Разгульный город Мараба
Все началось с яйца — из самородного золота. Именно с него пошел прииск Серра Пелада — самый большой, как считают бразильцы, прииск в мире,— а потом и целый переворот в мировой торговле золотом.
В жизни Жозе да Силвы, который нашел этот самородок, тоже произошли большие перемены, хотя он сейчас живет в такой же мазанке, как и семь лет назад, когда еще был пастухом. Но теперь Жозе окружает легенда, слава первооткрывателя и безмерное уважение соседей в пыльной и грязной фавеле Примавера — «Весна»,— что на окраине Марабы. У него есть свой участок в Серра Пеладе размером в шесть квадратных метров. И память о золотом яйце.
Впрочем, может быть, лучше бы о нем и не помнить. Фортуна, единожды поманив, отвернулась от Жозе, и самородок превратился в какое-то наваждение. Поэтому, как ни тоскует Жозе по дому на прииске, едва повидав семью, он тут же рвется обратно. До Марабы — сто пятьдесят километров, и возвращается из побывки он обычно к рассвету, чтобы успеть к подъему флага. Иначе майор Курио — а его не зря назвали «императором Серра Пелады» — будет недоволен.
Тихонько, чтобы не разбудить детей, Жозе прощается с женой.
— Подожди, я тебе соберу что-нибудь в дорогу.
— Некогда мне,— отказывается Жозе.— Ничего не возьму. На прииске перебьюсь, а вам тут на что жить? Когда еще приеду снова?
Женщин в поселок при Серра Пеладе — «Лысые горы» — не пускают, и семье Жозе пришлось обосноваться в Марабе. Поселок при глухой пристани на притоке Амазонки реке Токантинс — перевалочный пункт для собранных в округе плодов бразильского каштана, Мараба в 70-е годы, когда через нее прошла Трансамазонская магистраль, начала понемногу расти. По магистрали в Амазонию потянулись тысячи безземельных крестьян с засушливого и нищего северо-востока.
Среди них был и Жозе да Силва. Правительство тогда распределяло наделы вдоль Трансамазоники. Но и на земле, чтобы преуспеть, нужен был первоначальный капитал. Так что Жозе пришлось наняться в пастухи к более удачливому переселенцу сеньору Женезио. Тогда и произошло с Жозе событие, достойное, в силу его общественной значимости, быть запечатленным по меньшей мере на кинопленке. Сколько народу теперь смотрело бы ее вновь и вновь!
Затемно пробираясь к шоссе по узким и кривым улочкам Примаверы, Жозе в который раз прокручивал в памяти ту самую несуществующую киноленту...
В сентябре 1979 года он пошел искупать маленькую дочь в речке. Весна выдалась засушливая и жаркая, травы на холмах пожухли. Для Амазонии такое — редкость, тут дожди идут не по сезонам, а по часам, после обеда. Но Жозе, уроженец северо-востока, где недостаток дождей зимой и весной — предвестник страшной беды, почувствовал тревогу. Из-за засухи уровень воды в речке понизился, она стала совсем прозрачной. Купая дочку, Жозе увидел, что на дне что-то блестит. Он подумал, что это осколок бутылки, и наклонился, чтобы поднять и выбросить его. В руке оказался тяжелый округлый камешек, покрытый тиной. Лишь с одного бока он тускло поблескивал... Как и положено золоту.
— Жена, мы разбогатели!— закричал Жозе, врываясь в хижину.
Тогда он и не ведал, что крик этот отзовется во многих виллах, дворцах и конторах. Разные люди в разных местах будут, потирая руки, повторять слова пастуха: «Мы разбогатели». Эхо докатилось до служащих бразильского министерства финансов, замученных вопросом, где взять миллиарды и миллиарды в валюте, чтобы заплатить внешний долг страны. До рантье, нашедших в плитках драгоценного металла самое надежное и прибыльное помещение капитала. До предпринимателей транснациональных компаний, быстро пристроившихся к золотоносным месторождениям Бразилии... До пяти представительных джентльменов, собирающихся каждое утро в лондонском отделении транснационального банка «Ротшильд и сыновья», чтобы определить международную цену тройской унции золота (31,1 г) на текущий день...
...У выезда из Марабы на изрезанном колеями пустыре несколько десятков человек ждут транспорта до Серра Пелады. Опытный взгляд Жозе сразу выделяет пропившихся до последней нитки счастливчиков бамбуррадос. В Серра Пела де с развлечениями плохо, запрет распространяется также на спиртные напитки, оружие и азартные игры. И когда беспросветно однообразный, тяжелый труд гаримпейро-старателя приносит наконец первые щепотки драгоценного металла, немногие могут устоять перед искушением. С появлением Серра Пелады Мараба выросла в несколько раз, в основном за счет публичных домов и питейных заведений.
Жозе вырос на северо-востоке, где скрупулезная честность крестьян бросается в глаза прежде, чем их бедность. Жозе принес яйцо сеньору Женезио, ибо оно было найдено на его земле. Закон к этому не обязывает, но Жозе не знал законов, а сеньор Женезио не стал их разъяснять. Помещик взял самородок и через неделю выдал пастуху пачку крузейро, подобную которой он не только прежде не держал в руках, но и не видывал. О том, как сильно ударила ему в голову эта куча денег, свидетельствуют дальнейшие поступки Жозе. Он появился в Марабе с чем-то вроде конского хвоста, скрученного из банкнот, и с криком: «Пусть они теперь побегают за мной, как я раньше бегал за ними!»— промчался по улице. Впрочем, скоро выяснилось, что пачка уже сильно изъеденных инфляцией крузейро не столь уж весома: их едва хватило, чтобы исполнить заветную мечту жены — снять в городе маленький, но настоящий дом — из кирпича, с черепичной крышей и цветником.
А Жозе, преисполненный надежд, вернулся к ручью, где уже копошились сотни пришельцев...
К Марабе приближался быстрый тропический рассвет, когда на пустыре появился крытый грузовик. Толпа потянулась к нему: старожилы — пошустрее, новички с оглядкой. Люд подобрался пестрый — кого только не приносит ветер золотой лихорадки.
В большинстве народ был смуглый, одетый в униформу бразильского бедняка—шорты и шлепанцы. Но и на сей раз не обошлось без людей, как говорят в Бразилии, «из общества», или «докторов», то есть обладателей университетских дипломов. Эти были и лицами посветлее, и одеты гораздо основательнее, и с багажом посолиднее. Рядом с Жозе на скамью уселись двое с яркими дорогими нейлоновыми рюкзаками на металлических рамах. Они оживленно вертели головами, явно взволнованные приключением.
Жозе с усмешкой представил, как будут выглядеть эти чистюли, карабкаясь по отвесным стенам одной из ям, которыми гаримпейро изрыли бывшие Лысые горы... Да еще в дождь, когда раскисает глубинная мертвая глина, растоптанная, перемешанная тысячами ног. Впрочем, скорее всего эти чистюли сами работать не будут, сходят на прииск разок-другой, а потом обоснуются на проспекте Миллионеров, наняв из попутчиков кого победнее — копать для них золото. А день станут коротать на площади Врунов, где собираются состоятельные жители Серра Пелады похвастаться добычей и пощекотать нервы историями о сказочных находках и превращении нищих в королей...
Грузовик трясло на дрянной дороге, красная пыль тучей клубилась за ним, но не то было настроение у пассажиров, чтобы долго молчать. Жозе пришлось познакомиться с соседями. То-то выкатили они глаза, узнав, кто он такой! И — сколько уже раз так было! — начали объяснять ему, что именно он открыл и какова его роль в истории страны. Скромный вид Жозе словно подстегивал их словоохотливость.
Золотое яйцо для «Англо-Америкэн»
Пока Жозе в дороге, есть время припомнить и оценить значение золотого яйца.
Целых двести лет после открытия Бразилии португальцы не могли найти там ни драгоценных металлов, ни драгоценных камней. И изнывали от зависти, наблюдая, как испанцы целыми караванами кораблей вывозят сокровища из своих американских владений. Но век восемнадцатый вознаградил португальцев сторицей. На рубеже столетия безвестный мулат, пробираясь безлюдными просторами нынешнего бразильского штата Минас-Жерайс, что значит «Главные шахты», остановился утолить жажду в ручье Трипуи и заинтересовался камешками на его дне. Это было долгожданное золото.
За сто лет португальцы вывезли его из Бразилии больше, чем испанцы из своих колоний — за двести. Бразилия давала в восемнадцатом веке более половины мировой добычи. Но к середине двадцатого столетия бразильское золото иссякло. Четыре сотни шахт в Минас-Жерайс были заброшены, затоплены, заросли кустами.
Действовали единицы, которыми распоряжалась транснациональная компания «Англо-Америкэн». Ей же принадлежат и главные шахты ЮАР, основного поставщика золота в западном мире. Но того, что добывали бразильские рабочие компании «Англо-Америкэн», задыхаясь на двухкилометровой глубине, не хватало даже отечественным стоматологам и ювелирам.
Бразильские рудники держали в резерве до тех времен, когда южноафриканские месторождения истощатся — как полагают специалисты, к концу века, и вместо нынешних 700 тонн в год ЮАР будет давать едва ли половину. На этот случай «Англо-Америкэн» и ее младшие транснациональные сестры и приглядели месторождения в Бразилии, не собираясь притрагиваться к ним до конца века.
Однако еще один простой смуглый бразилец — это и был Жозе — спутал планы компании, случайно подняв камень со дна ручья...
С 1980 по 1983 год добыча золота в Бразилии подскочила в десять раз. Теперь одна Серра Пелада дает его в несколько раз больше, чем прежде все прииски страны. Находка Жозе повлекла искателей не только в Лысые горы — сотни тысяч старателей забрались в нехоженую глушь Амазонии. И скоро вся геологическая карта бассейна великой реки запестрела значками, обозначающими месторождения золота...
«Доктора» говорили наперебой, но Жозе рассказ волновал явно меньше, чем их самих. И не только потому, что он уже и так все знал. Как могли тронуть его эти далекие от него дела, когда в последние годы каждый его день был наполнен переживаниями? Наконец и попутчики поняли это.
— Где же теперь знаменитое яйцо? — спросил один из них.
— Бог весть. Как попало в руки сеньора Женезио, так и пропало.
— А могло бы стать главным украшением минералогического музея! Хотя там теперь есть самородки килограммов в шестьдесят, поболее футбольного мяча, но началом всему было яйцо.
— Думаю, что в музей самое интересное не попадает,— заметил Жозе.— Старатели не любят, когда правительство накладывает руку на их находки. Я слышал о самородках и по сотне килограммов. Но их, едва обнаружив, тут же разбивают на куски.
— А вы так больше ничего и не нашли?
— Как не находить! Но пока дойдешь до гравия, надо кормить семью и жить самому. Дети часто болеют, а на что купить лекарства? У нас тут все дорого. Вот и выдаешь с будущего фарта — бамбурро — процент зеленщику, аптекарю, муниципальному чиновнику. Да мало ли кому! В Марабе каждый лавочник, шофер, который нас везет, и полицейские держат кучи расписок гаримпейро с обязательством отдать ту или иную часть бамбурро. И когда действительно найдешь золото, начнешь намывать песок, все уходит в уплату долга. У нас один чудак нашел гнездо самородков ценой в два миллиона, но ему предъявили расписки на полтораста процентов. Так и забрали все без остатка, он еще и остался должен. Теперь ждет нового бамбурро. Но везет, дай бог, одному из тысячи. У меня было четыре участка, сейчас я прохожу последний шурф, и до гравия уже недалеко.
Тут и услышал Жозе тяжкую весть:
— Торопитесь, кончается отсрочка, скоро Серра Пеладу у старателей отберут. Мы ведь только что из столицы.
— Но майор Курио тоже недавно вернулся оттуда и нас обнадежил.
— Не везде у вашего депутата такая власть, как тут.
Соломонов суд
Грузовик еще резвее запрыгал на выбоинах, когда мимо побежали поставленные вкривь и вкось одноэтажные хибарки.
— Серра Пелада?
— Нет, до нее еще несколько километров, а это Курионополис.
— Это что же, в честь майора Курио? А почему вы с семьей не живете здесь? К прииску-то гораздо ближе.
— Ну нет. В Марабе каждый день кого-нибудь убивают, но хотя бы соседи — люди приличные. А тут две с половиной тысячи публичных домов... Где тут место семейной женщине с четырьмя детьми?
Грузовик в последний раз тряхнуло, и он встал у шлагбаума. Прежде чем попасть в Серра Пеладу, надлежало по указу майора Курио пройти полицейский досмотр. «Доктора», скрестив руки на груди и склонив головы, наблюдали за процедурой:
— Смотри, как шарят! Только что в рот не заглядывают.
— Чувствуется опыт работы в охранке. Набили руку на политзаключенных.
Новички знали, что говорили. Майор Курио и его люди действительно были заброшены сюда Национальной службой информации еще в начале 70-х годов. Золота тогда и в помине не было. Но в районе Марабы противники военной диктатуры пытались основать базу повстанческого движения. Секретная служба и десять тысяч солдат получили приказ подавить эту попытку. Через три года приказ был выполнен — из шести десятков партизан в живых остались едва ли шесть человек.
Но майора Курио с подчиненными оставили в Марабе на случай непредвиденных осложнений. После находки Жозе сюда повалили толпы авантюристов. Заявки отбивали друг у друга кулаками и оружием. Двенадцать участков, самых многообещающих, один за другим отняли у Жозе наглые и хорошо вооруженные пришельцы. Но и «порядок», который установили люди майора Курио, ничего ему не вернул. Жозе был достаточно научен горьким опытом, чтобы не жаловаться попутчикам на этот «порядок». Они и сами скоро с ним познакомятся.
После досмотра приезжие влились в толпу. Она стекалась из дощатых бунгало проспекта Миллионеров, из-под навесов, сделанных из подпертых палками кусков толя или брезента. Гаримпейро шли к конторе с бронзовой доской в честь майора Курио, возле которой высилась мачта. На ней майор каждое утро в восемь часов собственноручно поднимал флаг. Окруженные пропотевшими и перемазанными лиловой глиной старателями, Жозе и его спутники выслушали речь майора, тоже составляющую обязательную часть церемонии.
Жозе услышал, как попутчики-«доктора» перебрасываются едкими репликами:
— Что это он так напустился на коммунизм? Тут коммунизма, наверное, днем с огнем не сыщешь.
— Мы же с тобой видели майора на днях в столице. Ему там в палате депутатов приходится заседать с Женоино Нето, уцелевшим после расправы партизаном. Не встретились в сельве, зато оказались вместе в конгрессе. Злобу майора можно понять.
— Я думаю, он зол потому, что это его лебединая песня. Не будет старателей в Серра Пеладе, кончится и политическая карьера майора.
— Бывшие коллеги не дадут пропасть.
Было самое время для Жозе расстаться с новыми знакомцами. На прощанье они сетовали, что ни город, ни одна улица не названа в его честь, нет даже бронзовой доски. Всю славу перехватил майор Курио.
— Но ничего, мы прославим вас в нашей книге о Серра Пеладе,— пообещал один.
— Где тут можно получить участок? — спросил другой.
— В Соломоновом суде,— ответил Жозе.— Есть у майора два верных человека. Горный инженер Алмеида и председатель кооператива гаримпейро Бонифасио, бывшие агенты спецслужбы. Эти двое все и решают. И участки распределяют, и лицензии на торговлю в Серра Пеладе выдают.
— Представляю, сколько к их рукам прилипает золота! И майора, надо думать, они не обижают.
— Побывайте в суде, поймете, за счет чего майор собирает голоса гаримпейро и как велика его власть,— не удержался Жозе.
В суде «доктора» сначала увидели помост. Стоящие на нем люди — одни с наполовину обритой головой, другие с простриженной в волосах дорожкой — были связаны друг с другом нейлоновой веревкой, стягивавшей им запястья левых рук.
— Это осужденные,— пояснил прохожий.— Потом их всех вывезут на Трансамазонику и там бросят на произвол судьбы.
— За что?
— Майор Курио знает.
Перед зданием собралась толпа. Таяла она быстро — суд вершился с завидной скоростью: ни прокуроров, ни адвокатов, ни присяжных, ни предварительного следствия.
— Что у вас?
— Поймали этого типа на участке бамбуррадо.
— Сержант, в каталажку вора!
— Сеньоры, я просто шел мимо к своему шурфу.
— Решение Соломонова суда окончательное и обжалованию не подлежит.
«Доктора» переглянулись.
— А как же презумпция невиновности и неприкосновенность личности?— пробормотал один.
— И сомнение, видно, здесь не истолковывают в пользу подсудимого,— заметил другой.
Нельзя сказать, что приезжие были особенно поражены этой сценой. Телерепортаж из Марабы видела вся Бразилия. Перед камерами телевидения как-то раз репортеры брали интервью у местного сыщика Абаде, разоблачавшего махинации здешнего муниципального советника Жоана Шамона. Во время передачи в студию вошел брат Жоана Салвадор, начальник полиции Серра Пелады, с одним из подчиненных. И на глазах у изумленной публики приказал Абаде:
— Давай выйдем!
Затем выстрелил ему в ногу и вместе с подчиненным выволок сыщика в соседнее помещение. Телеоператоры последовали за ними.
Спустя некоторое время Салвадора отстранили от должности, ибо скандал получил слишком широкую огласку. Но еще не одну неделю начальник полиции Серра Пелады пребывал на свободе, объясняя интересовавшимся журналистам, что он «наказал» сыщика за неисполнение приказа. В империи майора Курио он к такому хамству не привык.
Потолкавшись перед Соломоновым судом, «доктора» регистрировать заявки не стали. Новые шурфы начинать не имело смысла, а те, где уже шла работа, стоили дорого. Оставив рюкзаки в гостинице возле роскошного универсама японской фирмы, приезжие пошли посмотреть прииски.
Цепь огромных ям, напоминавших вулканические кратеры, кишела полуголыми, измазанными с головы до ног людьми. Одни ковыряли закаменевшую глину мотыгами, другие набивали породой мешки, третьи по бесчисленным лестницам и крутым тропкам гуськом тащили мешки на поверхность. Ручей, некогда прикативший золотое яйцо, был заставлен промывочными лотками. Старатели, победнее и хуже оснащенные, довольствовались тазами.
— Больше половины золота у них пропадает, остается в земле.
— Да, техника во много раз увеличит добычу.
Обменявшись мнениями, «доктора» начали спускаться в кратер. Им пришлось встать в очередь, потому что путей для спуска было немного. На откосах виднелись следы многочисленных оползней. Креплением тут никто не занимался, лишь иногда служащие горного министерства обрушивали особо опасно нависшие карнизы. Но оползни не раз хоронили под собой ловцов счастья.
— Вот где пригодилась бы любовь майора Курио к порядку.
— Он сюда не заглядывает.
Не имея сноровки, «доктора» постоянно падали, съезжали на спине и перемазались глиной не хуже гаримпейро. Они разодрали рубашки, понаставили синяков и исцарапались, но упорно продолжали двигаться. Даже на дне не было ровного места, потому что гаримпейро копали шурфы с разной скоростью, кто сам, а кто с помощью наемных рабочих. Надо было то карабкаться на уступ, то сползать вниз, то балансировать над провалом.
— Самая глубокая часть в центре ямы называется Мальвины. Там больше всего находят золота, и потому все время идет война между старателями из-за каждого сантиметра на границах участков. Чуть выше ищите заявку Жозе да Силвы.
Такой адрес дал им гаримпейро, и он оказался точным. Усталые «доктора» уселись прямо на мокрую глину, поглядывая, как тот же путь, только наверх, с наполненными землей мешками на плечах, проделывали старатели. Наверняка каждый надеялся, что несет золото...
— Бамбуррадо что-то не видно,— заметил один из приезжих.— Значит, кругом одни «блефадо» — невезучие. Это они вырыли кратеры Серра Пелады. Это их волокут на Соломонов суд. Восемьдесят тысяч гаримпейро работают на прииске. Восемьдесят тысяч блефадо.
— А наш Жозе, он бамбуррадо или блефадо?
— И то и другое. Хотя в итоге он скорее все же блефадо. Пожалуй, и впрямь надо отбирать у них прииск. На что Жозе потратил семь лет? Работай он по-прежнему пастухом, только бы выиграл. По крайней мере хоть с семьей не пришлось бы расставаться.
«Доктора» подошли к краю шурфа. На его дне Жозе мерно, как машина, бил и бил мотыгой по окаменевшей глине, отковыривая крохотные ломтики. Оттуда слышалось тяжелое дыхание и время от времени доносился свистящий шепот:
— Я еще разбогатею. Дайте только добраться до гравия!
Рио-де-Жанейро — Москва
Виталий Соболев
