Обращаюсь к вам вот с какой просьбой. Помогите, пожалуйста, отыскать научную организацию или людей соответствующего профиля, которые заинтересуются неизвестным животным, не занесенным в систематику млекопитающих. Я уже обращался с таким предложением в Академию наук СССР. Животное, о котором идет речь, относится к роду медведей, в этом сомнения нет. В роду медведей будет восьмым. Оно крупных размеров, примерно вдвое по весу превосходит обычного медведя. Но очень сильно отличается строением тела. Задние ноги короче передних, а между ног расположен курдюк или жировой мешок, который постоянно касается земли. Местные жители (коряки, чукчи) называют его «иркуйем», по-корякски — «волочащий по земле штаны»... Тигильские коряки— «кайнын-кутхо», что означает «бог-медведь».
Так начиналось первое письмо Родиона Николаевича Сиволобова, тридцатишестилетнего жителя камчатского поселка Тиличики. Мне его показал Феликс Робертович Штильмарк, кандидат биологических наук, известный специалист по охотоведению и заповедному делу, немало походивший по лесам Сибири и Дальнего Востока.
Феликс Робертович несколькими месяцами ранее рецензировал рукопись моей книги, в которой я рассказывал, как, оказавшись случайно в горных районах Чукотки, пришел к разгадке истории о большом и страшном звере, наводившем ужас на пастухов-оленеводов. Первым попытался «разобраться со всей этой чертовщиной» писатель и геолог Олег Куваев, известный своей страстью к приключениям. Он выдвинул версию, которой мог позавидовать и хороший фантаст: огромный, неизвестный науке гигант время от времени перебирается с материка на материк и объявляется то на Аляске, то в глухих уголках Чукотки. Тогда ему было неизвестно, что белые медведи регулярно пересекают чукотские горы, возвращаясь из Берингова моря, куда их заносит на льдинах к себе в родной Ледовитый океан. Отклик его невероятное предположение нашло. С тех пор на Чукотке не раз возникали слухи об Очень Большом Медведе.
С нашествием белых медведей на поселок Маркове, что в среднем течении реки Анадырь, я столкнулся несколько лет назад и убедился, что они могут наводить ужас своим свирепым поведением не только на пастухов — даже вооруженные охотники порой бывают не в силах с ними справиться. На озере Эльгыгытгын, где искал необычного зверя Олег Куваев, мне не довелось повстречать белого полярного бродягу, но в результате этого путешествия я окончательно пришел к выводу, что никакого иного, кроме белого Большого Медведя, и быть не могло в чукотских горах.
Того же мнения придерживался и С. М. Успенский, известный специалист по белым медведям. С этим согласился было и Ф. Р. Штильмарк, написав положительную рецензию на мою книгу. Но когда рукопись пошла в производство, Феликс Робертович показал мне письмо Сиволобова.
— Конечно,— смущенно прокашливаясь, размышлял при этом он,— письмо надо бы отправить на консультацию профессору Верещагину, нашему главному специалисту. На Камчатке я не был, с медведями тамошними незнаком, да и заявление на первый взгляд выглядит фантастично: среди так хорошо изученных животных и вдруг — неизвестный науке вид! Но... Чем, как говорится, черт не шутит. Вдруг этот иркуйем и есть тот самый громадина, которого искал в горах Чукотки Олег Куваев!
Теперь мне известно (письмо Сиволобова я получил два года назад), что профессор Верещагин, опубликовав ответ на это письмо в журнале «Охота и охотничье хозяйство», начал прежде всего с рассказа о том, как к нему в Зоологический институт АН СССР в Ленинграде почти ежедневно звонят, пишут, приходят люди, «тронутые реликтовым зудом». Один пожилой инженер на полном серьезе уверял, что знает и видел сам небольшого «динозавра метра полтора толщиной», уползавшего в расщелину обрыва речки Оредеж, к западу от Ленинграда. Другой — корреспондент какой-то многотиражки — доказывал полную достоверность обитания крокодила в водоемах и прибрежных кустарниках на Южном Урале и в Башкирии. Третий — из Челябинска — страшно разобиделся и перестал писать, когда профессор осмелился не поверить его заверениям, что в озерах правобережья Иртыша за Тобольском живет то ли бегемот, то ли морж. А бывший начальник геологоразведки с пеной у рта доказывал, что в одном из озер Приохотской земли водится огромная косатка...
Были, припоминал ученый, и другие не менее занятные предположения, однако я всего этого не знал. И никогда не верил ни в Несси, ни в «снежных людей», но, перечитав письмо Сиволобова, решил взяться за собственное расследование. И вот что меня тут главным образом привлекло.
Сиволобов сообщил, что родился в поселке Ветвей. А этот полузаброшенный поселок стоит среди пойменных диких лесов в среднем течении реки Вывенки. Мне не надо было закрывать глаза, чтобы припомнить путешествие по этой реке, где и в наши дни можно увидеть зайца, росомаху или бурого медведя, занятого рыбной ловлей. Медведей в тех местах что комаров, как говорят местные жители. То есть человек этот должен был хорошо разбираться в медведях. И если даже отбросить, как несерьезное, его заявление о том, что иркуйем — неизвестный новый вид, то что-то неожиданное из жизни медведей все же можно было узнать.
«В течение нескольких лет,— сообщал Родион Николаевич,— я собираю об этом звере опросные данные. До появления на севере нашего полуострова нарезного оружия этих животных, вероятно, было немало, но затем каждая встреча с человеком оказывалась для иркуйема последней. Большой вес, широкая расстановка ног, маленькие задние ноги не давали зверю возможности быстро и вовремя скрыться при встречах с людьми. Есть сведения, что такого медведя, приняв его за «урода», лет десять назад добыли геологи. Но в основном эти звери встречаются оленеводам. Так, судя по довольно-таки достоверным рассказам, их добывали в 1976, 1980 и 1982 годах в Олюторском, Карагинском, Тигильском районах. Есть опасения, что тогда встречались едва ли не последние звери и в ближайшие годы они могут бесследно исчезнуть. А этого допустить нельзя!»
Как тут было с ним не согласиться! Я отправил в поселок Тиличики два письма. Одно — Сиволобову, воспользовавшись его заверением, что у него собран огромнейший материал об удивительном животном. Я попросил написать поподробнее обо всем, что ему удалось услышать и узнать от местных жителей об иркуйеме, обещая опубликовать эти материалы в журнале. Заодно поинтересовался, намерен ли он сам взяться за поиски зверя, и предложил на всякий случай свою помощь.
Второе письмо отправил давнему моему приятелю районному охотинспектору Рушану Абзалтдинову, вместе с которым более месяца бродил по горам полуострова Говен, отыскивая гнезда белых кречетов, а затем кормил мошку в лесах по реке Вывенке и ее притоку Ветвею, где выслеживал тоже белых, но только крупных камчатских ястребов. Вспоминая дни, проведенные в тех местах, я припомнил, что хотя разговоры о медведях приходилось вести часто и с разными людьми, но ни разу мне не довелось услышать даже намека на зверя вроде иркуйема. Во время этих скитаний у нас с Рушаном родился план отправиться на Камчатку еще раз, но теперь уж не за птицами, а только для того, чтобы светлыми ночами понаблюдать за бурыми медведями во время нереста рыбы. Я уж и пленку высокочувствительную для съемки достал, но то непогода, то неотложные дела мешали осуществить задуманное, и, поинтересовавшись, не перегорел ли мой приятель, спросил, что думает он по поводу иркуйема, о котором его сосед по поселку шлет письма в журналы и Академию наук. Ответ Родиона Николаевича пришел быстро. В письме была пачка фотографий, на которых он запечатлел свою жену и маленького сына на фоне отменно выделанной шкуры бурого медведя. Однако писать очерк для журнала об иркуйеме он наотрез отказался. «Создавать сенсацию из ничего,— пояснил Сиволобов,— было бы неуважением к читателям журнала «Вокруг света», которым являюсь и я. Любителей подобных сенсаций было немало, и у меня нет желания становиться в одну шеренгу с ними («снежный человек», лох-несское чудовище, якутский чучунаа...). А вот ваше желание принять участие в поисках иркуйема мне понравилось. Но,— предупреждал он,— напарник мне нужен такой, который смог бы находиться в тундре в жару и в дождь, среди туч комаров и мошки и передвигаться при этом по болотистой жиже, затягивающей ноги как тесто, с рюкзаком весом 25—30 кг. И это не в течение двух-трех дней, а полный месяц, когда все медведи будут привязаны к нерестовым речкам...»
Отказ поделиться с читателем собранным материалом и это его предупреждение о предстоящих трудностях меня, честно признаться, несколько удивили, ибо я сообщил, что не раз бывал в знакомых ему краях. Больше всего волновался Родион Николаевич из-за того, что трудно будет ему достать лицензию. Летом охота на медведей в их краях запрещена. Обращался он за разрешением к своему охотинспектору Абзалтдинову, но тот оказался якобы не тем человеком. На первом месте у него музыка, на втором — подруга, а потом уже все остальное. Это верно, музыку охотинспектор очень любил. Да и подругу Абзалтдинова я тоже знал: ее величали камчатской амазонкой. На охоте она ни одному мужчине не уступала. Ей ничего не стоило в одиночку пересечь на моторке Олюторский залив, освежевать охотничьим ножом нерпу или медведя. Рушан рассказывал, что однажды едва остался жив, когда на него внезапно ринулся огромный медведище, а у него впервые в жизни случилась осечка. И это так потрясло охотинспектора, что он совершенно потерялся. Медведь был уже в двух шагах, когда подруга двумя выстрелами в упор сразила рассвирепевшего зверя...
В конце письма Сиволобов сообщал, что ему стало известно о том, что оленеводы из совхоза «Корфский» осенью убили иркуйема. И он собирается предпринять поездку в поселок Хаилино, чтобы как следует все разузнать и постараться достать хотя бы шкуру. О результатах предприятия мне непременно сообщит.
В ответ я постарался убедить Сиволобова, что могу быть его напарником. А в подтверждение выслал снимки бурых медведей, которых снимал неподалеку от его родного поселка. Объяснил, что раз уж я буду с фотоаппаратом, то нам незачем иметь лицензию на отстрел. Главное — иркуйема отыскать. Сделаем снимки, покажем ученым, думаю, они смогут и по снимкам решить, новый ли это вид. И уж если им понадобится, то с лицензией за иркуйемом можно будет отправиться и на следующий год.
Вскоре и охотинспектор Абзалтдинов известил меня, что после тяжелой болезни и серьезной операции едва выжил, а потому и долго не писал. К весне надеется оклематься и тогда готов пойти со мной на моторке снимать обещанных медведей. Что же касается «чуда-юда медведя шибко большого», то он и сейчас не верит в версию Сиволобова.
Поначалу-то, признавался Рушан, и он было возгорелся, стал расспрашивать о боге-медведе у охотников. Многие из них провели на Камчатке лет по двадцать, но все в один голос заявляли, что хотя и встречались им порой очень большие звери, но такой, чтобы был с курдюком да очень жирный, не попадался.
Не так давно в верховьях реки Култушной видели медведя, спина которого возвышалась над кустарником. А кустарник — по грудь мужчине-охотнику. То есть зверь был в холке не менее полутора метров, а это уже огромный медведь. Размерами он мог, пожалуй, сравниться с американскими гризли и кодьяком. И таких медведей на Камчатке еще встречается немало, считал охотинспектор. Приходилось ему видеть и фотографии, и шкуры зверей, но все это обычные медведи. Вот и думает он, что нет у них в горах никакого иркуйема. Такого же мнения и охотоведы из Камчатского отделения ВНИИохоты и звероводства, а уж им ли не знать о существовании малоподвижного гиганта!
В конце письма охотинспектор вспомнил, что во время медвежьих свадеб, когда за самкой ходят несколько зверей-самцов, ему приходилось видеть непривычных взору могучих зверей, поджарых, с необычно длинными ногами. Вполне возможно, что осенью, во время обильных рыбных пиршеств, такие огромные самцы могут отъедаться так, что какое-то время даже и не в состоянии нормально передвигаться. Может, их и называли коряки иркуйемами? Правда, это лишь его предположение.
О Сиволобове охотинспектор отчего-то не пожелал много говорить. Написал, что работает он в поселке в пожарной части шофером, охотой занимается как любитель. Поискам его препятствовать не собирается, но требует, чтобы он осуществлял их, не нарушая закона, запасшись разрешениями от соответствующих организаций. Но более всего ему не нравится то, что Сиволобов «на каждом углу теперь заявляет, что прославится обязательно, будут про него писать в газетах и больших журналах».
Охотинспектора я хорошо знал, доводы его мне показались основательными, а тут появилась статья профессора Н. К. Верещагина, о которой я уже упоминал. Рассуждая о том, надо ли относиться скептически ко всем фантастическим идеям, предложениям, поискам, как бы наивны они ни были и какие бы иронические улыбки ни вызывали, профессор сослался на ученого и фантаста Ивана Антоновича Ефремова, который писал, что не следует отнимать у публики полет фантазии, веру в существование таинственных сил и загадок бытия. Это все равно, что «отнимать у детей любимую игрушку». С тех же позиций профессор Н. К. Верещагин отозвался и о письме Сиволобова: «Как известно, у Берингова пролива, на Чукотке и Аляске, островах Алеутской гряды живут самые крупные в мире бурые медведи,— писал он.— Отъевшись на нерестящихся лососях и пышной траве, они достигают к зиме веса 500—600 кг. Отсюда у нас в Зоологическом институте хранится большая серия черепов, собранных в 90-х годах прошлого столетия Н. Гребницким.
Что же за зверь, о котором сообщает Сиволобов? Весит он будто до полутора тонн, а высота его в холке достигает 1,5 метра. Быть может, это просто сильно откормившиеся особи бурого медведя? Но почему тогда они ни разу не попались ученым? Всего 12—10 тысяч лет назад в Северной Америке от Аляски до Калифорнии бродили последние экземпляры гигантского короткомордого медведя «арктодус симус». Американские ученые считают, что арктодус был крупнейшим наземным хищником века млекопитающих — кайнозоя, грозой всех тогдашних копытных Америки — от лошади до бизона. Представьте себе чудовище высотой в холке два метра, весом около двух тонн, с черепом длиной 45 сантиметров.
Что, если арктодус, угаснув в Америке, сохранился до наших дней на Чукотке и Камчатке? А иркуйем не что иное, как измельчавший потомок арктодуса?! Это была бы превосходная разгадка. Я, конечно, написал Родиону Николаевичу и попросил прислать хотя бы один зуб или обломок косточки иркуйема со стойбищ оленеводов. Поживем — увидим, но пока нужна широчайшая информация и призыв к охране последних гигантов».
А вскоре я получил от Сиволобова письмо с фотографией растянутой на стене сарая медвежьей шкуры. Вид ее на меня не произвел особого впечатления. Судить об истинных размерах по снимку было невозможно. Сиволобов указывал на выступы между конечностями, на необычное расположение хвоста, что могло бы подтвердить наличие курдюка, но и только. Внешне это была самая обычная медвежья шкура, однако Сиволобов уверял — иркуйем! И к фотографии прилагал пучок коричневатой медвежьей шерсти. Оказалось, раздобыл-таки он шкуру подозрительного зверя! Но размеры ее были довольно обычными для камчатских медведей: длина — 235 сантиметров, размах передних лап — 300, весил медведь примерно 500 килограммов. То есть не в два раза более обычного и не полторы тонны, как утверждалось раньше. Шерсть, снимки и письма я передал для изучения и анализа известному знатоку бурых медведей Валентину Сергеевичу Пажетнову, а Родиону Николаевичу я не постеснялся высказать свои сомнения насчет иркуйема, который скорее всего лишь подвид, а не неизвестный вид медведя, и что американцы подразделяют своих медведей на пятьдесят подвидов.
«Честно признаться,— ответил мне вскоре Родион Николаевич,— я был немного огорчен последним Вашим письмом, а именно тем, что Вы утверждаете о невозможности обитания в наших краях неизвестного науке медведя. Но я, наверно, больше удивился бы, согласись Вы со мной, так как начинал искать единомышленников среди местных охотоведов, затем в Камчатском отделении ВНИИохоты и звероводства и в конце концов дошел до АН СССР, и в большинстве случаев в ответ мне покручивали пальцем возле виска...
Я затратил на поиски этого медведя и его шкуры много личного времени и средств, но не жалею об этом, а люди, которые по роду своих занятий должны бы им заинтересоваться, проявляют удивительное равнодушие. Данный экземпляр, шкура которого находится у меня, был добыт оленеводом 10-го звена оленсовхоза «Корфский» — село Хаилино. Но мне пришлось лететь за шкурой в Паратунку, на юг Камчатки, так как из Хаилина ее успели переправить туда. И вот результат... Мне довелось видеть много медвежьих шкур. В этой я сразу заметил несоответствие пропорций для обычного медведя, значит... Все же ученые должны разобраться, последнее слово за ними».
Я тоже ожидал результата оценки ученых, ждал письма от Пажетнова, но раньше получил еще одно послание Сиволобова:
«Пишу Вам внеочередное письмо, так как получил от Верещагина с промежутком в пять дней письмо и почтовую открытку. И так как волею случая я затравил Вас этим медведем, считаю нужным и в дальнейшем держать в курсе событий. Вот вкратце содержание письма: судя по фото, подчеревок у мишки был чудовищно необычайный, окрас головы — белесый, морда — нестандартная. Уродливо коротки задние ноги. Зверь был медлительный, мирный. Макро- и микроскопическое сравнение с шерстью бурых медведей ничего путного не дало. Тем более что неизвестно, откуда взята проба. Для выводов о системной принадлежности нужен череп или хотя бы нижний или верхний зубной ряд. (А никак не фотография зверя, как Вы утверждали.)
Вот видите? То, чего не заметили Вы, заметил человек, который кое-что в этом понимает. Голова действительно мала для медведя таких размеров, да и ухо опущено ниже, расстояние от глаза до уха меньше, чем у бурого медведя. Ну а в задней части шкуры различие сильно выделяется».
Содержание открытки: «Если по исследованию черепа и зубов иркуйем действительно окажется новым видом, то шкура его, безусловно, должна храниться в центральном музейном собрании с указанием первооткрывателя, то есть Вас. Поэтому поберегите ее для дальнейшего выкупа. Иркуйема для потомков назовем Ursus sivolobovi, если Вы не возражаете, конечно. Было бы неплохо организовать на поиски черепа и костей специальную экспедицию, пока останки не уничтожили хищники или их не унесло водой».
В конце письма с особой тщательностью вместо надоевших мне фото убитых медведей был исполнен пером рисунок иркуйема, как представлял его этот неутомимый охотник. Огромный, коротконогий, с небольшой головой. Что ж, может, иркуйем и является неизвестным науке медведем, но, чтобы доказать это, оставалось раздобыть лишь челюсть или ряд зубов. Однако хотелось верить, что с этим делом Сиволобов непременно справится. В предвкушении успеха он делился предстоящими планами: вначале отправится в Хаилино искать череп, а затем самого зверя. Мне же оставалось только сожалеть, что я не смогу отправиться вместе с ним.
С тех пор минуло два лета. У меня собралось немало рисунков иркуйема, с десяток фотографий его шкур, заметно выделяющихся рядом с обычными как размерами, так и странными выростами в нижней части. Медведей-иркуйемов продолжают стрелять, да как ни бьется Сиволобов, а раздобыть череп или хотя бы зуб ему пока не удается. Вот последнее его письмо:
«В конце июля текущего года еще один иркуйем был бесцельно убит. Произошло это в районе мыса Грозный Олюторского залива. Окарауливавшие оленей в ночном дежурстве Туркини и Элевьи увидели, как в стадо оленей вклинился медведь. Подбежали и разглядели медведя уродливого телосложения. Неуклюже прыгая, он приближался к оленям, распугивая стадо. Элевьи двумя выстрелами прикончил его. Утром сняли шкуру, пытались ее выделать, но начались дожди, и ее, зачервелую, бросили на одной из стоянок прямо в тундре. Узнав об этом, я позвонил Верещагину, своим ученым в Петропавловск-Камчатский, выцыганил вертолет, но всего лишь на четыре часа. Залетели в Хаилино за пастухами, которые могли указать место нахождение останков. По пути забрали со стоянки плешивую шкуру, благо она оказалась на месте, но далее началось обычное для меня невезение. Вешки с белой тряпкой, по которой пастухи обещали сориентироваться, исчезли. На площади примерно в один квадратный километр за отпущенное на поиски время так ничего и не нашли — вся тундра поросла метровым кустарником. И пастухи не смогли припомнить то место. Пришлось возвращаться.
Я не сомневаюсь в том, что иркуйем — самостоятельный вид медведей. В Олюторском районе находится 4—5 разрозненных, угасающих, удаленных друг от друга не менее чем на сотню километров, очага. В каждом из них от нескольких до полутора десятков особей. Вероятно, два-три очага есть в Карагинском районе, один или несколько разрозненно доживающих свой век особей и в Тигильском. Пора звонить во все колокола в защиту уникального, реликтового животного. Но мне это, кажется, уже не под силу. Тут нужен человек с именем, авторитетом...»
Но почему корякские оленеводы, которым, как уверяет Сиволобов, чаще приходится встречаться с необычными медведями, не могут представить ученым медвежий череп, зубы или другие останки? Ведь тогда можно было бы окончательно установить: это подвид обычного медведя или самостоятельный уникальный вид.
Валерий Орлов
