напасть на 13 тумбасов со снарядами и продовольствием и прикрывающие их 11 вооруженных ушколов. Натиск сорока казачьих лодок был столь внезапным, что почти все тумбасы были захвачены в абордажном бою. Перегрузив припасы и пленных на один из тумбасов, девять других сожгли. Турки в панике бежали. Три тумбаса все же прорвались к Азову, а ушколы — к кораблям. Турки начали спешно сниматься с якорей. Два корабля не успели поднять паруса, и казаки напали на них. Один из кораблей турки затопили сами, второй был захвачен и сожжен казаками. Другие, пользуясь свежим ветром, бежали с позором.
Это была единственная морская баталия в Азовской кампании, и она была проведена с казачьих лодок. Значит, первой победе на море русский флот был обязан казакам. Потому, вероятно, Петр I в донесении «кесарю» не смог не слукавить:
Петр I — Ромодановскому в Москву:
«И того же дня (19 мая) мы, холопи твои, в малых судах, а казаки в лодках ударили на неприятеля. Те вышеописанные суда разбили, из которых 9 сожгли, одно взяли... С моря, майя, 31 дня. Петр».
В тот же день к вечеру казачьи лодки с захваченным снаряжением и пленными приплыли в Новосергиевск и были встречены салютом. Через неделю салют повторился по случаю прибытия к войскам генералиссимуса Алексея Шеина и к флоту генерал-адмирала Франца Лефорта. Первый российский адмирал не по своей воле задержался: рана, полученная в прошлой кампании, привела к тяжелой болезни. Теперь-то корабли, не мешкая, по протокам Каланча и Кутюрьма, в обход Азова, вышли, наконец, в море. Было это 27 мая. На беду разыгрался шторм. Уровень воды от нагонного ветра стремительно поднимался, и палатки с солдатами штурмового полка, высаженного на острова, стало подтапливать. Солдаты пересели на лодки, но шквальный ветер разметал их, выкидывая утлые суда на илистый, поросший камышами берег. Однако, корабли отстоялись на якорях без происшествий. На следующий день «великая погода» продолжалась...
2 июня к флоту присоединился отряд вице-адмирала Георга Лима с семью галерами. Десять дней спустя показалась галера шаутбенахта Карла Лозера и четыре брандера. Теперь весь флот, расположенный поперек залива, преграждал путь с моря к осажденному Азову, над которым давно уже клубился дым боя.
14 июня турецкий флот в составе шести кораблей и семнадцати галер стал на якоря в виду русского флота. Молчаливое противостояние продолжалось две недели, но 28 июня турки рискнули высадить десант в помощь окруженному Азову. Наши галеры тут же стали сниматься с якорей, чтобы сорвать высадку и ударить по кораблям. Турки, видя это, спешно поставили паруса и ушли в море. В последующие дни, как отмечал историк Елагин, «флот наш оставался в наблюдательном положении до взятия Азова войсками». 19 июля — в день славной виктории — флот вошел в устье Дона и с пушечным салютом стал на якорь у стен поверженной крепости...
Неделю спустя Петр проводил вновь заболевшего Лефорта водным путем в Москву и вышел с флотом в северную часть залива для осмотра Таганрога. Выбрав место для буду-ющей гавани и крепости, Петр приказал флоту стать на якоря в виду обретенного берега. Утром флот возвратился в Азов. Историк Елагин писал: «Кампания кончилась. Без громкой славы, скромно, но вполне, флот выполнил свое назначение — дать возможность не только покорить крепость, но приобрести край и кончить войну, искупив таким образом значительные издержки и почти нечеловеческие усилия, употребленные на его постройку».
Три года спустя Петр I проводил до Керченского пролива российского посла Украинцева для заключения мира с турками. Впервые в истории флота военный корабль России «Крепость» с послом на борту вышел в Черное море и направился в Стамбул...
Последствия Азовской победы отозвались по всей России. Осенью 1696 года в Москве состоялась пышная «триумфания» в честь взятия турецкой крепости. У триумфальной арки наряженный Гением стихотворец приветствовал первого российского адмирала и идущего следом Петра I:
Генерал-адмирал,
морских всех сил глава,
Пришел, узрел, победил
прегордого врага»...
Собранная Петром в Преображенском Дума выслушала историческое предложение Петра «...воевать морем, понеже зело близко и удобно многократ паче, нежели сухим путем. К сему же потребен есть флот или караван морской, в 40 или вяще судов состоящий, о чем надобно положить не испустя времени: сколько каких судов и со много ли дворов и торгов и где делать?»
Дума приняла «Статьи удобные, которые принадлежат к взятой крепости или фортеции от турок Азова». Приведем более пространный отрывок из этого исторического документа, чем широко известное троесловие:
«205-го , октября в 20 день приговорено:
Морским судам быть, а скольким, о том справитца о числе крестьянских дворов, что за духовными и за всяких чинов людьми, о том выписать и доложить, не замолчав».
Азовская победа привела ко многим переменам в России. Возросло и национальное самосознание русского народа, надо было позаботиться о символах державы и флота. Азовская победа подвигла Петра на учреждение высшего ордена страны — Андрея Первозванного. Кстати, первыми кавалерами ордена стали: преемник Лефорта на адмиральском поприще Федор Головин и гетман Иван Мазепа за храбрые действия казаков. Учреждение ордена в свою очередь привело к появлению главной гордости Российского флота -Андреевского флага, но об этом -дальше.
Окончание следует
Василий Галенко, штурман дальнего плавания
