Совместный советско-болгарский эксперимент
На дорогу вышла черепаха. Постояла, повращала своей маленькой головой с печальными глазами и стала преодолевать пространство. Потом дорогу перебежал шакал. В прибрежных водорослях лежали похожие на брошенный канат змеи, и, когда из-под ноги, извиваясь, вдруг исчезал кусок «каната», в душе оставался неприятный холодок.
Подумать только, что в двух шагах отсюда был пляж с разноцветными зонтиками, загорелые тела, белозубые улыбки, беззаботное веселье — знаменитые Золотые Пески Болгарии!
Мыс Маслен-Нос, болгарский государственный заповедник, стал на полтора месяца местом пребывания советских и болгарских океанологов. Именно тут расположился лагерь советско-болгарской экспедиции, проводившей международный эксперимент «Черномор» по программе «Шелф».
В день моего приезда на Маслен-Нос разразился фантастический небесный фейерверк. По всей окружности неба вспыхивали бело-лиловые ослепительные цвета. Впрочем, вполне возможно, что небесные шутихи полыхали в честь дня рождения командира акванавтов Павла Боровикова, которому отныне пошел тридцать пятый год. Те, кто умел обращаться с водолазными костюмами и аквалангами (и кому было разрешено), сходили в гости в подводный дом и даже выпили с именинником по стакану сухого вина (что входит в довольствие акванавтов). Остальные передали поздравления по телефону.
Вячеслав Ястребов, руководитель эксперимента и начальник советской экспедиции, хмуро посматривал на зарницы. Некоторое время назад из Одессы передали сводку: идет шторм. Тогда он пожал плечами: «Ох эти одесские штучки! Любят там страшные слова: шквал, шторм...» Он только что изучил европейские синоптические карты: Турции, Греции — везде было спокойно.
Теперь он взглянул на часы: «Все-таки пойду вздремну часа два. Мало ли что...» Мы тоже решили расходиться. Приближалась полночь.
Ровно через два часа все начальство было на командном пункте.
Я проснулась от сильных порывов ветра, кругом все скрипело и стонало. Шест, держащий «потолок» палатки, раскачивался из стороны в сторону. В не закрытые на ночь «окна» хлестал дождь.
Выглядываю из палатки. Прожектор с командного пункта, направленный на судно «Академик Орбели», которое обеспечивало работы под водой, выхватил из мрачной мглы клочок атмосферы, в которой все было дождем, летевшим яростно и безостановочно почти параллельно земле. В самом КП — черно-желтой полосатой будке — не зажигали света, должно быть, затем, чтобы лучше видеть, что творится на море. Клубился сигаретный дым, смутно белели лица, обращенные к морю. Там, чуть правее «Академика Орбели», только восемнадцатью метрами глубже, на самом дне, стоял «Черномор».
Подводный дом «Черномор» был построен с сугубо практической целью. Как известно, водолаз может провести под водой строго ограниченное время. От срока пребывания под водой, а также глубины погружения зависит время декомпрессии — перехода к нормальному давлению. Обычно это долгие часы. С появлением «Черномора» водолазы, занятые на длительных работах, могут не подниматься каждый раз на поверхность, а уходить отдыхать в дом. И не только отдыхать, а есть, спать — одним словом, жить в нем. В «Черноморе» все приспособлено для нормального жилья. Достаточно сказать, что трое советских акванавтов и двое болгарских, составивших нынешний экипаж, до погружения «Черномора» жили в нем на берегу, как в гостинице.
За время существования этой конструкции советским океанологам удалось выполнить ряд научных программ: гидрофизических, гидрооптических, биологических, геологических, медико-физиологических, литодинамических.
Я читала своеобразный дневник заведующего лабораторией подводных экспериментов Южного отделения Института океанологии АН СССР, кандидата технических наук Владилена Николаева, в котором скупо зафиксирована история «Черномора»:
«1968 год. Работали в «Черноморе» на глубине около 14 метров по 4—6 дней. Сетью кабелей и шлангов был привязан тогда наш подводный дом к плавбазе и полностью от нее зависел.
1969 год. Удалось уже 13 дней пробыть на глубине 24 метров, но автономность дома все еще была весьма ограниченной: даже акваланги заправлялись на плавбазе.
1970 год. «Черномор» испытан на горизонте 30 метров.
1971 год. 51 день работал экипаж на глубине 15 метров. Это было второе по длительности погружение после американского экипажа в эксперименте «Тик-тайт»...»
В 1972 году была поставлена задача уверенного освоения тридцатиметрового рубежа, предельного для конструкции «Черномора». Сначала опустили один экипаж под командованием физика Игоря Сударкина. Он пробыл на морском дне три недели. Второй экипаж проработал на глубине 24 дня. Его возглавлял как раз Владилен Николаев.
Шла вторая неделя их работы, когда разыгралась непогода. Шторм трепал плавбазу как игрушечный кораблик. Море плясало дикий пенный танец. Но ведь между «Черномором» и поверхностью, на которой крутились водяные смерчи, — тридцатиметровый пласт. Неужели волнение раскачает его? Раскачало. «Черномор» кренило то в одну, то в другую сторону,
«Черномор» знал непогоду и неполадки, трудности и неудачи, но главное — вопреки всему он знал успех. Каждый раз и люди и материалы оказывались прочнее, крепче любых испытаний.
Успешные результаты шестилетних опытов сделали возможным нынешний международный эксперимент.
Утром над Маслен-Носом как ни в чем не бывало засияло солнце. Правда, «трап кандидатов» — лестница, вырытая в склоне горы тремя кандидатами наук Владиленом Николаевым, Борисом Кельбалихановым и Владимиром Павловым, — стал непроходимым, как непроходимой и непроезжей стала единственная сухопутная дорога на «материк». Ничего не поделаешь: глинистые почвы. Но море было безмятежно-спокойным, как будто и не бушевала эта ночная гроза.
Шли пятнадцатые сутки от начала погружения «Черномора» — последние сутки эксперимента. Через несколько часов состоится его всплытие. Потом он пробудет еще на поверхности около полутора суток — срок, необходимый для декомпрессии его обитателей. А уж потом наступит самое счастливое: встреча акванавтов.
Но доколе этого еще не произошло, работы продолжаются и продолжается обычная жизнь лагеря экспедиции.
В обеденный перерыв мы сидим за столом, изготовленным Борисом Кельбалихановым: кусок пенопласта, сквозь который продета железная палица солнцезащитного зонтика. Здесь, около палатки гидрооптиков, самое прохладное место на мысу. Те же кандидаты, что вырубали трап, выбирали и площадку для своей лаборатории по-над морем, на крутом берегу, осененном деревьями. Правда, чтобы поставить палатку именно так, а не иначе, пришлось потрудиться: половина ее нависла над пустотой — понадобились длинные деревянные опоры. Зато теперь с моря она кажется висящей в воздухе, и ее называют «воздушным замком». Вообще экспедиция началась со стука топоров и молотков: до появления советских и болгарских ученых мыс был практически пустынен.
Вот в этом особенность ученого-экспедиционника. Помимо талантливой головы, он должен иметь крепкие, мастеровитые, талантливые руки, которыми он умел бы делать все: поставить палатку, сложить тяжеленный многометровый кабель, сварить уху, промыть товарищу рану, вдеть нитку в иголку и даже изготовить трафарет «Шелф-Черномор-73» с фигурой акванавта (майки с этим знаком носят все в нашем лагере).
Вторая особенность, прямо вытекающая из первой, касается человеческих характеров. В научной экспедиции не уживется белоручка, так же как не уживется выскочка, зазнайка, эгоист, мизантроп. Здесь надо всем остальным первенствует товарищество.
Жизнь складывается таким образом, что, если один не подставит плечо другому, постарается отлынить от трудной работы, остановится или, по крайней мере, затормозится все дело. Вот почему, когда спрашиваешь, например, члена отряда гидрооптиков Владимира Павлова о каком-нибудь человеке, в ответ слышишь: «Не знаю, я с ним не был в экспедиции». Или, напротив: «Знаю — был с ним в экспедиции».
Владилен Николаев, начальник отряда, как обычно, во всякую свободную минуту хватается за книжку: большой любитель литературы. Он чуточку тяжеловесный, малоразговорчивый человек. Но это пока вы для него чужой. За немногословностью, сдержанностью скрываются душевная доброта и деликатность. За все время жизни в лагере я ни разу не слышала, чтобы он повысил голос, а между тем его распоряжения выполняются безукоризненно: дисциплина держится не на слепом повиновении, а на сознательном товариществе и чувстве долга. Отсюда атмосфера доброжелательства «без поддавков», строгости без придирок, мужественных и одновременно (как ни странно покажется это слово, тут оно выражает точный смысл) ласковых отношений. Самая прекрасная рабочая и жизненная атмосфера из всех, что встречались.
Опасна ли их работа?
Владилен рассказал одну водолазную историю — так, вспомнилась к случаю (он сам, помимо того что ученый-физик, еще и водолаз 2-го класса).
Это было на Балтике. Одного из работавших под водой подняли на поверхность в бессознательном состоянии: у него оказалась баротравма — повреждение легкого (крайне редко, но это случается). Срочно требовалась декомпрессионная камера. Такая камера есть нынче на обеспечивающем судне «Академик Орбели», а тогда ее не было. Товарищи быстро достали машину — и в город, в Клайпеду. Сумерки давно сгустились, в Клайпеду приехали поздно вечером. Учреждения закрылись. В каком медицинском заведении есть камера, неизвестно. Машина металась по городу на страшной скорости; уже не часы — Минуты решали дело. Помчались в порт: может быть, там на каком-нибудь судне есть барокамера. На пустынной улице увидели человека, идущего по направлению к порту. Остановились, подхватили его, чтобы расспросить по дороге. Случайный прохожий оказался единственным в городе специалистом-физиологом, спешащим на судно, которое уходило в рейс на месяц. Оно было оборудовано барокамерой.
— Задержали судно?
— Нет. Расписание вещь серьезная, его так просто не нарушишь.
— А как же?
— Поместили товарища в барокамеру, а встретили уже через месяц, здорового и невредимого.
Отряд гидрооптиков обеспечивал научную программу эксперимента «Шелф-Черномор». Ученых интересовали статистические закономерности оптического поля. Если объяснить это в двух словах, то речь идет о том, как ведут себя световые лучи, отражаясь от вечно изменчивых плоскостей движущихся водных слоев. Это имеет серьезное теоретическое, да и прикладное значение, но это совсем особая тема. Так вот, данные доставляли акванавты. Но то была лишь часть работы акванавтов.
За время пребывания в подводном доме они должны были выполнить ряд заданий, связанных и с гидрологией, и с биологией, и с физиологией, и даже с социальной психологией.
У телефона на КП расположился Азаря Джалдетти, доцент Пловдивского университета.
— Вопрос второй. К кому из членов экипажа вы обратились бы к первому в случае необходимости? Повторяю, к кому из членов экипажа...
Павел Боровиков записывает на другом конце провода. Первая группа вопросов была задана в самом начале эксперимента. Теперь прошло две недели. Вопросы примерно те же, но динамика ответов на них покажет изменения, происшедшие в психологической атмосфере коллектива.
— Вопрос седьмой. Кому из членов экипажа вы могли бы доверить личные тайны и переживания? Повторяю...
Проблема совместимости — одна из самых значительных, когда речь идет о длительном существовании какого-то человеческого коллектива в условиях полнейшей изоляции от обычного мира. Разные характеры. И в нормальной-то жизни отсюда может проистекать непонимание, несогласие. А здесь, в подводном доме, под многометровой толщей, отделяющей пятерых от всего человечества?
— Характеры? Павел Боровиков, командир экипажа, — человек принципиальный, требовательный. Бортинженер Александр Подражанский — скромный, чуткий, всеобщий любимец, из тех, кого называют «скрытыми лидерами». Водолазный специалист Олег Куприков исключительно трудолюбив, страстно увлекается живописью...
Даже в этих лаконичных портретах советских акванавтов, нарисованных руководителем медицинской программы исследований, кандидатом медицинских наук Василием Гриневичем, — разные краски. А если принять во внимание не только разные склады характеров, но и разные национальности, как это происходит в нашем случае и будет, очевидно, происходить впредь? Ведь недаром при эксперименте присутствовали наблюдатели из ГДР и Румынии, исписавшие целые блокноты. Научная общественность этих стран самым живым образом заинтересована в присоединении к подобной работе в ближайшем будущем.
Данные, полученные доцентом А. Джалдетти, еще будут обрабатываться и изучаться, но первые выводы уже ясны: общее дело, общие задачи, взаимный интерес и уважение друг к другу сближают людей, создают основу для исключительно плодотворного сотрудничества.
Биологические исследования, проводившиеся под общим руководством Георгия Вылчанова, заместителя руководителя эксперимента с болгарской стороны, включали в себя любопытный опыт по выращиванию форели в морских условиях. Форель, как известно, пресноводная рыба, И рыба весьма вкусная. Однако, пока она достигнет взрослого состояния, проходит слишком долгий срок. Но, может быть, можно сократить его? И тогда форель будет чаще попадать на стол потребителя?
В садке привезли молодь форели и поставили его на дно, поблизости от «Черномора». Как перенесут маленькие рыбки соленую воду? Давление? Каждый день акванавты подходили к садку. В их обязанность входила кормежка форели. Однако рыба начала гибнуть. В живых осталась только часть ее. Отчего? Что произошло с форелью? Это предстоит выяснить. Но принципиальная возможность жизни форели в морской воде была ранее доказана. Более того, доказано, что именно в море форель развивается ускоренными темпами: в 3—4 раза быстрее нормы. Болгарское рыбное хозяйство с большим вниманием отнеслось к работам на Маслен-Носе.
Я нередко ловлю себя на нереальном желании: написать по книге о каждом встреченном в жизни человеке. Потому что каждый человек — со своей судьбой, своими взглядами, отношениями — это целая книга.
Сорок два члена советской экспедиции — сорок две книги. Увы, это не по силам! Поэтому пока кратко расскажу только об одном человеке. Позвольте представить: Вячеслав Ястребов, заведующий лабораторией техники подводных исследований Института океанологии АН СССР. Накануне приезда в Болгарию защитил докторскую диссертацию.
— Как начинал? С поиска интересной работы. Это всегда было моим жизненным правилом. Я ведь окончил институт химического машиностроения, а потом вышло так, что мои интересы расширились и углубились. А что может быть шире и глубже океана? — Ястребов улыбнулся.
— У меня был товарищ. Сразу после вуза ему предложили очень почетную работу. А он, как и я, хотел интересной работы. Но почетная могла уйти, а интересная в поле зрения сразу не попала. Он согласился — временно. Однако следующая работа наклевывалась еще более почетная. И он ещё больше затосковал по интересной... У меня интересная работа — я сделал это законом своей жизни. Может быть, в этом мое счастье.
Он стоял у своего бунгало, на котором было написано: «Руководитель эксперимента», высокий, сильный, темноволосый, с прищуренными голубыми глазами на загорелом лице. Его можно было снимать в кино, чтобы он играл самого себя, настолько его облик подходил к роли начальника экспедиции.
— Опыт руководства? Пятнадцать лет. Вот вы спрашиваете, что самое главное. Как вам сказать... Понимаете, наше дело связано с людьми. Чтобы они остались живы и здоровы — вот самое главное. И естественно, чтобы были результаты, чтобы наука двигалась дальше. Поэтому начальственных криков: «Быстрее, быстрее!» — у нас не бывает. Но, уж коли все готово и мы уверены, тут железные сроки, железная дисциплина, скучать никому не приходится. Я рад, что многое осталось позади, что сейчас у нас крепкий и умелый коллектив. Очень ценю наработанное умение. Пока все хорошо, наши акванавты могут праздновать дни рождения, искать в свободное время древние амфоры — вы слышали, тут все этим увлекаются. Но если вдруг что-то случится, я знаю, что могу положиться на Павла Боровикова как на самого себя.
К счастью, ничего не случилось.
Вечером по радио объявили:
«Завтра в семь часов утра состоится выход советско-болгарского экипажа».
За полчаса до этого объявления я была свидетелем спора руководителя эксперимента и его заместителя. Дело в том, что 33 часа — время, нужное для декомпрессии, — истекали уже нынче вечером. Естественно, что и акванавтам хотелось поскорее выбраться наверх, да и Ястребову было бы спокойнее: мало ли какой сюрприз еще может преподнести море. Но и Георгия Вылчанова можно было понять.
— Это окончание международного эксперимента, это праздник, — волновался он. — Мы приготовили красные гвоздики, утром приезжает телевидение. А вы хотите, чтобы они вышли в темноте, как бы между прочим...
Объявление по радио означало победу Вылчанова и полную и окончательную договоренность.
...Они выходили из люка один за другим: Любомир Клисуров, Никола Дуков, Александр Подражанский, Олег Куприков, Павел Боровиков. Лица их были слегка бледны, но, возможно, так только казалось по контрасту с лицами остальных участников экспедиции, успевших загореть до черноты под горячим болгарским солнцем.
Это был торжественный момент, и акванавты, понимая это, держались собранно и строго, как и подобало. И все-таки Саша Подражанский улучил минутку и озорно, как школьник на уроке, тихонько спросил:
— Чем это у вас тут пахнет? — И тотчас догадался: — А-а-а, воздухом...
Они дышали пятнадцать дней азотно-кислородной смесью. И земной воздух показался им необычным.
Ольга Кучкина
«Черномор» в Болгарии
Комментарий специалиста
Ноябрь 1972 года, Варна: специалисты стран — членов СЭВ собрались, чтобы подумать об объединении усилий в подводных исследованиях. Через несколько месяцев представители СССР и Болгарии определили время, место, условия советско-болгарского подводного эксперимента. А уже к концу июня все его участники и необходимое оборудование прибыли на мыс Маслен-Нос.
После тщательных медицинских обследований окончательно определился экипаж: трое советских акванавтов — командир экипажа Павел Боровиков, бортинженер Александр Подражанский, старшина водолазной станции Олег Куприков — и двое болгарских — Любомир Клисуров, Никола Дуков. И вот наступил долгожданный момент: в ночь с 6 на 7 июля подводная лаборатория «Черномор-73» была поставлена на грунт. А утром седьмого туда вошли, или, точнее, вплыли, акванавты. Акклиматизация прошла быстро: сказались предварительные «сухие» тренировки в декомпрессионной камере. (Правда, сухими их назвать трудно — после имитации погружения на глубину ста метров вылезаешь из камеры мокрый как мышь.)
Распорядок дня в лаборатории был жестким. Подъем в 7.00. Туалет. Осмотр акванавтов дежурным врачом — снятие электрокардиограмм, анализ крови и тому подобные не вызывающие энтузиазма процедуры. Далее завтрак, небольшой отдых и работа за бортом на полигонах в радиусе до ста метров. Затем обед, отдых, работы по психологической программе как в лаборатории, так и в воде, второй медицинский осмотр, ужин и свободное время до 23.00. Впрочем, свободного, времени у акванавтов оставалось не так уж много...
О программе научных работ коротко сказано в очерке, детали же скорей интересны специалистам. Кроме того, научная сторона наших подводных экспериментов подробно раскрыта в книге А. Подражанского, Г. Стефанова, М. Ростарчука «Марш «Черномора», которая выходит в Гидрометеоиздате.
Скажу лишь о том, зачем, собственно, мы стремимся «жить под водой».
Мировая экономика будущего, на наш взгляд, это прежде всего экономика Мирового океана. Земля кажется нам хорошо изученной, мы рвемся уже к другим мирам, а между тем мы разведали всего одну третью часть поверхности нашей планеты. Остальные две трети скрыты под толщей воды, и мы знаем о них не больше, чем, скажем, о Луне. Изучение дна немыслимо без водолазных работ, но за минуты работы на дне приходится расплачиваться часами декомпрессии. Например, десять минут работы на глубине 180 метров требуют семи часов декомпрессии, а быстрей нельзя — наступит смерть от кессонной болезни, которую несут «вскипающие» в крови пузырьки растворенного в ней азота. Но удалось установить одно очень важное обстоятельство: для каждой глубины существует свой предел насыщения азотом тканей организма. И сколь бы долго после момента насыщения водолаз ни находился под водой на данной глубине, время декомпрессии от этого не изменится.
Естественно, возникла идея подводных домов, реализованная сразу в нескольких странах. Обитатель такого дома может теоретически сколь угодно долго жить и работать на больших глубинах. Но каждая медаль имеет две стороны. Так вот оборотная сторона: акванавт не может запросто подниматься на поверхность и возвращаться назад. Работа оудет только тогда эффективной, когда обитатели подводного дома живут в нем долго.
Вот для проведения разнообразных океанологических исследований в Институте океанологии и была создана подводная лаборатория «Черномор», которая летом 1973 года отработала свой шестой сезон (единственная в мире подводная лаборатория, которая столь долго служит науке).
Не берусь, однако, сказать, сколько еще пройдет сезонов, сколько потребуется экспериментов, прежде чем человек создаст не только подводные дома, но и подводные поселки.
П. Спирьков, старший инженер лаборатории техники подводных исследований Института океанологии имени П. П. Ширшова АН СССР
