В первой половине XIX века знаменитому англичанину Чарлзу Дарвину понадобились пять лет работы и кругосветное путешествие на военно-картографическом судне «Бигль», чтобы подарить миру теорию эволюции видов. Впоследствии он указывал, что местом ее рождения следует считать Галапагосы — именно там перед ним предстал естественный отбор «во всей своей красе». Н о мало кто знает, что в то же время независимо от Дарвина практически те же научные выводы сделал его соотечественник Альфред Рассел Уоллес, причем в отличие от коллеги ему для этого не пришлось совершать кругосветное плавание. Достаточно оказалось «просидеть» безвылазно несколько лет на самом парадоксальном и уникальном по части образования жизненных форм острове мира — Борнео (в индонезийской традиции — Калимантан).
Вся эта экзотика, темные и светлые легенды, обретшие плоть и кровь, постоянные опасности и поразительная концентрация почти мифических существ, сами изображения которых заставляют усомниться в их реальности, предстали перед глазами изумленного натуралиста. Птицы-носороги и цветы раффлезии, охотники за головами и дикие орхидеи, гигантские бабочки и зловещие кувшины хищных растений, человекообразные орангутанги и прочие чудеса — эволюция разгулялась здесь, как на поле боя. И поныне она не «успокаивается». Конечно, цивилизация добралась уже и до далекого 3ондского архипелага, но еще несколько десятилетий назад каннибалы в глубине местных джунглей, говорят, приносили человеческие жертвы... Как бы там ни было, экспедиция «Вокруг света» задалась целью: на любом сколько-нибудь подходящем транспорте, а иногда пешком пересечь северную часть Борнео, что ныне принадлежит Малайзии (штаты Саравак и Сабах), и «проверить», что тут сохранилось от времен Альфреда Уоллеса, Xью Лоу, «белого» раджи Джеймса Б рука и других «героев» позапрошлого столетия, а что переменилось. Да и просто интересно проникнуть в районы, где доныне не ступала нога российского путешественника...
Остров Калимантан делят между собой три государства — Малайзия, Бруней и Индонезия. Малайзийская часть (Восточная Малайзия), расположенная над экватором, занимает север и северо-запад острова. В ее состав входят два штата — Саравак и Сабах
Площадь штата Саравак — 124,9 тыс. км2 (самый большой из 12 штатов федерации Малайзия)
Численность населения — 2,2 млн. человек (2004 год) Административный центр — Кучинг
Площадь штата Сабах — 76,1 тыс. км2
Численность населения — 2,8 млн. человек (2004 год) Административный центр — Кота-Кинабалу
Население
Большую часть населения этих двух штатов составляют коренные племена острова Калимантан — даяки (нгаджу, клемантаны, отданум, бахау, ибаны, кайяны, кенья, муруты). Кроме того, на территории Саравака и Сабаха проживают малайцы, китайцы, индонезийцы. Значительная часть населения обитает в прибрежных районах, а также на равнинах
Язык
Помимо официального малайского языка широко распространены австронезийские, а также английский и китайский языки
Религия
Государственной религией Малайзии считается ислам суннитского толка, его исповедуют 53% населения. Однако многие местные жители придерживаются традиционных культов
Экономика
Основу экономики штатов Саравак и Сабах составляет экспорт каучука, кофе, какао, кокосового и пальмового масла, белого и черного перца. Развита добыча нефти, золота, бокситов, ведутся крупные лесозаготовки. Племена ибану, пенан, меланау сохранили традиционные промыслы — плетение из бисера, изготовление тканей, циновок, корзин и шляп
Климат
Оба штата расположены в зоне экваториального и субэкваториального климата. Температура воздуха на равнинах в течение всего года составляет 25—27°С, обильные осадки, затяжной характер приобретают дожди в летний период (с мая по сентябрь). За год выпадает до 3 500 мм осадков.
Глава IО блик и атмосфера Кучинга — Музей Саравака и библиотека Уоллеса — 3дание суда и мемориал Брука — Китайский квартал — Аптеки, нумизматы и антиквары — Гастрономический экзамен по мангровой биологии
Не мудрствуя лукаво, мы начали там же, где начинали и проводили все основные исследования наши «предшественники»: в городе Кучинге, больше ста лет прослужившем столицей белым правителям, прежде чем сделаться административным центром штата Саравак. Точнее, в музее этого штата, который обязан львиной долей своей коллекции именно Альфреду Расселу Уоллесу и его коллеге сэру Хью Лоу, придворному ботанику династии Бруков. Еще в 1854 году по «наущению» первого из этих двух натуралистов (только что прибывшего на Борнео) «белый» раджа Джеймс, владевший северо-западом острова, обязал правительственных чиновников организовать сбор всего необычного во флоре и фауне своих владений. «Необычного» оказалось предостаточно, так что скоро составилась настоящая естественно-научная галерея. А когда, уже при племяннике Джеймса Чарлзе I (1829—1917), Лоу привез целый «обоз трофеев» с берегов главной реки Саравака Раджанг (туда вскоре отправится и наша экспедиция), в 1891 году для нее пришлось строить отдельное здание, ныне известное как «старый корпус».
Не только в экспонатах, но и в их расположении, способе «подачи» здесь сохраняется вполне аутентичная атмосфера XIX века: зоологические и ботанические диковины соседствуют, например, с достоверно воспроизведенными фрагментами лонгхаусов — жилищ дикарей-даяков, где под потолком обязательно помещается связка человеческих голов: сушеных, копченых, вяленых... Так сказать, жизнь во всей ее «нерасчлененной» красе и жестокости. При этом подлинных вещей времен Уоллеса в музее Саравака нет, кроме нескольких набитых им собственноручно чучел. В библиотеке Кучинга мы обнаружили полную подборку первых изданий всех сочинений ученого — от «программной» книги «Малайский архипелаг» до его популярных брошюр, давно ставших библиографическими редкостями. Вряд ли подобное собрание имеется где-либо еще, кроме разве что Британского музея. А уж подшивки «Саравакской газеты» за 70-е годы позапрошлого века, в которых отразились свобода слова и своеобразная демократия, установленная «белыми» раджами, наверняка нет и там. Чего там только не печаталось: отчеты о карательных экспедициях, доклады о захватах пиратских кораблей и тут же рядом государственный бюджет-1871, где наряду с экспортом леса и клювов птиц-носорогов в качестве базовой статьи дохода (превышающей остальные более чем в два раза!) обозначен экспорт опиума — в те времена вещь совершенно легальная. Теперь в Кучинге таких экзотических документов, конечно, не сочиняют, но по сути, говорят, мало что изменилось в жизненном укладе. По-прежнему это один из самых обаятельных городков Юго-Восточной Азии с приятной для глаза эклектической «чехардой» традиционных малайских построек и импозантных образцов британской колониальной архитектуры трех поколений. А в центре — пестрое пятно одного из старейших в мире «чайнатаунов».
Уже почти 60 лет, как нет в Кучинге политического режима раджей, но некая причудливая и своеобразная форма толерантности, привнесенная им в местный быт, легко заметна даже туристу. В центре мусульманского города, на набережной реки Саравак, открыто китайцы продают афродизиаки — дары джунглей. Бурное ночное веселье — клубное и просто уличное — не прекращается до рассвета. Кругом разлита добродушная и небрежная расслабленность, сравнить которую можно только с амстердамской (при полном внешнем несходстве двух городов, разумеется). Да, можно биться об заклад: между «картинкой» из путевого дневника столетней давности и современными впечатлениями путешественника по северному Борнео не много найдется расхождений. Вот, к примеру, что пишет в 1900-х годах некая мисс Кристи, фотограф:
«Мы покинули Сингапур в 5.30 пополудни на небольшом судне «Раджа Саравака», имея на борту несколько сотен китайских кули, 60 свиней, два капкана и лошадь для сэра Перси Каннингэма, военного коменданта… Кучинг представляет собой в высшей степени любопытный город: все магазины вдоль реки принадлежат китайцам и торгуют одним и тем же. Сегодня утром сэр Перси любезно устроил для меня шоу с даяками, чтобы я могла заснять их. Все они в боевой раскраске, настоящие дикари. Я надеюсь, они получатся. Я сняла сэра Перси на заднем плане для контраста».
Фотографии эти, возможно, не сохранились, но сделаны они были, скорее всего, на площади перед самым высоким в тогдашнем Сараваке зданием Суда, открытого 3 июня 1874 года. Этот элегантный дом напоминает виллы из старых фильмов о войне и любви (от «Эммануэль» до «Индокитая») и представляет собой главную историческую достопримечательность города. По периметру он окружен единой террасой с белыми колоннами и полом из дорогого железного дерева (впоследствии этот вид почти исчез на Борнео, только десять лет назад некий даякский фермер принялся вновь его выращивать). Все это вместе создает ощущение благодушного тропического комфорта, мало вяжущееся с правоохранительными функциями. Но чопорного уважения к последним никто из служителей не требует — если вас, предположим, застал где-то неподалеку экваториальный ливень, как вышло с нами во время съемки на второй день пути, можно не только найти убежище под легкими «судебными» сводами, но и полежать на натертых до блеска полах...
Суд находится в самом центре кучингской «композиции». По одну сторону от него — уже описанная нами англо-туземная архитектурная «каша», а по другую — через широкую улицу — начинается Китайский квартал, один из тысяч подобных, разбросанных по свету. Вечные двускатные крыши из черепицы, облезлые резные балконы, бумажные фонарики и клубы пара, который валит из плетеных лукошек с дим-самами («пельменями» из теста и морепродуктов), параноидальное движение автомобилей, велосипедов и рикш («тук-туков»), конические соломенные шляпы — и торговля, торговля, торговля, — все это везде, от Нью-Йорка до Бангкока, обозначает лишь одно: место компактного проживания детей Поднебесной империи. Зайдем в старую аптеку. Пахнет смесью трав, кореньев и загадочных снадобий. Вдоль стен стоят древние шкафчики черного дерева с золотыми магическими иероглифами, в Бангкоке, в антикварной галерее, такие стоят по нескольку тысяч долларов каждый. Зеркало с помутневшей амальгамой, в котором мир неуловимо меняет очертания, висит напротив прилавка. А за ним, не обращая на нас внимания, — морщинистый китаец, на вид лет ста с небольшим, водит прозрачными сухими пальцами по страницам толстого фолианта и беззвучно бормочет. Несомненно, он многое мог бы рассказать нам. Когда еще доведется послушать истории о «белых» раджах из первых уст, но… Не будем нарушать аутичный покой старика. «Заглянем» лучше к филателистам и нумизматам, возможно, здесь мы набредем на что-нибудь по-настоящему редкое. Кучинг, как уверяли проводники, набит артефактами гуще Сингапура и Гонконга. В первой лавке — ничего особенного, в следующей тоже «пусто»… Так и есть, третья готовит удачу — первую и единственную в истории марку с изображением раджи Джеймса Брука, напечатанную во второй половине XIX века, вскоре после его смерти.
Здорово, конечно, но это всего лишь безобидные «цветочки». Кучинг оказался еще и Меккой для любителей антиквариата «с привкусом человечины». Цены на него скромны, но не всякий европеец решается приобрести себе изящного деревянного идола — подлинного, только недавно из леса, где его десятилетиями, если не веками обливали кровью и «кормили» дымящимся мясом. Мы, во всяком случае, воздержались от покупки, хотя и вдоволь наглазелись на этих выкопанных прямо из болот, проросших извилистыми корнями «бесов-людоедов». Тем более что нам и самим пришла пора закусить перед сном и ранним выездом в джунгли.
В своей популярной, почти по-даррелловски увлекательной книге «Малайский архипелаг — страна орангутанга и райской птицы» Уоллес обмолвился, что ему, в сущности, необязательно было совершать опасные вылазки в глубь острова, поскольку большую часть материалов для исследования он ежедневно получал дома за обеденным столом. Если ученый и преувеличил, то немного. Наш собственный ужин оказался больше похожим на биологическую экскурсию по прибрежным зарослям, поскольку мы выбрали рыбный ресторан. Лучшее трапезное заведение Кучинга под названием Top Spot предлагает посетителям исчерпывающую наглядную иллюстрацию к теории эволюции в экосистеме илистых мелководий, окаймляющих изрезанные берега Малайского архипелага. В здешнем меню, как и в манграх, доминируют ракообразные — разноцветные крабы и креветки с синими клешнями пугающей длины. За ними следуют иглокожие — голотурии и ежи. Далее — мелкая рыба неведомых нам видов и прочее, и прочее. Участникам экспедиции «Вокруг света», среди которых было немало биологов, оставалось только нахваливать еду и сетовать, что им не довелось отведать ее накануне экзамена по эстуариям и манграм — природным сообществам, существующим в пограничных между пресноводными и морскими условиях. Эксперт-гурман Антон Ланге готов даже утверждать, что один лишь вкус мангровой креветки в кисло-сладком соусе составляет достаточную причину для того, чтобы прилежно, долгие годы учиться естественным наукам и получить в конце концов «законное» основание для поездок в малоизвестные точки планеты, подобные Сараваку. Кстати, это и недорого: ужин обошелся всего в 30 долларов на троих.
Глава IIЭстуарий реки Бако: «глазами Уоллеса» — Чем жив абориген? — Тропа Линтанг — Керанги — Как погибают в джунглях, когда ничто не предвещает опасности
Во времена первопроходцев Кучинг был окружен неприступной стеной девственных джунглей, что давало Уоллесу возможность собирать материалы, не удаляясь особенно от столицы. Более молодые и материально заинтересованные люди, вроде Лоу, перед которым стояла жесткая задача — собрать коллекцию уникальных растений для коммерческой оранжереи его отца в Англии, рисковали сильнее. Они устремлялись в неведомое вверх по рекам и штурмовали заоблачные вершины, чтобы обозреть максимальные площади местности (об этом мы еще расскажем ниже). В наше время лишь отдельные островки нетронутого леса напоминают о былом великолепии, но и они, учитывая общий размер Калимантана, обширны и все еще таят в себе трудности для путешественников.
Национальный парк Бако, расположенный километрах в 40 от Кучинга и старейший в Сараваке, сохранил изначальный природный баланс, вероятно, благодаря изолированному полуостровному положению — с суши он практически недоступен. Туда мы первым делом и отправились, чтобы увидеть дикий мир Борнео «глазами Уоллеса». Выяснилось, кстати, что, хотя экспедиция состояла из опытных путешественников, ни один из нас никогда не бывал в здешних экваториальных лесах.
Биологический комментарий — 1
На планете существуют три главные зоны тропических дождевых лесов — в Южной Америке, Африке и Юго-Восточной Азии. Все они образовались в одинаковых климатических условиях: при постоянных высоких температурах и влажности, огромном количестве осадков. На протяжении десятков миллионов лет геологической истории их облик не менялся. Логично было бы поэтому ожидать от этих территорий и биологического сходства, но его как раз нет. Все три гигантских района изобилуют собственными видами растений и животных, причем по числу их Азия в несколько раз превосходит и Африку, и Америку. Поход в глубь джунглей Борнео, Сулавеси или Суматры и в XXI веке еще обеспечивает непрерывную череду захватывающих открытий даже человеку, знакомому уже с экваториальными зонами других континентов.
Чтобы попасть в заповедник Бако, необходимо добраться почти до самого устья одноименной реки, а затем, арендовав моторную лодку, передвигаться на ней — сухопутные дороги тут напрочь отсутствуют. Что ж, по воде так по воде. Неподалеку от пристани мы купили себе круглые соломенные шляпы от солнца, погрузились в длинную скрипучую посудину и отправились в путь.
Низовья реки по обеим сторонам изобилуют большими рыбацкими деревнями, где серые от сырости лачуги бедняков соседствуют с выкрашенными в яркие, кричащие краски жилищами тех, кто побогаче. Здесь, в илистом эстуарии, где день-деньской гуляют короткие злые волны (на мелководье они обычны почти везде), джунгли смыкаются с большой водой и образуют те самые мангры, о которых мы вспоминали вчера в ресторане. Они и составляют главный источник белка для местного населения — ведь ни животноводство, ни полноценное земледелие в этих краях невозможны. Справа и слева от нас река Бако, словно текучая тюрьма, была перегорожена сложными бамбуковыми конструкциями с висящими на них сетями. По ним, как по соломинкам, ползали люди-муравьи со своей муравьиной добычей — теми же рачками и им подобными…
Тем временем, поборов коварную зыбь и миновав устье, лодка ткнулась носом в широкую отмель. Закатав штаны и взвалив на плечи привычный груз съемочной аппаратуры, мы выбрались на заповедный берег.
Как всякие уважающие себя искатели приключений со стажем, мы заблаговременно, еще в Кучинге, изучили путеводитель по Борнео из знаменитой серии Lonely Planet. Для пробы был выбран один из самых простых маршрутов, описанный как «необременительная трехчасовая прогулка для любителей, проходящая по удобной дорожке вокруг штаб-квартиры парка Бако». На деле же тропа Линтанг оказалась во всех отношениях не «проста».
Поначалу все шло хорошо, во всяком случае, так, как мы и предполагали. Под плотным зеленым пологом нас ждала душная и душистая «баня», хорошо знакомая по низинным джунглям Старого и Нового Света. Все, «как полагается»: уходят в умопомрачительную высь колоннообразные деревья с досковидными корнями, их оплетают лианы-убийцы (иногда толщиной с добрую ель). Колючие ротанги смыкаются в неприступные заросли. Мириады малых и больших живых существ сигнализируют звуками и запахами о своем присутствии. Нужно постоянно поглядывать наверх, чтоб на темя тебе не свалился с огромной высоты тяжелый шиповатый плод дуриана… Первые несколько километров маршрута можно пройти по деревянному настилу, так что, хотя температура и зашкаливала за 34 градуса по Цельсию, иных трудностей под многоярусной лиственной крышей экспедиции преодолевать не приходилось. Но это продолжалось недолго — вскоре удобные «мостки» закончились, и нам пришлось карабкаться по отвесным скалам, с чрезвычайно крутыми лестницами, на вершину первой горы. Около часа, ведя про себя оживленный спор с безжалостным трекером-автором главы из путеводителя Lonely Planet, мы ползли наверх. Даже наш гид, представитель местного племени оранг-улу, жаловался на нестерпимую жару и поминутно предлагал остановиться. Признаться, и остальные путники с радостью проявили бы малодушие, если б не сияющая перед ними цель — одно из главных уоллесовских «чудес эволюции», кувшинчатое растение из рода Непентес (читатель заметит позже, что мысль и охота за ней стала рефреном нашего путешествия).
«Отправились в то же самое место, где вчера посчастливилось найти непентес. Наше упорство было вознаграждено: осматривая джунгли, мы обнаружили еще несколько разновидностей этого растения удивительно изящной формы… Мы были совершенно измождены длительной прогулкой под палящим солнцем, и если бы по дороге нам не попалась пара кокосовых орехов, молоко из которых спасло нас от жажды, неизвестно, что стало бы с нами…»
Хью Лоу. «Ботаник на Борнео», 1844—1846 годы
Достигнув зубчатой известковой гряды на высоте примерно 400 метров, мы рухнули на землю и в этот момент впервые увидели его. Непентес был прекрасен, однако, чтобы вполне насладиться «радостью встречи», уже не оставалось времени — ситуация накалялась в прямом смысле этого слова. Дело в том, что, выйдя на гребень, экспедиция оказалась в совершенно иной, новой экосистеме, где и обитает большая часть растительных сокровищ Борнео — в зоне так называемых керангов. На языке местного племени ибанов это слово обозначает «место, где почва непригодна для риса». Действительно, непригодна. Эти полуголые гранитные «лбы» напоминают, скорее, ледниковые отложения Скандинавии, чем тропический ландшафт. Они покрыты только лишайниками и голосеменными деревьями. Выступы скальной породы на вершинах, промытый горными ручьями песок, невысокое мелколесье и абсолютное отсутствие тени — вот что такое керанги. Отсюда жара, несравненно более сильная, чем под покровом леса, поэтому, чтобы просто физически выжить здесь, приходится, не задерживаясь ни на минуту, передвигаться короткими перебежками между горными ручьями, от которых, впрочем, тоже немного проку. Освежиться в их кристально чистой воде не удается — ее температура, кажется, позволяет варить мясо...
Биологический комментарий — 2
Существование керангов обусловлено свойствами рельефа и климата: резким перепадом высот в сочетании с ежегодными муссонными дождями. Постоянный размыв плодородного слоя почвы приводит к тому, что питательные вещества в ней не задерживаются и растительный мир оскудевает.
Следующие четыре часа мы потратили на судорожные попытки выбраться из знойного уголка девственной природы. В памяти от этого приключения остались смутные, но сказочно красивые картины каменных террас и круч, миниатюрных озер-купален, прихотью природы «залитых» в складки горных пород… А также остался ужас перед неожиданно затянувшейся прогулкой, которая, как мы опасались с каждым шагом все сильнее, станет последней в нашей жизни.
Несколько раз мы заблудились, спутав направление, которое долго, но безуспешно пытались определить с помощью красных стрелок, заботливо нарисованных кем-то на голых камнях. Затем наш проводник и сам потерял одному ему известные ориентиры, а тем временем температура на солнце поднялась до 45 градусов Цельсия и сознание начало меркнуть.
В общем, как писали в приключенческих романах времен Уоллеса, мы совсем уж потеряли всякую надежду и пали духом, когда перед нами вдруг показался глиняный обрыв с импровизированными «ступеньками» из переплетенных корней диптерокарповых деревьев. За ним открывался вид на море, и участники экспедиции обнялись, залпом выпили всю оставшуюся в их флягах воду и торжественно пообещали друг другу при первой возможности лично поблагодарить того, кто так достоверно и привлекательно описал один из самых красивых трекинговых маршрутов Борнео — тропу Линтанг.
Глава III Кинабалу, макушка Борнео — «Раджа» для раджи — Вершина Лоу и ущелье Лоу — «Трупная лилия», или монстр эволюции
Самую высокую точку на всем пространстве между Гималаями и Новой Гвинеей мы увидели еще из самолета, она оказалась асимметричной (возможно, так показалось из-за тумана) каменной глыбой без четко выраженной вершины. Восхождение на Кинабалу (4 101 м) сложно физически, но, как и в случае, скажем, Килиманджаро, не требует специальной альпинистской подготовки. Для ботаников же и экологов здесь и рай, и лаборатория, поэтому мы, не колеблясь, решили подниматься.
Уровень эндемизма на склонах калимантанского гиганта огромен. Только орхидей здесь насчитывается более 1 000 видов. Среди них — такие жемчужины, как «башмачок Ротшильда» или «золотая». Они вызывают дрожь в коленях у всех коллекционеров мира, а следовательно, и у контрабандистов. В результате и без того редчайшие растения балансируют на грани исчезновения, которую, увы, рискуют бесповоротно переступить в ближайшие годы — «особо опасные» хищения повсеместно продолжаются. Устроившись с некоторым комфортом в подобии горного шале с камином, команда разделилась: один из нас с проводником отправился на самый пик Кинабалу, чтобы «зафиксировать» на фотопленку ее покорение, а также смену природных сообществ на разных уровнях высот. Остальные предприняли «горизонтальное путешествие» вокруг склона горы к месту естественного «обитания» важнейшей «иконы» национального парка, о которой мы никогда не забывали, но еще не упоминали на этих страницах — непентеса раджи, крупнейшего хищного растения в мире.
Сначала предстояло миновать местность под названием Месилау, представляющую собой горный лес, где преобладают дубы (46 видов). Склоны весьма круты и суровы, становится ясно, почему первые европейские путешественники «пытались» назвать Кинабалу то Андами, то Альпами Борнео. Имена не прижились, но они «подходят»: абсолютные показатели высоты над уровнем океана тут неизмеримо выше, чем в керангах Бако, так что о жаре речи не идет. Напротив, прохладно даже летним днем, и прихотливые древесные стволы почти всегда окутаны туманом. Но керанговый пояс существует и в этих условиях, даже еще на «этаж» выше от подножия, чем дубовая роща, за несколькими преодоленными нами бурными потоками, только здесь он на порядок «аскетичнее»: флора представлена в основном вереском и некоторыми другими мелкими кустарниками. Голосеменные тоже встречаются, однако все это лишь ботаническое прикрытие для непентесов и их «короля»-раджи (простите за невольный каламбур). Незадолго до заката на отвесной круче ему не удалось «укрыться» от нас в зарослях пожухлой травы за сизой пеленой тумана.
Биологический комментарий — 3
Феномен плотоядности у растений, использующих специальные приспособления для привлечения, захвата и переваривания животных, был открыт Чарлзом Дарвином. Примечательно, что его выводы показались столь невероятными даже ему самому, что работу под названием «Насекомоядные растения» он продержал готовой в столе 15 лет и решился опубликовать лишь в 1875-м. Но даже тогда книга вызвала шквал насмешек и критики со стороны «здравомыслящих», особенно немецких ученых — они поспешили объявить британского коллегу сумасшедшим. Одним из немногих, кто поддержал его тогда, был старый «друг-соперник» Альфред Уоллес, который, проведя годы на Борнео, знал: «химера эволюции» существует, и одно из ее родовых имен — Nepenthes, кувшинчатая лиана. Их здесь более 30 видов. Как и у всех хищных растений, а их в мировой флоре насчитывается свыше 250 видов из нескольких неродственных друг другу семейств, — ловчие кувшины непентесов представляют собой крайне специализированные производные листа, состоящие из крышки, ротового отверстия (перистома), верхней вощеной и нижней железистой зон внутри. Крышка защищает кувшин от дождя. Перистом — обычно яркий, с острыми выростами и нектарниками — служит для привлечения мелких животных. Вогнутые зубцы не позволяют жертве выбраться наружу. Попадая в «пасть» кувшина, она прилипает к восковым чешуйкам и, как на коньках, соскальзывает на них по гладкой поверхности к железам, которые к тому времени уже выделяют пищеварительный сок, в целом, кстати, сходный с человеческим.
У одного непентеса имеется множество кувшинов-желудков, каждый из которых самостоятельно привлекает и проглатывает то, что досталось ему «на обед». Объем охотничьих приспособлений варьируется— от двух миллилитров до двух литров, в зависимости от вида. Основная их пища — муравьи, однако некоторые гиганты способны поймать и позвоночное: ящерицу, мышь, даже крысу! Этот последний «подвиг» под силу крупнейшему хищнику мировой флоры непентесу раджи — эндемику горы Кинабалу в малайском штате Сабах, обнаруженному в 1859 году и названному в честь правителя Саравака. Его размер без крышки достигает 35 см. …
Это был роскошный экземпляр. Неудивительно, что красота его «предков» так поразила эстета Джеймса Брука, что он в дальнейшем всегда принимал деятельное участие в экспедициях Лоу и оставил целые альбомы с рисунками «своего» кувшина, выполненными под руководством придворного ботаника. Антон Ланге, защитивший диссертацию по морфологии хищных растений, вполне разделяет мнение просвещенного монарха; к тому же, зная о великой редкости «раджи» в природе Кинабалу, он решил в точности повторить 150-летней давности маршрут Хью Лоу — там, где растение было найдено, есть шанс обнаружить его снова. Мы не ошиблись, и счастливы этим, хотя, в отличие от нашего предшественника, не имеем для радости корыстных оснований. Это сейчас мир полностью «перешел» на орхидеи, а в середине XIX века, в эпоху повального увлечения естественной историей, интерес к непентесам был не меньше. В огромных количествах они отправлялись с Калимантана в Европу. Сэр Хью разбогател на их продаже, но интереса к своему делу не потерял и в 1851 году стал первым европейцем, взобравшимся на вершину Кинабалу, этой удивительной горы. С тех пор это делали многие — сначала ученые, потом просто туристы. Сейчас для подъема на гору необходимо лишь иметь некоторую физическую подготовку, два дня свободного времени и оплатить услуги проводника-спасателя, без которого «гулять» по Кинабалу запрещено законом. Для нашего «альпиниста», однако, восхождение и спуск оказались трудными, так как двух дней у нас в запасе как раз не было — в полдень следующего дня в столице штата нас ждал самолет.
Вплоть до нижней границы крайнего температурного пояса — холодного «альпийского» — европейцы, как правило, чувствуют себя неуютно: уже достаточно разреженный горный воздух сочетается с жарой и духотой. Дорога состоит из 2 500 крутых либо вырубленных в скале, либо вырезанных на древесных корнях ступенек высотой около 40 см каждая. Сергею Гусеву пришлось почти «бежать» по ней, чтобы не отстать от одной из европейских групп, — а попутно ведь надо было еще и снимать все новые виды непентесов. Каково же было его удивление, когда в приюте Лабан Рата (3 500 м над уровнем моря), где альпинисты отдыхают перед ночным штурмом вершины, выяснилось, что все утро он гнался за профессиональными горными проводниками.
Идти дальше Лабан Рата не рекомендуют пожилым людям — если, не дай Бог, случится несчастье, их некому будет эвакуировать. Вертолеты сюда уже не долетают. Для остальных же финальный подъем по голому и скользкому гранитному склону начинается в четыре утра. Путь недалек — по ровной поверхности любой взрослый человек преодолел бы его за час-полтора. Здесь же, например, такой опытный спортсмен и выносливый путешественник, как Сергей, доложил остальным участникам экспедиции о победе только в 7 утра — по обычному мобильному телефону. Пик Лоу представляет собой небольшое, размером с обеденный стол, плато. На противоположной его стороне открывается вид на одноименное ущелье. И хотя уже рассвело, а дна ущелья не видно, так оно глубоко (около 3 км, если верить путеводителю). Достаточно сказать, что первая успешная попытка пересечь его пешком состоялась лишь в 1998 году, через 147 лет после «взятия» вершины Кинабалу! Тогда, как водится на Борнео, было найдено еще несколько десятков эндемичных видов растений.
Еще сам первооткрыватель обоих географических объектов писал, что подобраться к подножию горы оказалось для него сложнее, чем «залезть» на нее. В это легко поверить, особенно учитывая, что полтора века назад вокруг Кинабалу стояла сплошная стена джунглей, от которых теперь мало что осталось. Кроме того, окрестные жители из племени мурут категорически отказывались служить «бледнолицему» проводниками — для них, как и следовало ожидать, даже приближение к таинственной каменной громаде составляло строгое табу. Кто же по доброй воле захочет иметь дело со злыми духами? А уж если и решаться, то надо, по крайней мере, предварительно принести человеческие жертвы! С большим трудом перепуганному сэру Хью удалось уговорить вождей ограничиться животными. Впоследствии, как уже было сказано, к горе хлынул поток туристов, ныне это — вполне цивилизованное место; почти спортивный курорт, но нас уверяли, что вплоть до конца 1960-х символическое приношение божествам из девяти куриных яиц делалось перед каждым восхождением...
Вернемся, однако, в наши дни и к целям путешествия. Воссоединившись, обе группы экспедиции «Вокруг света» не спешили покинуть район горы Кинабалу: нам необходимо было найти и запечатлеть еще один экспонат эволюционной «кунсткамеры» Калимантана, и «прятался» он от нас дольше, чем все непентесы, вместе взятые. Несколько глубоких вылазок не дали результата, что и неудивительно: самый большой на Земле цветок, раффлезия, вырастает всегда непредсказуемо. Эволюционная дорога крайней паразитической специализации лишила его наземных вегетативных частей — корней, стеблей и листьев, а гигантский, до двух метров в диаметре (!), цветок, похожий на что угодно, но только не на то, что мы привыкли называть цветами, раффлезия образует прямо на своем «хозяине», лиане из рода Tetrastigma.
«Возможно, это самый великолепный цветок в мире… Он имеет размеры от края до края лепестков более ярда, его нектарник, шириной 9 дюймов, настолько глубок, что в него может поместиться, по-видимому, не менее полутора галлонов воды …»
Сэр Стамфорд Раффлз, 1835 год
Биологический комментарий — 4
Появление «прямо из земли» этих огромных, напоминающих сизые баклажаны, почек непредсказуемо и не имеет сезонности. Большая их часть еще во «младенчестве» сгнивает либо съедается дикими свиньями. Созревание каждой почки длится в точности, как человеческая беременность, девять месяцев, а цветет раффлезия всего три дня. При этом она, как правило, распространяет сильную вонь, неотличимую от запаха гниющего мяса, что привлекает насекомых-падальщиков. Считается, что они и опыляют раффлезию, хотя прямых доказательств пока нет. Техника распространения семян также неизвестна — возможно, их переносят муравьи, термиты, те же свиньи или даже слоны, которые едят цветки, а потом перерабатывают их в кал. До сих пор раффлезия ни разу не была успешно перевезена или культивирована в искусственных условиях.
Успех ждал нас в западных предгорьях, неподалеку от знаменитых горячих источников Поринг. Был он, впрочем, неполным: раффлезия Кейти, обнаруженная нами в бамбуковой чаще, уже отцветала и утратила свой знаменитый пронзительно-пурпурный цвет. А без него цветок и подавно трудно опознать. Даже ботаник Ланге долго отказывался верить, что перед ним не муляж, изготовленный туземцами для забавы приезжих простаков. Вдобавок этот истинный монстр эволюции на ощупь производит абсолютно искусственное впечатление, будто сделан из каучука, очевидно, чтобы трупные насекомые не почувствовали «подвоха». Лишь присмотревшись и ощупав растение, обнаружив на нем густое «эротическое» опушение, а также плесень, муравьиные погрызы и другие свидетельства скорого распада, авторы убедились, что никто не подшутил над ними. Слава богу, мы и здесь успели вовремя.
Глава IVПоследние убежища «лесного человека»: Сепилок и Кинабатанган — Рак джунглей и его метастазы — «3амечательные вещи»: контрабанда опиума и орангутангов — Людская алчность и людское милосердие
Если бы Альфред Уоллес жил на Борнео в наши дни, то, вероятнее всего, эволюционная теория все равно состоялась бы — разнообразие видов и феноменов, которым мы располагаем, все еще велико. Однако ему пришлось бы сильно поторопиться, чтобы не остаться в разгар работы без материала. На всем протяжении экспедиции нас не оставляло чувство печали, сопутствующее, вообще-то, всем современным «полевым» натуралистам. Ведь вот, с одной стороны, перед нами сказочные пейзажи первичных лесов, этих соборов естественной истории, с невероятной плотностью жизни на единицу площади и так далее. А с другой — мы в силу профессии лучше других понимаем, какими темпами все это деградирует, и приходим к выводу, что спасти старейшее на планете экологическое сообщество не удастся…
Промышленное уничтожение тропических джунглей, подробно описанное в литературе, в Малайзии якобы носит «щадящий», выборочный характер. То есть вырубаются только отдельные деревья, а основной массив остается нетронутым. Но «гуманизм» этот обманчив, и мы даже сказали бы, что такой метод быстрее и вернее ведет к экологической катастрофе, чем другие. Представьте: к каждому дереву бульдозером проламывается дорога, затем экваториальные ливни размывают ее. Проходит несколько лет, и каждый новый дождь превращает «шрам» на лесном теле в бурный поток, который в свою очередь подмывает огромные участки по соседству. «Метастазы» прекрасно видны сквозь иллюминатор самолета. А в штате Сабах сведение леса носит и вовсе тотальный характер. Большая часть наших маршрутов на его территории прошла по гигантским пальмовым плантациям, выращиваемым ради масла и в изобилии населенным крысами. Но нетронутые «островки биологических сокровищ» еще остались и здесь.
«Здесь огромное количество мартышек, макак и бабуинов всех видов и форм, однако самый замечательный вид обезьян — это «Оран-Утан», что на языке туземцев означает «человек леса».
Капитан Дэниэл Бекман, 1714 год
Около полумиллиона лет назад, когда человек еще только начинал возвышаться над животным миром, орангутанги в Индокитае и на Больших Зондских островах были вне конкуренции. Мощные, интеллектуально развитые, эти единственные азиатские человекообразные обезьяны почти не имели естественных врагов и наслаждались пищевым изобилием — дикие фрукты, листья тропических деревьев, молодые побеги обеспечивали им неограниченную кормовую базу. Но пришли иные времена. Первые «притеснения» «лесные люди» испытали еще в каменном веке — наши предки, по-видимому, ловили их, чтобы держать у себя в пещерах просто для забавы. Потом ухудшились климатические условия, и к началу неолита огромные приматы выжили только на двух островах — Борнео и Суматра. А в XVII веке, когда пришли европейцы, для них начался настоящий кошмар. На них охотятся, их ловят и убивают — для развлечения, контрабанды, зоопарков, «случайно»…
«Я позвонила в солидную фирму, которую нашла в телефонной книге… Там мне сказали, что на следующее утро они могут раздобыть для меня двухлетнего орангутанга в отличном состоянии за 1 500 колониальных долларов. Они подчеркнули, что вообще есть очень много орангутангов для отправки в Европу, но лишь немногие из них находятся в первоклассном состоянии, на котором обязана настаивать компания с их репутацией. В более доверительной беседе мне сообщили, что здесь можно делать массу замечательных вещей — будь то контрабанда опиума или орангутангов…»
Барбара Харрисон, 1966 год
А тут еще косвенные последствия хозяйственной деятельности как злой рок преследуют обезьян: череда чудовищных пожаров, спровоцированных лесопромышленными корпорациями Индонезии на Борнео, в конце 90-х уничтожила десятки тысяч квадратных километров их исконного ареала, не говоря о том, сколько приматов погибло в огне. Сейчас их в природе не более пяти тысяч.
Но помощь идет. Автор вышеприведенной цитаты, английский зоолог Барбара Харрисон, со своим мужем Томом почти сразу после Второй мировой войны учредила первую программу спасения маленьких орангутангов-сирот в парке Бако. Позже центр их благородной деятельности переместился в Сепилок, где и побывала наша экспедиция.
Заповедник этот, основанный в 1964 году, сравнительно невелик — всего 43 км2 нетронутого низинного леса. По утрам полуручные орангутанги приходят на специальную площадку, где для них приготовлен завтрак — бананы и кисло-сладкие плоды дерева рамбутан. Аристократы джунглей с удовольствием и легкостью вскрывают их оболочку и неторопливо закусывают в окружении толпы ждущих своей очереди «плебеев» — свинохвостых макак. Спокойствие, сдержанность и совершенное человекоподобие мимики, невероятно длинные руки и пальцы — все это действительно удивительно контрастирует с макаками. И — простите за игру воображения — подчеркивает трагизм существования «последних из калимантанских могикан» в XXI столетии... Сепилок — место вполне туристическое, и визит сюда вряд ли можно назвать приключением, но, право же, мы не могли упустить возможность близко, накоротке «пообщаться» с гигантами, чей мир сузился до микроскопического пятачка — изза алчности двуногих «хищников». Впрочем, среди этих последних есть и такие, как Харрисоны. А значит, можно надеяться на новые встречи обычного человека с «лесным»…
…Что же касается нашей команды, ей эти новые встречи оказались уготованы очень скоро — еще до того, как мы покинули остров. В низовьях реки Кинабатанган, где эти обезьяны тоже еще встречаются, хотя и гораздо реже, чем в Сепилоке. Пять часов на джипе по пыльной дороге от Сандакана, бывшей столицы Британского Северного Борнео (так назывался Сабах в колониальную эпоху), — и мы на месте, в чудом сохранившемся узком коридоре джунглей, куда в последние 30—50 лет под натиском плантации «отступили» целые природные экосистемы.
По иронии судьбы, район Кинабатангана превратился в чуть ли не лучшее место для наблюдения за дикими животными в Юго-Восточной Азии. Остатки популяций сгрудились тут, как пассажиры в метро в час пик, и, чтобы видеть их, достаточно просто вертеть головой. Уникальные для острова обезьяны-носачи, два вида макак — длиннохвостые и свинохвостые, мраморные плоскоголовые кошки, выдры, все восемь видов птиц-носорогов и, конечно, орангутанги — все они «к услугам» любопытного путешественника.
Мы остановились в примитивном полевом лагере Сукау и совершили несколько дневных и ночных прогулок по реке, чтобы поближе подобраться к носачам — они держатся в верхнем ярусе джунглей, как правило, над самой водой. Причем, присмотревшись, легко можно определить группы двух типов — в первом, «гаремном», над самками господствует крупный самец. Его отличают не только размеры и холеный вид, но и ярко-красный пенис, знак доминанты, остающийся эрегированным почти всегда — в частности, во время схваток с другими самцами. «Гаремы» носачей многочисленны и подолгу задерживаются на одном месте, чего нельзя сказать о группах второго типа — «холостяцких» компаниях, где собираются молодые самцы. Это настоящие бандитские шайки, занятые в свободное от питания и сна время посягательствами на «чужих женщин». То и дело такая агрессивная компания налетает на респектабельную семью, и тогда берега реки оглашаются визгом. А после захода солнца здесь тихо, но для глаз на ночном Кинабатангане и его притоке Менанголе припасены свои зоологические радости. Несколько любопытнейших видов зимородков, совы-рыболовы, вараны, изумрудные суматранские гадюки и другие — все они остались в благодарной памяти и на наших фотопленках…
Глава VЧетыреста лет и один час — Абсолютный рекорд по плотности видов — Тайна цветения — Последнее «прости»
Финальной точкой своего маршрута экспедиция «Вокруг света» не могла не выбрать легендарную долину Данум во внутренних районах Сабаха — последний «Эдем» дождевого диптерокарпового леса Борнео. Это название хорошо известно специалистам во всем мире.
Мощная лесопромышленная корпорация Sabah Foundation, которой принадлежит эта местность, законсервировала 43 км2 девственной природы на реке Сегама, примерно в 90 км к западу от Лахад-Дату. Рубить деревья там запрещено, но вокруг люди только этим и занимаются. На протяжении всех четырех часов нашего пути из вышеупомянутого города навстречу непрерывным потоком шли трейлеры, груженные бревнами. Точнее, каждый из них в состоянии взять на борт только одно бревно, а иногда лишь его часть — таковы здесь биологические масштабы. Едет тебе навстречу такая «поверженная колонна», и думаешь: ведь она простояла как минимум 400 лет и сделалась за это время целым «космосом», связанным миллионами нитей с тысячами других существ, которые карабкались по ней, прорастали на ней, добывали пищу — и в один день, в один час вдруг наступил конец (естественное умирание такого организма заняло бы годы). А грузовики все проносятся и проносятся мимо, как мы подсчитали, каждые 15 минут…
Если даже в виде бревна диптерокарпы производят такое впечатление, то что и упоминать о живых? Когда зеленая крыша «висит» над тобой на высоте в среднем 45 метров, а отдельные особо крупные экземпляры, так называемые эмергенты, в свою очередь, шумят кронами еще 25—30 метрами выше? А там, где идешь ты, пир ботанического разнообразия (мы уже неоднократно говорили о нем применительно к Калимантану, но вынуждены повториться!). Незатронутое плейстоценовым оледенением, это сообщество, затерянное между материковыми глыбами Австралии и Азии, донесло до нас 12 тысяч видов только семенных растений. Исследование, проведенное однажды на произвольно выбранной площадке в 128 акров, выявило 1 200 «наименований» деревьев, не менее половины из которых эндемики, — и 360 тысяч отдельных стволов! Абсолютный рекорд мира. Для сравнения — аналогичная проба в Панаме дала всего 306 видов и 238 тысяч «особей». А сумасшедшее разнообразие древесных пород дополняется ведь еще, по крайней мере, таким же числом видов эпифитов, лиан, ротангов и еще большим — споровых и низших организмов. Гигантские диптерокарповые с высоты своего «заоблачного» роста и не замечают, наверное, представителей 290 видов одних только диких пальм, которые достают им едва ли «до колена», а по человеческим меркам даже они высоки. Не видят великаны и прочую «мелочь» — все эти рамбутаны, хлебные деревья, мангустины, манго, фиги (более ста видов) и еще более экзотические салаки, паматодоны, тампои, для которых европейцы даже не успели придумать свои названия и пользуются туземными…
Биологический комментарий — 5
На острове Борнео произрастает, насколько это известно, 268 видов диптерокарповых. Все они выделяют густую, иногда ядовитую смолу и служат главным источником драгоценной «тяжелой» древесины (это обстоятельство и ставит их на грань исчезновения). Название семейства переводится с греческого как «двукрылый плод». Действительно, почти все диптерокарпы имеют заостренные плоды с парой крыловидных придатков; они слишком тяжелы для того, чтобы лететь по ветру, но благодаря этому эволюционному приспособлению закручиваются при падении и с силой ввинчиваются в почву.
Цветение и плодоношение — самые интимные процессы растительной жизни — обычно бывают со всей надежностью скрыты от посторонних глаз и потому трудны для наблюдения. К тому же, во-первых, из-за беспрецедентного видового разнообразия отдельные экземпляры одного и того же вида отстоят в диптерокарповом лесу друг от друга на километры — картина принципиально отличная от березняков и ельников умеренных широт. А во-вторых, на экваторе нет сезонов, а значит, нет циклов цветения, и многие виды, очевидно, вообще не зацветают десятилетиями. Установлено, что у диптерокарповых это событие происходит «волнами», возникающими внезапно и распространяющимися по лесу, словно круги на воде. Каков механизм, причины, когда можно ждать этих волн — загадка. Удивительно все-таки, что о некоторых гигантах, к которым можно подойти, похлопать рукой по стволу и даже спилить, мало что известно, поскольку никто и никогда не видел их плодоносящими.
Альфред Уоллес и современные ему ботаники пытались привлечь к решению этой проблемы туземцев: даяки способны не хуже обезьян лазать и перескакивать с одного лесного яруса на другой, развивая при этом скорость до 30 метров в минуту. Но удача не улыбнулась родоначальнику калимантанской биологии, как не улыбается она и его «наследникам» из Полевого центра долины Данум, в распоряжении которых и вертолеты, и воздухоплавательные плоты, способные медленно «скользить» над поверхностью зеленого океана джунглей, как корабли, швартуясь к выступающим верхушкам эмергентов... Пока все безрезультатно. Впрочем, многие «побочные» наблюдения сделаны были — как над флорой, так и над фауной.
«…трудно себе представить, что огромная перепонка между пальцами используется этим животным только для плавания. В общем, мнение китайцев о том, что это — приспособление для полета, становится все более вероятным. Полагаю, что речь идет о первой известной науке летающей лягушке …»
Альфред Уоллес, 1883 год
Предсказание мэтра сбылось, но не скоро. Лишь в 1964 году появились первые фотографии древесных лягушек Борнео в парении. Действительно, оказалось, что длинные пальцы и огромные растягивающиеся перепонки между ними служат поразительным амфибиям в качестве маленьких парашютов, помогая планировать с деревьев. Структура здешних джунглей, как мы уже заметили, включает в себя значительные перепады высот: тридцатиметровые деревья часто соседствуют с семидесятиметровыми (не то, что, скажем, в амазонской сельве, будто подстриженной под одну гребенку). Именно отсюда — уникальный ряд адаптаций вроде описанного выше «полета». Между прочим, этот «номер» входит в репертуар не одних только лягушек, но еще и белок-летяг, ящериц, гекконов, лемуров, змей! У всех этих животных конвергентно, то есть независимо друг от друга, выросли кожные «пленки» между лапами или пальцами, а рептилии даже «додумались» до раскрывающихся ребер, которыми можно управлять прямо в воздухе: снижаться с большей или меньшей скоростью, следовать строго горизонтально, входить в пике… В условиях Калимантана это чрезвычайно выгодно — тебя не «достанут» наземные хищники, ты не свалишься в воду в пору свирепых муссонных дождей, да и просто — так быстрее.
В Дануме мы совершили несколько пеших вылазок, в том числе поднялись на 400-метровую скалу, служившую аборигенам ритуальным кладбищем, и с ее вершины наблюдали феерическое зрелище — пролет прямо под нашими головами стаи черно-белых «исполинов» — птиц-носорогов, патрулировавших свою территорию. Эти плодоядные пернатые с причудливыми наростами на клювах тоже с полным основанием служат символами острова — кто-то даже предлагал изобразить их на гербе Саравака, — и они тоже сильно пострадали от браконьерской охоты, поскольку китайцы издавна использовали их причудливые клювы, наподобие слоновой кости, для художественной резьбы. Тем не менее все восемь калимантанских видов умудрились дожить до наших дней, и вполне возможно, что этим они обязаны как раз непредсказуемости плодоношения местных деревьев: носорогам приходится вечно летать по Калимантану в поисках пищи. Сегодня они здесь, завтра там — люди с ружьями просто не успевали причинять стаям невосполнимый урон. По некоторым данным, крупные представители этого семейства в течение года облетают до 300 км2 площади. Но если исчезнут нетронутые леса, такие как в Дануме и близлежащем бассейне реки Малиау, им, конечно, не поможет и высокая мобильность...
…Но пока они беспечно кружат над родной землей, встречают рассвет в кронах гигантских диптерокарпов, «улавливают на крыло» мимолетные испарения утреннего тумана. Борнео просыпается под треск цикад и засыпает под гортанное кваканье диковинных лягушек. Пока что переносит бесшумное свое грузное, но ловкое тело с ветки на ветку невозмутимый орангутанг. И можно забраться по крутой 40-метровой лестнице, построенной сотрудниками Полевого центра, в густую крону величественной шореи, «мемориального» диптерокарпаэмергента, чтобы помахать на прощание рукой затерянному миру, который все еще существует вопреки людскому эгоизму и беспечности.
Обман во благо: приключения "белых" раджей
«Если бы я только мог привести свое судно в места, где киль британского корабля никогда еще не бороздил водную гладь, если бы мои ступни коснулись земли, на которую еще не ступала нога белого человека, если бы я смог увидеть то, что никогда не видели глаза образованного европейца, увидеть людей, живущих посреди дикой природы, только тогда я был бы по-настоящему счастлив». Так говорил Джеймс Брук, первый «белый» раджа Саравака на Борнео, и надо признать, что он практически осуществил свою мечту. Более того, не обладая по рождению ни высоким общественным статусом, ни особым капиталом, — при помощи лишь смекалки, здравого смысла, дипломатических способностей, храбрости и гуманности по отношению к туземцам он сумел составить конкуренцию целым великим державам. А именно — лично вмешаться в процесс колониальной экспансии и «вырезать» себе на карте мира собственное, приличное по размерам королевство под пальмами.
Брук родился в 1803 году в священном для буддистов городе Бенаресе на берегах Ганга. Отцом его был вполне рядовой налоговый инспектор британской администрации. Юноша рано попал на военную службу и в 21 год уже получил тяжелое ранение, чуть не унесшее его из жизни. Выздоровел он только через год, и потом до старости ощущал некие загадочные медицинские осложнения (злые языки утверждали, что пуля попала ему в гениталии, что повлекло за собой импотенцию. В самом деле, этот импозантный человек романтической и экзотической судьбы так никогда не женился и не завел детей…).
После этого несчастья заботливый родитель попытался было приспособить сына к коммерции и снарядил для него собственную морскую торговую экспедицию. Но затея кончилась крахом с огромными убытками для Брука-старшего и показала, что рассеянный мечтатель Джеймс непригоден ни к какому «полезному» делу. Впрочем, для последнего все обернулось не худо. Кое-как раздав долги, старый «мытарь» в 1834 году умер. После него даже осталось около 30 тысяч фунтов, которые позволяли тогда английскому джентльмену поддерживать респектабельное существование до гробовой доски.
Однако наследник — искатель приключений — распорядился состоянием совершенно иначе. Не истек еще траур по отцу, как он потратил его — до последнего пенса — на покупку смелую и странную. Брук купил у королевского яхтенного эскадрона военную шхуну «Роялист» в 142 регистровые тонны с пушками, порохом и четырехмесячным запасом провианта. Потом набрал команду и после пробного выхода в Средиземное море отправился к берегам Юго-Восточной Азии. Почему именно туда, с какой целью — вряд ли он сам сумел бы внятно объяснить (впрочем, в ту байроническую эпоху путешествия, как правило, цели не имели, скорее они имели смысл...) Быть может, его вдохновлял популярный тогда в Англии образ Стамфорда Раффлза, основателя Сингапура, а может быть, и нет, но по воле судьбы именно с Сингапура началось главное дело жизни Джеймса Брука. Тамошние власти попросили его доставить наместнику брунейского султана в Сараваке на Борнео подношения в благодарность за спасение экипажа одного британского военного корабля. Тот, не связанный ни с кем и ни с чем никакими обязательствами, легко согласился.
Вышеуказанный наместник, принц Муда Хасим, находился тогда в сложном положении. Рейды филиппинских пиратов-иллалунов и полудиких даяков практически отрезали всю северную часть острова. Смещенный за интриги предыдущий наместник плел заговор и искал союза с голландцами, владевшими значительной частью Калимантана. И вот, как это часто бывает в кризисных ситуациях, принц схватился за свалившегося ему на голову англичанина как за спасительную соломинку. А тот с радостью сыграл роль того, за кого его приняли. А именно — официального посланника могущественной «виндзорской вдовы», королевы Виктории. Военная форма, военный корабль, выправка — все говорило в пользу Брука, и он тут же начал «официальные» переговоры. Несколько залпов из пушек — и пираты отступили от саравакского берега. Несколько угрожающих заявлений — и потухли очаги антиправительственных восстаний... Несколько приватных приемов у Хасима — и абсолютно частное лицо, лишенное намека на государственные полномочия, обязавшись и дальше оказывать военную помощь силами «Роялиста», получает 24 сентября 1841 года в управление город Кучинг с прилегающими к нему районами. Ресурсов категорически не было — ни государственных, ни экономических, ни боевых, но Джеймс и тут «нашелся». Он применил способ, противоположный принятому в колониальную эпоху.
Джеймс объявил режим «чудаческой» по тем временам и местам толерантности, с равенством всех людей, народов и рас; с местным племенным самоуправлением и так далее. Недовольны остались только кучингские китайцы, у которых «белый» раджа отнял монополию на торговлю опиумом. Они даже однажды подожгли дом, где он находился, и Джеймс лишь в последний момент успел выскочить в окно. Позже верные ему даяки обезглавили виновных и долго коптили их головы на базаре…
В 1850 году новое государство Саравак с династией Бруков во главе признали США, а затем и Англия, восхищенная его цивилизаторской миссией. Еще через несколько лет трон ушедшего в лучший мир бездетного правителя унаследовал его племянник Чарлз. Он проявил на своем «посту» педантизм и упорство, столь чуждые с юности Джеймсу. Наступила эпоха расширения границ и приумножения богатств. Именно тогда Саравак приобрел те очертания, которые по сей день имеет одноименный штат Малайской федерации. Его площадь к 1917 году сравнялась с площадью Англии — поистине ни одно благородное английское семейство не владело ни прежде, ни потом таким «поместьем». Однако при сыне Чарлза Вайнере Бруке, застенчивом любителе удовольствий, обозначились первые признаки его упадка. Хотя в 1924-м он еще добился важнейшего свершения — заключения вечного мира между даякскими племенами, благодаря чему прекратилась массовая охота за головами, то был герой уже не байронического, а, скорее, декадентского типа. Время шло. В 1941-м Бруки пышно отпраздновали 100-летие своей династии, но буквально несколько месяцев спустя в Кучинг вошли японцы, и двор «белого» раджи в полном составе эмигрировал в Австралию. А еще через четыре года, когда союзники освободили Борнео, стало как-то само собой ясно, что в новом мире экзотическим заморским монархиям места нет. В 1946-м раджа Вайнер Брук отрекся в пользу Георга VI Английского, тем самым снова «польстив» отечеству, которое неожиданно получило новую колонию в тот момент, когда оно активно теряло старые...
Антон Ланге, Иван Шакуров | Фото Антона Ланге, Сергея Гусева
Авторы благодарят Министерство по культуре и туризму Малайзии и директора Московского представительства компании TOURISM MALAYSIA Роззи бин Ахмада за помощь в организации экспедиции.
