Широко известны подвиги французских летчиков полка «Нормандия — Неман», сражавшихся с фашистами в составе Советских Военно-Воздушных Сил. Было это в годы второй мировой войны. Но Кому известно, что в первую мировую войну в рядах французской военной авиации отважно сражались русские летчики-добровольцы?
Впервые я узнал о наших соотечественниках — офицерах французской службы около двадцати лет назад. После рассказа по радио и журнальных публикаций о первом полярном летчике, русском офицере Яне Нагурском, похороненном энциклопедией, но... встреченном мною в Варшаве весной 1956 года, я получил интереснейшее письмо. Его прислал из Тарту старый русский авиатор Эдгар Иванович Меос, воевавший во Франции в первую мировую войну. Длинный список имен и краткое перечисление подвигов, высших наград, которыми были отмечены во Франции русские добровольцы, привели меня в изумление. Кто эти люди, как они попали во Францию, почему преданы забвению их имена?
Завязалась оживленная переписка. Эдгар Иванович присылал мне свои воспоминания, страницы из дневника, документы. Так было положено начало поискам, которые я продолжаю с той поры. Очень помогла недавняя поездка во Францию, где с помощью бывшего летчика «Нормандии — Неман», ныне генерального директора Национального аэроклуба генерала Л. Кюфо удалось поработать в архивах.
Наскоро позавтракав, я спешил в тихий особняк на улице Галилея, где во дворе аэроклуба расположен Международный центр документальных подтверждений. Директор центра маленький, седенький майор Коломбье (в отставке военное звание сохраняется) уже успевал приготовить к моему приходу все новые и новые тома:
— Вот воспоминания летчиков... Журналы тех лет... А вот здесь вы найдете приказы о награждениях...
Как за несколько дней хотя бы заглянуть в эти фолианты! А еще передо мной трехтомная «История воздушной войны», фотографические альбомы... Но что делать, приходится лихорадочно листать книги, пробегая взглядом по страницам в поисках известных мне фамилий или слов «пилот рюс», не вникая в смысл того, что написано. Но разве не остановишься, увидев фамилию Нестерова. Что тут? «Всего-навсего» заявление знаменитого летчика Пегу о признании за Нестеровым приоритета в выполнении мертвой петли! Но изучать некогда, попрошу и с этого снять фотокопию. Записываю в тетрадь названия издания, страницу...
А время бежит, сейчас перерыв на обед, и библиотеку закроют. Таков порядок. Мне-то можно перекусить в соседнем бистро на авеню Клебер за десять минут, но мои хозяева будут это делать обстоятельно. Едва дождавшись конца перерыва, снова ныряю в полутемный читальный зал, где даже днем приходится зажигать настольную лампу. Какие тайны хранят разложенные передо мною тома, папки, альбомы? Хочется скорее заглянуть и в тот, и в этот... Надо найти какую-то методу. Где, говоря современным языком, минимум текста, максимум информации? Ведь мне известно, что все русские авиаторы, воевавшие в небе Франции, получили награды, и не по одной. Значит, нужно просмотреть приказы военного министерства о награждениях начиная с 1914 года.
В плане поисков, составленных еще в Москве, есть выписка из рукописи Вячеслава Матвеевича Ткачева, который после февральской революции командовал русской авиацией. В его воспоминаниях назван летчик-доброволец Белоусов, доставивший французскому командованию данные необыкновенной ценности. Проведенная воздушная разведка в тылах противника позволила определить направление движения двух немецких армий. Военная Медаль отметила заслуги Белоусова в операции, названной потом «Чудо на Марне».
Никакого порядка в этих приказах! Стал смотреть по алфавиту, оказывается, перечисление награжденных произвольное: то по чинам, то по родам войск. Смотрю все подряд. Да еще написание русских фамилий во французской транскрипции... Как бы не пропустить... Но вот Fedoroff — это же Виктор Федоров!
«21-й армейский корпус. Приказ № 84 от 26 марта 1916 года.
Сержант Федоров, эскадрилья С-42. 14 марта атаковал один четыре самолета противника. Три обратил в бегство, четвертый посадил на своей территории. Самолет Федорова получил 17 пуль.
19 марта в первом полете атаковал три самолета, во втором полете — четыре. Оба раза заставил неприятеля обратиться в бегство».
Вот это находка! Да и какой отваги человек! С Федоровым дело пошло веселее. Теперь я знаю, в какой эскадрилье он служил, в какой армии воевал... Еще находка — реляция о награждении Военной Медалью: «Пилот, полный энергии и отваги, не раздумывая, атакует немецкие самолеты...»
Окрыленный успехом, взволнованный ожившими в моем воображении картинами воздушных боев (я ведь тоже военный летчик), показываю находки майору Коломбье, прошу снять фотокопии. И снова листаю страницу за страницей... Опять в приказе о награждении русская фамилия — Иван Кирилофф, а рядом фотография мужчины с лихо закрученными усами. Почему нет пометки «пилот рюс»? Надо разобраться, он же наш! Пока пометим фотокопию. И началось — удача за удачей: фотография летчика-латыша Эдуарда Пульпе, приказ о награждении Павла Аргеева...
Теперь, когда я знаю номера частей уже десяти русских летчиков-добровольцев, нужно попасть в архив военно-воздушных сил Франции.
...Старинный, неприступный с виду, грозный замок Венсен. У шлагбаума, закрывающего въезд под арку, стражи в синих мундирах с эполетами, отороченными красной бахромой. Красиво!
Начальник архива генерал Кристьен, коренастый, слегка располневший человек, нисколько не похож на «архивариуса». Обветренное, мужественное лицо выдает бывалого солдата, а реплики, вся манера вести разговор свидетельствуют о живости, ума.
— Очень хорошо, весьма своевременно вы занялись этими поисками. Нас столько объединяет! Об этом нельзя забывать. Поможем, конечно,
Я и не заметил, когда генерал успел распорядиться, но вот уже в нашей беседе принимает самое активное участие молодой, стройный блондин, похожий на положительного киногероя, майор Лешуа. Ему и поручено заниматься моими делами.
Передаю майору список русских летчиков, отдельно — известные мне данные, хотя о некоторых из них не знаю ничего, кроме фамилии.
Лешуа действует оперативно: звонит по телефону, дает поручение юному капралу в синем мундире с яркими нашивками, снова звонит.
И вот уже капрал несет несколько тоненьких голубоватых папочек. Лешуа открывает первую, и меня словно током ударило — документы Виктора Георгиевича Федорова! Да, да, часть документов из личного дела су-лейтенанта Федорова.
Другая, более полная папка — дело одного из самых прославленных французских летчиков, Петра Мариновича. Он тоже был в моем списке, хотя французы не числят его среди русских добровольцев, считая сербом. Но дело в том, что старые авиаторы упорно называют Мариновича русским, уроженцем Петербурга, хотя факта этого не доказывают. Русский, и все. И мне очень хотелось бы назвать этого удивительного юношу своим соотечественником. Он чем-то похож на толстовского Петю Ростова. Пятнадцати лет поступает в уланы, воюет, потом заканчивает летную школу, снова — фронт. Юный Маринович быстро завоевывает славу блистательного истребителя. Почти все боевые схватки заканчиваются его победой. На счету летчика 18(!) сбитых самолетов противника, о его храбрости слагают легенды: И не случайно. В личном деле, которое мне дали, сохранилась записка об аресте су-лейтенанта Мариновича за нарушение приказа: летчик слишком далеко забрался во вражеский тыл, преследуя противника... Этот юноша погиб трагически в самых мирных условиях — разбился при посадке на аэродроме Брюсселя. Было ему всего девятнадцать лет.
Почему же, ссылаясь на французские архивные данные, мой корреспондент летчик Меос написал: «Родился 1-го октября 1900 года в Санкт-Петербурге. Серб по национальности, подданный России»?
Листаю личное дело. Вот копия свидетельства о рождении... Выдано мэрией 16-го округа Парижа. Нет, это не о рождении, а о родителях. Отец — Белизар Маринович, мать... Точно, русская! А кем же еще может быть Агриппина Бронникова?! Оказывается, неточности встречаются и в личных делах военных. В других документа дата рождения 1898 год. Может быть, Петр, добиваясь принятия на военную службу, прибавил себе возраст? К сожалению, нет биографии, написанной самим Мариновичем, а в анкетах разночтения, и ничего о России. Буду искать.
Вернувшись в Москву, я полез в справочники «Весь Петербург». В 1895 году в Петербурге жило несколько Бронниковых: Дмитрий Павлович, Павел Константинович, Александра Юлиановна... Может быть, Агриппина дочь, сестра?.. Роюсь дальше. Есть и Маринович! Нет, Маринкович... Но дальше пояснение: «сербская миссия». Весьма обнадеживающее совпадение. Сын этого серба и дочь кого-то из Бронниковых...
Очень надеюсь на помощь ленинградцев. По тому же справочнику за 1917 год число внесенных в него Бронниковых даже увеличилось, да и перечислялись далеко не все, только занимавшие какое-нибудь общественное положение: чиновники, врачи, адвокаты, художники, архитекторы, домовладельцы... Отзовитесь, Бронниковы!
Перед отъездом из Парижа я получил документы и фотографии Федорова, копию бумаг Мариновича, кое-что о замечательном летчике Павле Аргееве — человеке сложной, еще не полностью мне известной судьбы, уроженце Ялты. Поручик русской армии, он был предан за что-то суду, очень похоже — за политические дела, амнистирован, вышел в отставку, эмигрировал во Францию. С начала войны сражается в пехоте, командует ротой, батальоном, четырежды ранен, отмечен в приказах главнокомандующего за беспредельную храбрость. Оправившись от ран, кончает летную школу (или доучивается в ней после прерванного войной обучения полетам), летает отменно, приезжает в Россию, как капитан французской армии командует на русском фронте авиационным отрядом, боевой группой, снова возвращается во Францию и там продолжает сбивать вражеские аэропланы... Фантастическая судьба!
Вместе с Лешуа разрабатываем план дальнейших поисков, которые он обещает продолжить после моего отъезда. Ничего нет об Александре Гомберге, погибшем под Верденом, кроме наименования части, где он служил, о знаменитом «казаке Виталии» (так называли французские газеты русского летчика, фамилия которого неизвестна), о Харитоне Славороссове-Семененко, предположительно харьковском студенте-политэмигранте. Известно, что Славороссов совершил небывалый подвиг. 11 октября 1914 года газета «Голуаз» опубликовала следующее сообщение: «Геройская смерть сенатора Реймона. Военная Медаль русскому летчику Славороссову. 9 октября скончался сенатор Реймон, раненный во время разведки над расположением немецких войск. Реймон служил в авиации добровольцем. (Он был известным врачом. — Ю. Г.) Ему удалось спуститься между французскими и немецкими линиями. Русский доброволец летчик Славороссов, заметив, что с «Блерио» Реймона что-то неладно, приземлился рядом с самолетом сенатора и извлек раненого летчика из самолета... Доставленный Славороссовым на перевязочный пункт раненый Реймон мог еще дать отчет о выполнении очень важного задания. Командующий войсками за доставленные Реймоном очень ценные данные передал умирающему орден Почетного легиона, сняв его со своей груди...
Командующий войсками благодарил русского летчика Славороссова, известного авиационного спортсмена, и наградил его высшей наградой — Военной Медалью, которую он тоже снял со своей груди. (Возможно, поэтому я и не мог найти Славороссова в списках награжденных. — Ю. Г.) Медаль эту командующий получил, еще будучи лейтенантом, за особую храбрость в кампании 1870—1871 гг., и на ней изображение императора Наполеона III».
А ведь Славороссов — это явно его символический псевдоним — почти наверняка первым в истории военной авиации сел на поле боя, чтобы спасти раненого товарища!
Отнюдь не случайно известный французский летчик майор Брокар писал 20 мая 1916 года в газете «Матэн»: «...За то время, когда под мое командование прибыли русские летчики, я успел уже достаточно хорошо их узнать. Отличительная черта их характера — удивительная дисциплина и выдержка. Приказ командира для русского летчика сильнее всех его личных побуждений и чувств. Только живя на фронте, изо дня в день дыша атмосферой войны, можно вполне отдать себе отчет в ценности того, что называется дисциплиной. А русский авиатор пропитан ею, и это делает его совершенно незаменимым».
Это уважительное отношение к русским воинам, высказанное более полувека назад, живет в сердцах французского народа и поныне. Оно умножено подвигом советского народа в годы Великой Отечественной войны с фашизмом, героическими страницами боевого содружества прославленного полка «Нормандия—Неман» и беспримерной храбростью советских людей — бойцов французского Сопротивления. Цель моих поисков никому из французов, с которыми довелось встретиться, не казалась обращенной в прошлое. Живые нити связывали минувшее с сегодняшним днем.
Как-то утром мне в отель позвонил незнакомый человек, назвавшийся доктором Фосье. Узнав о поиске, который я веду, доктор Фосье предложил свою помощь, пригласил к себе, чтобы показать материалы по истории авиации. И вот вместе с моим другом — собственным корреспондентом советского радио во Франции Владимиром Дмитриевым — мы едем на улицу Жофруа. Нас сердечнейше встречает необыкновенно подвижный, темпераментный пятидесятилетний хозяин дома. Лауреат Парижского медицинского факультета, руководитель большой службы здравоохранения в одной из компаний, Фернан Фосье никогда не был связан с авиацией. Одним из самых больших потрясений в жизни Фосье оказался полет Юрия Гагарина в космос. Не только самый факт, но обаяние личности советского космонавта настолько завладели душой французского врача, что он стал собирать все доступные ему материалы о Гагарине. Так было положено начало огромной коллекции фотографий, документов о космонавтах, затем о военных летчиках, истории авиации.
Не дав нам опомниться, доктор Фосье начал доставать с полок огромные картонные листы с наклеенными на них портретами Гагарина, Титова, Николаева, Николаевой-Терешковой... Листы с газетными и журнальными вырезками, папки с документами, книги... Особая гордость Фосье — фотография Леонова с автографом космонавта. Теперь он мечтает собрать автографы всех советских космонавтов, а также советских летчиков — героев минувшей войны, их биографии.
К следующей встрече Фосье приготовил мне несколько материалов о первой мировой войне, уникальные авиационные издания той поры, пестрящие закладками. Открываем пожелтевший номер журнала «Аэрофиль».
— Это вам интересно?
Мне сразу бросается в глаза подчеркнутая красным карандашом фамилия Федорова.
— Конечно, интересно. Позвольте посмотреть...
— О-о, тут с продолжением, посмотрите дома.
И Фосье безжалостно вырывает несколько страниц.
— Что вы делаете?! — Невольно вскрикиваю, пораженный его отчаянным великодушием.
— Ничего, вам нужнее. — И доктор продолжает вырывать страницы из последующих номеров.
Я уже боюсь отвечать на его вопросы: «А это вас интересует?», но он, прекрасно понимая ценность даже малейшего упоминания о русских авиаторах, подкладывает все новые и новые листки...
Доктор Фосье начал «охоту» за материалами о русских летчиках во Франции. Вот одно из его последних сообщений: «1 мая 1917 года, после долгого путешествия из Мурманска во Францию, 25 русских авиатехников высадились в Гавре, где были встречены с энтузиазмом. Их встречал весь город. Сначала их послали в Лион, где на аэродроме Лион-Брон они изучали моторы, потом стажировались в школе Фарман в Шартре. Там они летали на самолетах «кодрон» и получили дипломы летчиков... После революции и подписания Брестского мира, когда русские, захваченные на французском фронте, объявлялись немцами шпионами и подлежали расстрелу, эти авиаторы должны были решить свою судьбу. Половина из них вернулась на родину, часть осталась, чтобы продолжить сражаться
здесь, во Франции. Оставшихся решением Клемансо, тогдашнего премьер-министра, направили в морскую авиацию. Освоив гидропланы, русские летчики получили в мае 1918 года первый офицерский чин и были определены на базу Сен-Мандрие, близ Тулона. Оттуда они совершили много полетов с целью обнаружения немецких подводных лодок и их уничтожения...
После окончания войны те из русских летчиков, что остались во Франции, организовали Русский авиационный клуб. Каждое воскресенье на аэродроме Вилакубле под Парижем на двух старых самолетах «фарман» и «спад» они обучали молодежь. Некоторые из их учеников, став военными летчиками, начиная с 1939 года сражались с бошами, как и их учителя в годы первой мировой войны...»
Вот и здесь живая связь времен — вклад русских летчиков в подготовку защитников Франции от гитлеровского нашествия.
Имена этих людей, их судьбы мой корреспондент выясняет.
Пополняя его коллекцию, я отправил в Париж книгу Героя Советского Союза Натальи Кравцовой с дарственной надписью автора — рассказ о подвиге советских летчиц, фронтовые фотографии уникального женского полка — материалы, о которых так давно мечтал доктор Фосье.
Подключился к поискам и старый инженер Георгий Отфиновски, некогда работавший в авиационной фирме «Кодрон», участник Сопротивления. Недавно посетив Москву, он привез мне фотокопию одного материала, который я не успел отыскать в Париже.
Поиски продолжаются, но уже сейчас собрался материал, который позволяет более подробно рассказать о некоторых из героев наших соотечественников.
...Вернувшись в Москву, принимаюсь за детальное изучение документов, привезенных из Франции, продолжаю поиски в Государственном военно-историческом архиве. Невольно вспоминается Маяковский: «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». Иногда пересмотришь толстенную папку в сотни страниц и вообще ничего не обнаружишь. Но как не изучить «Донесения офицеров об авиации во Франции», где могут упоминаться наши земляки, или пухлые папки с донесениями русского военного агента во Франции (военного атташе), бывшего графа Игнатьева, впоследствии генерал-лейтенанта Советской Армии, автора знаменитой книги «50 лет в строю». Это ведь он помог многим из тех, кого я разыскиваю, вступить во французскую армию. Вот даже цифра названа в донесении: «За 1916 год 115 человек русских определено». Это во все рода войск. Или телеграмма из Парижа, где Игнатьев сообщает, что «подпоручик Орлов хочет с механиком Янченко лететь в Одессу». А я ничего не знаю об этом летчике. Значит, и, он воевал во Франции?
День, другой перелистываю бумажку за бумажкой в томах переписки командующего русской авиацией действующей армии (Авиадарма), его канцелярии (Авиаканц). Есть ответ Авиадарма! «Считаю перелет несвоевременным. Орлов должен обязательно вернуться к первому февраля в Армию». Другая телеграмма из Парижа: «...Капитан Крутень и подпоручик Орлов цитированы приказом по армии, что дает им право носить военный крест с пальмой».
Так вот оно что! Замечательный русский летчик-истребитель Крутень и Орлов были во Франции на боевой стажировке и за участие в боях награждены военным крестом, а отличившись еще, удостоились быть названными в приказе — за это пальма к ордену. Скорее всего был сбит вражеский самолет. О Крутене я еще расскажу, а вот судьба Орлова? К счастью, сохранились почти все регистрационные карточки русских авиаторов, где можно найти краткие сведения. Снова рыщу по архивным папкам и в конце концов узнаю: Иван Александрович Орлов, студент Петроградского университета, родившийся 6 января 1895 года, в самом начале войны вступил добровольцем в армию. Солдат, ефрейтор, награжден за отвагу и храбрость в боях тремя Георгиевскими крестами, орденами, произведен в офицеры. В 1916 году за сбитый в неравном бою самолет удостоен Георгиевского оружия. Командует 7-м истребительным авиаотрядом. Вернувшись из Франции, продолжает сражаться неистово. И вот летом 1917 года скорбное донесение в Ставку Авиадарма: «17 июня в бою с четырьмя германскими самолетами погиб доблестный летчик, командир 7-го истребительного авиаотряда подпоручик Орлов». Рядом подшита другая депеша: «Прошу сообщить Петроград. Пушкинская 11 Орловой подробности гибели внука моего... Орлова».
Может быть, и теперь кто-то приносит цветы на могилу Ивана Орлова, похороненного в бывшем Царском Селе, ныне городе Пушкине...
Вот так постепенно, по крупицам, и вырисовывается картина теснейших боевых контактов авиаторов России и Франции, их участия в защите неба Франции более полувека назад. Попутно — а как пройти мимо — узнаешь имена и других россиян, достойно представлявших свое отечество на чужбине. В Управлении военных беспроволочных телеграфов служил, конечно, добровольно вступивший во французскую армию, су-лейтенант Кучевский (или Кущевский), «выдающийся ученый и практик по вопросам беспроволочной телеграфии и телефонии». К сожалению, ничего, кроме этой прекрасной характеристики, пока найти не удалось. Зато об одном из героев этого повествования можно уже рассказать довольно подробно...
Русского летчика Виктора Федорова французы прозвали «воздушный казак Вердена». Один из документов сообщает: «...Федоров родился в Verny — (французская транскрипция не позволяет догадаться, что это за город или местность. — Ю. Г.). Учился в Харьковском университете, где стал членом социал-демократической
партии. Революционные идеи заставили его в 1908 году перебраться сначала в Бельгию, а затем во Францию, где и находился в августе 1914 года...»
Уже 21 августа Федоров вступает в русский батальон, а через три дня лежит за пулеметом в траншее на передовой. Воюет Федоров отважно, и через месяц его производят в капралы пулеметной роты.
23 февраля 1915 года осколками разорвавшегося близко снаряда Федоров тяжело ранен: пробита голова, осколок врезался в ногу. Выписавшись спустя три с лишним месяца из госпиталя, Федоров обращается к русскому военному атташе полковнику Игнатьеву с просьбой направить его в авиационную школу. Четыре месяца идет обучение в Дижоне. Освоив самолет «Кодрон», Федоров получает звание военного летчика, но его направляют для службы в тылу — доставка почты, специальных грузов, затем испытание новых самолетов и даже перегонка машин на фронт. В самом начале 1916 года, когда развернулись особенно напряженные бои под Верденом, Федоров добивается перевода в действующую армию.
Молодому пилоту очень повезло — он попадает в эскадрилью знаменитых «Аистов», созданную тем самым майором Брокером, который так высоко оценил русских летчиков.
Семья «Аистов» прославила себя на всю Францию целым созвездием асов: Гюинемер, Брокар, Герто, Дорм, Деллэн, Ведрин, Наварр, Гарро... И рядом с этими героями предстояло проявить себя Федорову. Ему было с кого брать пример. Прошло много лет, но даже сегодня каждый приходящий в парижский Пантеон, где покоятся тела самых прославленных сынов Франции, где высечены имена героев, отдавших свою жизнь за отчизну, увидит имя «первого метеора» Франции Жоржа Гюинемера, командира эскадрильи «Аистов» СПА-3. Оно высечено отдельно на одной из арок Пантеона как «...пример мужества и бесконечного героизма для всех воинов».
Конечно, Федоров знал все, что сообщалось о каждом из асов не только во Франции, но и о подвигах русских авиаторов, английских пилотов, даже о действиях вражеских летчиков.
«Всего несколько лет назад только смелый полет фантазии романистов мог представить себе сражение в воздухе, — читаем в брошюре, выпущенной вскоре после начала военных действий. — Теперь стальные птицы, управляемые героями-летчиками... устраивают поразительные поединки высоко над землей, среди облаков.
Как раз теперь в этой ужасной общеевропейской войне авиация держит экзамен, и, надо сказать, держит блестяще... И нет ничего удивительного в предположении, что аэропланам суждено даже положить предел сухопутной и морской войне вообще ( выделено мной. — Ю. Г.) , так как сотни тысяч пуль и тысячи ужасных бомб, падающих откуда-то из облаков, сделают ведение войны на земле и море почти невозможным...»
Вот какое будущее сулили авиации опьяненные ее первыми успехами наивные стратеги. Имена штабс-капитана Нестерова, совершившего первый таран, французского летчика Гарро, уничтожившего ценой своей жизни небывалый воздушный дредноут — немецкий дирижабль «Цеппелин», известны всему миру. Героический подвиг Нестерова описан многократно, жизни и деятельности этого замечательного летчика—реформатора авиации посвящено несколько книг. Что же касается Гарро...
Как только были получены сведения о том, что над Брюсселем прошли три немецких дирижабля и взяли курс на Францию, им навстречу вылетел Гарро. Можно представить себе, как выглядела эта встреча в воздухе: хрупкий моноплан «Моран-Солнье» и двадцатитрехметровые громады «Цеппелинов». На верхней боевой площадке дирижаблей, в гондолах — пулеметы, скорострельные орудия. Гарро решает атаковать один из дирижаблей сбоку и смело идет на таран. Из прорванной оболочки вырывается водород, он мгновенно воспламеняется, и охваченный огнем дирижабль взрывается в воздухе. Вместе с ним погиб и отважный пилот... Так газеты всех стран описывали первый победный бой самолета с дирижаблем. Но через несколько дней русские газеты сообщали: «...К счастью для Франции и для нас, русских, Гарро остался жив. Его извлекли из-под обломков, и герой-летчик на пути к выздоровлению».
Стиль этого отрывка очень характерен для тех времен, когда «Рыцари воздуха» пользовались огромной популярностью. Публику умиляли малейшие детали жизни и поведения героев, их появление в тылу вызывало восторг толпы.
Однажды попалась мне на глаза папка с газетными вырезками периода первой мировой войны. Тощенькая папочка — видно, не очень усердному военному чиновнику (была и такая должность) поручили ее собирать, но все же... Вот сводки Ставки Верховного Главнокомандующего русской армии — что тут о воздушной войне? Очень скоро обнаружил знакомое имя: «Севернее озера Мядзиол прапорщик Томсон на аппарате «Ньюпор» преследовал немецкий «Альбатрос» и гнал его до М. Кобыльники. «Альбатрос» ушел по направлению на северо-запад, а Томсон, обстреляв из пулемета лагерь на аэродроме в районе Кобыльники, благополучно возвратился». Датировано 16 июля 1916 года. Неужели это об Эдуарде Мартыновиче Томсоне, который тоже вступил добровольно во французскую службу? Значит, он сумел возвратиться в Россию? Интересно! Если это он, то должна быть и его учетная карточка. Я знаю, что авиационный спортсмен Эдуард Томсон, родившийся в городе Пярну, был в августе 1914 года на соревнованиях в Германии. С началом войны его, как русского подданного, интернировали. Томсон совершил дерзкий побег, добрался до Франции, там участвовал в сражении при Бельфоре, был тяжело ранен...
Отложив одну папку, обращаюсь к другим, уже знакомым мне донесениям Авиадарму, благо они под рукой. Учетные карточки Нужно еще выписать, а здесь тоже могут быть упоминания о нем.
Копаюсь до вечера, нет ничего. Вот уже собирает свои материалы сосед, изучающий схемы расположения тыловых лазаретов, складывает диафильмы седой артиллерист, пора и мне. Автоматически перевертываю страницу, чтобы вложить листок, и... «Служивший в авиационном батальоне во Франции и представивший свидетельства командира батальона Бертена и нашего Военного Агента, русский подданный авиатор Томсон, возвратившийся в Россию для поступления на русскую службу, ходатайствует о приеме его в авиационный отряд действующей армии. Томсон летает на «Моране»...» Он!
Юрий Гальперин
Окончание следует
