 Недавно в центральном сквере Мисауаи повесили щит: «Берегите обезьян , они часть нашей природы». И это правда. Городские обезьяны — это часть вторичных джунглей, выросших поверх вырубок и старых плантаций. Фото: DANITA DELIMONT/GETTY/FOTOBANK.COM |
Профессиональные индейцы не обманывают туристов, а берут самые яркие традиции разных племен и создают новую правду
В Эквадоре так сложилось, что маленькие города имеют ярко выраженную специализацию. В Сан-Антонио-де-Ибарра реставрируют церковных ангелов, подделывают шкафы XVI века и шкатулки XVIII. В Отавало живут ткачи, а все жители Пуйо сушат палочки корицы. В Саласаке вяжут из шерсти кофты чомпы с традиционным орнаментом: пастухи и ламы. В Калакали, что строго на экваторе, гонят пунтас, примитивный ром, а в Сальседо буквально все делают мороженое. Есть город, где производят сосиски, есть, где все мужчины автомеханики. В Мисауаи все жители работают индейцами.
— Знаешь древний способ убить гигантского амазонского хомяка? — спрашивает Пантеро. — Идешь по сельве, видишь, что с дерева нападало плодов. Забираешься на дерево и ждешь темноты. Ночью он непременно придет. Ты догадаешься по звуку, что он внизу. Тогда ты светишь фонариком и палишь промеж глаз! Знаешь, как у него от фонарика вспыхнут глаза?
— Пантеро, каким еще фонариком?
— Ну, например, от мобильника! Мобильник в жизни Пантеро, лодочника и проводника, важнейшая вещь. С его помощью он снимает танцы индейских женщин, чтоб выложить на YouTube. В него он записывает телефоны женщин-гринго, на которых строит планы. Пантеро красив и к тому же всегда носит с собой косточку, вынутую из детородного органа кучучи (носухи). Она ему очень помогает — это надежный, сильный талисман. Может быть, даже сильнее Иисуса.
1. Эквадор и его соседи
2. Сок плодов ачойте используют для временных татуировок (фото вверху), а сухой порошок из этого растения — как приправу
В Мисауаи две улицы, пятьсот крещеных душ, на которые приходится пять церквей, и двадцать пять обезьян-капуцинов в сквере у главной церкви, католической (прочие — три конкурирующие промеж собой евангелистские и одна «cвидетелей Иеговы»). Городом все это назвать очень трудно. И городком. И даже селом. Но он есть на всех картах Эквадора и почти во всех путеводителях для туристов. Потому что именно здесь, при впадении реки Мисауаи в реку Напо (или Напо в Мисауаи, как вопреки картографам мыслят местные жители), начинается, по словам эквадорских экскурсоводов, Амазонка. Географы наверняка возмутятся, поскольку считают, что та рождается в Перу, но эквадорцы свято верят, что исток великой реки находится в их стране и потому целый регион называют Амазонией. В конституции страны язык одного из «амазонских» племен, шуаров, объявлен государственным наряду с испанским, на котором говорят в городах, и кичуа (лингва франка покоренных инками народов), на котором в отличие от полузабытого шуарского по-прежнему говорят во всех эквадорских деревнях.
Амели Леман (на фото справа, в верхнем ряду), выпускница Тулузского университета, живет в Мисауаи уже пять лет. Она выучила язык кичуа, помогает бедным соседям получать государственные пособия и научила соплеменниц наряжаться и работать настоящими индейскими женами
В Мисауаи шуаров никогда не было. Раньше здесь жили воинственные гуарани, которые били и ели все, что можно было убить и съесть: паукообразных обезьян и пауков размером с маленькую обезьяну, попугаев и туканов , пекари и тапиров, носух и агути, кайманов, розовых амазонских дельфинов, питающихся пираньями, и пираний, питающихся дельфинами… В голодные дни они просили духов привести на их территорию большого вкусного миссионера, не подозревая, что вслед за миссионерами рано или поздно приходят нефтяники, и тогда уходят животные, улетают птицы и уплывают рыбы.
В 1940–1950-е миссионеров сюда добралось немало. А вот нефтяники эти края игнорировали, обосновывались то на двадцать километров севернее, то на тридцать южнее. Зато про небольшую деревню узнали туроператоры: Мисауаи — одно из самых красивых мест в эквадорских джунглях и находится в часе пути от «областного центра» Тена, где даже есть аэропорт. К тому же после слияния с Мисауаи река Напо уже вполне пригодна для больших моторных каноэ. Она еще довольно быстрая и бурная, но без чудовищных порогов и перекатов-водопадов, широко разливается, а по берегам ее буйствует растительность, выстреливая в небо тоненькими пальмами и свешивая в воду толстые хвосты лиан. Все выглядит картинно-киношно-книжно-идиллически. И первые белые (по-местному — гринго), поселившиеся здесь, называли свои дома и мини-отели кто садом (хардин), кто раем (параисо).
Настоящие индейцы
Для полноты картины в райском саду не хватало лишь настоящих индейцев. Местные кичуа не тянули, потому что здешние комунидады, общины индейцев, переселенных из горных районов, очень мало походили на красивую сказку про вольный и беспечный джунглиевый народ.
Все комунидады за государственный счет застроены типовыми бетонными домиками. Их обитатели огородничают, разводят кур, а женщины, еще от конкистадоров получившие униформу — синюю юбку и просторную блузу, — не утруждают себя плетением красивых корон из птичьих перьев: в коронах копать юкку несподручно. И вообще, простая работа требует простой удобной одежды, традиционные индейские наряды ежедневно никто не носит.
А вот гуарани отсюда откочевали. Они вешают свои гамаки в тех местах, где в избытке есть еда, а когда в этом радиусе все съедено, уходят еще дальше от обжитых и опустошенных мест. И слава богу, потому что встреча с настоящими гуарани даже в наши дни не сулит туристу ничего хорошего.
Если честно, в окрестностях Мисауаи есть гуарани оседлые. Их около двух тысяч, рассеянных по двадцати четырем комунидадам. И вот именно к ним из джунглиевых отелей-лоджей водят на экскурсии тех туристов, которые верят в нетронутую природу, охоту с духовыми трубками, пляски у костра над опаленной тушкой обезьяны и мечтают увидеть все это в рамках двухнедельного отпуска, а не во время многомесячной экспедиции вглубь Амазонии. У русских туроператоров это называется «свозить к голым»: гуарани ради посетителей снимают резиновые сапоги, треники и майки, подвязывают половые органы веревочкой и водят туристов по вторичным, выросшим на месте вырубок, джунглям. В самом Мисауаи живет суровая гуараньская женщина Кармен, дающая заезжим гринго уроки народных промыслов. Она учит их плести фенечки, сумки-авоськи из лианы и делать из семечек и орехов повязки-браслеты, шелестящие, как дождь.
Охотиться в джунглях сейчас официально разрешено только гуарани, и они снабжают хозяина ресторана при испанском отеле тушками гигантских амазонских хомяков: жареная гуатуса с картошкой всегда есть в меню. Нет-нет да и по явится в деревне продавец кайманятины и наскоро закопченной на костре тапирятины. По большим праздникам в Тене гуарани маршируют перед муниципалитетом, сняв треники и подвязав все положенное. Но все они, конечно, не профессионалы. Они любители. Профессиональные индейцы создают сказки.
По утрам в Мисауаи из соседних коммунидадов на каноэ приплывают школьники (фото справа). Они плывут стоя, чтобы не мять форму
Дикие люди
Гуарани — huarani, или waorani — от wao, «люди» на языке ваорани. Цивилизованные кичуа зовут их «аукас», то есть «дикие». Гуарани низкорослы, кряжисты, выносливы до невероятия. Носят из одежды веревочку, а из обязательных украшений — диск в ухе. Кочевые гуарани жили в гамаках. Сейчас с внешним миром не контактирует только одна известная группа — тагаери. Считается, что на их счету не один пропавший нефтяник и немало миссионеров. Но последний доказанный факт убийства миссионеров гуарани был в 1987 году, когда те порешили двух монахов-капуцинов. С тех пор миссионеры их не беспокоили.
Е против И
Кичуа — именно так называют себя местные индейцы, подчеркивая отличие от кечуа, живущих на юге Эквадора. Разница в языке кичуа и кечуа минимальна.
Сказка Тео и Амели
Жил когда-то в Мисауаи настоящий испанский сеньор Риваденейра. И больше всего на свете он любил золото и женщин. Золото он предпочитал выманивать у индейцев кулаком и пистолетом. Так же отбирал и женщин. А потом в окрестных семьях Калапучей, Чимбо или Серда появлялись маленькие Риваденейры.
Тридцать четыре года назад в семье одного из потомков Риваденейра из комунидада Ширипуно, что на противоположном от Мисауаи берегу реки Напо, родился мальчик, которого назвали Теодоро Максимилиано. Больше всего на свете его интересовали свойства растений. Он вырос, нашел спонсоров и поехал в Англию учиться. Блестяще окончил университет в Лидсе и вышел из него биологом, специалистом по растительным и животным ядам. А потом вернулся в родное Ширипуно, где стал вождем, а заодно президентом ассоциации гидов всей амазонской провинции Напо.
Тена, столица эквадорской провинции Напо, основана еще в XVI веке. Индейцы живут здесь «сколько себя помнят». Но деревня Мисауаи возникла лишь в 1941 го ду рядом с существовавшей здесь военной базой. В 1967-м министерство обороны передало контроль над землями местным племенам
Однажды, то есть шесть лет назад, в коммуну приехала француженка Амели Леман. Ее интерес к этим местам был не столько туристическим, сколько профессиональным: Амели, выпускница Университета Тулузы, защитила то, что у нас называется кандидатской, — по литературе и истории Латинской Америки. Новую тему она искала, путешествуя по миру: Мадагаскар, Индия, Гватемала, Мексика, Гондурас и, наконец, Эквадор. Сначала поработала волонтером в шуарской деревне в Пастасе. А приехав в Напо, познакомилась с Теодоро, влюбилась и осталась навсегда.
Теперь они оба заботятся о племени. Теодоро работает вместе со всеми на «мингах», общинных работах: то укрепляет берег реки, то пилит дерево, мешающее электропроводам, то расчищает от джунглей место под новую игровую площадку для детей. Амели помогает бедным соседям: ездит к местным чиновникам и выбивает государственные дотации на строительство нового жилья. Она мечтает о десяти сыновьях, чтобы как у настоящей индейской жены. Но пока ограничилась двумя. Так получилось, что у местных индейцев во главе племени встали профессионалы с европейским образованием и точным представлением о том, как должны выглядеть настоящие индейцы в глазах очарованного Амазонией туриста. И вскоре волей и стараниями Тео и Амели рядом с их настоящей деревней, где типовые бетонные государственные домики, выросла новая небольшая, но колоритная. В ней есть большой навес для сбора племени, дома под высокими пальмовыми крышами, пекарня, чтобы печь хлеб из юкки, и сушка для какао-бобов.
В отсутствие туристов строения стоят пустые. Но когда большое моторное каноэ с гринго подплывает к бамбуковой пристани, потемкинская деревня оживает. Девочки с узорами на лицах пляшут для норвежцев, англичан или русских танец с плетеными тростниковыми корзинками. Босоногие женщины в просторных блузах заворачивают в банановый лист юкковую лепешку. Мужчины объясняют законы и премудрости охоты (как уходить не дальше места, откуда ты можешь вернуться в тот же день, как строить правильные ловушки). И неважно, что законы эти от гуарани, блузы (широкие, с окантованным квадратным вырезом у горла — такие местным женщинам, как они считают, придумали конкистадоры) от кичуа, а навесы (высокие, крытые пальмовыми листьями) шуарские. Выглядит все очень красиво, особенно после того, как в деревне посадили яркие цветы небывалой концентрации для реальных джунглей, но ровно той, какая должна быть в воображаемых.
У племени не было шамана. И вообще-то племени он был не нужен, потому что в семи километрах от Мисауаи всегда жил шаман и все ходили к нему. Но потом всем племенем выбрали из мужчин самого положительного и назначила шаманом его. Потому что какое племя без шамана? Кто же будет стоять рядом с алькальдом на праздниках? Кто нальет туристу отвара наркотической лианы — айяваски? Но у этого шамана функции в основном представительские. Самых продвинутых своих гостей Тео и Амели отправляют за семь километров от Мисауаи. К Атауальпе.
1. Амазонские черепашки пользуются популярностью у приезжих как неотъемлемый элемент дикой природы
2. Обезьяны-капуцины живут на деревьях главной и единственной площади Мисауаи. 20 лет назад местные жители приручили обезьянку и назвали Патрисией. Вскоре у нее завелся ухажер из джунглей, Пеко. Довольно быстро стая разрослась почти до трех десятков и сейчас терроризирует туристов, таская еду у зазевавшихся посетителей ресторанчиков
Сказка Атауальпы
Моя машина застряла в грязи и забуксовала на мокрой траве и глине на выезде из Мисауаи: в разгар сезона дождей даже несусветная жара не способна просушить дорогу, еще не закатанную в асфальт. Мимо шла компания подростков в бейсболках. Они раскачали микроавтобус, выкатили на сухое место с камушками и сказали, что смысла ехать на машине нет никакого. Мост, что был через реку Мисауаи, разобрали, а новый покуда не доделали, так что через реку на ту сторону теперь только на каноэ.
— А как же мне добраться до дома шамана? — спросила я у своих спасителей. И узнала, что двое из этих мальчиков — сыновья Атауальпы. Полтора километра до разрушенного моста, переправа, еще минут семь пешком через сельву… Атауальпа оказался крепким усатым живчиком. Его день расписан по часам — он ездит к больным даже в соседнюю провинцию. Он не берет с индейцев денег, если те не могут заплатить, но по двору его затерянного в джунглях дома гуляют многочисленные куры и гуси — подарки от пациентов.
В Атауальпу индейцы верят, как некогда верили в его отца. Про того рассказывают, что он стал великим шаманом в одночасье. Совсем юным охотником он встретил в джунглях прекрасную женщину с сияющим лицом и светлыми волосами. Она сидела под деревом и курила табак. Когда он приблизился к ней, она выдохнула дым ему в лицо, и он оказался на другой планете и там жил среди шаманов прошлого, которые учили его всему, что знали сами. В это время жена пропавшего охотника, напуганная и несчастная, просила помощи то у одного шамана, то у другого, пока не обошла всех. Тогда шаманы собрались у нее дома, она сварила волшебный напиток из лианы айяваски, они выпили его и стали «искать» в мире духов.
Статуэтки из бальсы почти невесомы. Бальса — самое легкое дерево в мире. Из него изготавливают туканов и обезьянок, которых туристы увозят в рюкзаках в разные концы света. Фото:
— Твой муж жив, ему хорошо, он вернется через шесть дней, — сказали они.
И он вернулся через неделю. Но был не похож на себя прежнего. Видел людей насквозь, все их болезни, горести и радости. Знал, как вычистить из них все зло, причиненное брухо (плохим шаманом). Он стал курандеро — лекарем ядами.
С Атауальпой никаких чудесных историй не происходило. По воле отца он учился последовательно у девяти шаманов. А вот его дети не пошли по стопам предков. Атауальпа жаловался мне, что они не хотят пить айяваску и учить свойства трав.
Он показал галлюциногенную лиану, объяснил, что раньше у каждой индейской семьи росла своя и женщины в домах готовили напиток сами — шаману оставалось только выпить его, вдохнуть табачного дыма и вылечить больного. Теперь же не у всех пациентов растет лиана, приходится варить самому, а это тяжелый труд: из огромного бака варево приходится упаривать до литра, следить, чтобы не кипело, и перемешивать с другими растениями.
Вообще-то айяваска — напиток не для пациента, это шаман должен выпить горькой мути, чтобы, опираясь на силу духов, исцелять больных. Но при этом он то и дело наливает «магический» напиток туристам — больше гринго ни за чем к Атауальпе не ходят. За порцию зелья шаман требует денег. Сумму называет на глазок — то вдруг пару сотен долларов, но обычно по 30 баксов с носа. Такая работа.
Атауальпа вынул мутную бутыль, налил треть стопарика и протянул мне. Я проглотила горькую жидкость. Сначала ничего не изменилось. Где-то через полчаса от любого движения воздуха перед глазами у меня начал возникать серебряный шлейф из светлячков, телу стало уютно, как в мягком коконе. А потом пришли духи леса... Мне повезло: шаман по доброте душевной плеснул мне на пробу дозу для индейца. Позже он объяснил, что привык русским лить тройную, иначе их не берет.
Шаманы исцеляли больных под действием айяваски и опираясь на силу духов. Атауальпа наливает айяваску и исцеляемым: кому за двести долларов, а кому за тридцать
Напиток шаманов
Айяваска, аяваска, айяуаска, ахуаска — ayawaska — «лиана духов», или «лиана мертвых». Отвар содержит ингибиторы моноаминоксидазы и психоактивный алколоид диметилтриптамин (ДМТ). Кроме главной лианы в варево идет еще от двух до двадцати других растений, по-разному усиливающих эффект ДМТ. Автор так описывала свои ощущения после употребления айяваски: «Я медленно (ключевое слово) и пристально рассматриваю, как сквозь меня растут интересные растения и рассаживают по местам мысли и решения. На следующий день обо всем отчетливо помнишь. Очень ясная и светлая голова. Еще неделю прилив работоспособности. Айяваска очень крепко чистит тело и мозг. Про тело не шутка . Если не поститься перед тем как ее принять, непременно будет очень сильно тошнить и начнется диарея. Некоторых не спасал и пост».
Сказка Анны и Эдуардо
— Господь, нас атакуют! — кричат индейцы, выбегая из сарая-церкви евангелистов. Но камни, летящие из окна дона Эдуардо, продолжают с дьявольским грохотом ударяться о жестяную крышу, хотя дон уже добился желаемого: молитвенные завывания, прервавшие его утренний сон, прекратились.
Хозяин отеля, хостальеро, недолюбливает евангелистов: он считает, что те прут у него бананы. Зато Эдуардо любит русских, у него богатый опыт общения с ними, и он относится к ним снисходительно, как к детям. У него и жена русская. Хотя в Мисауаи уже все забыли, что сеньора Анна, мать хорошенькой МаргаритыЛуисы, не жила в джунглях всю жизнь.
Мы с Анной Сельвой познакомились пару лет назад, когда она со знакомым индейцем подвозила меня на грузовичке. В кузове болталась кучка убитых носух, бензопила, два старых американских карабина и газовый баллон — мне сложно было заподозрить, что Анна, проводник в глубокие джунгли, хозяйка отеля «Бананалодж» и мастер артисании (плетения фенечек), — русская. Сейчас я отлеживаюсь у нее дома после выпитой у Атауальпы айяваски, постепенно прихожу в себя, слушаю, как Эдуардо гоняет евангелистов и вспоминаю рассказы Анны о том, как она попала сюда. Она приплыла в Эквадор на сухогрузе из Питера четыре года назад: просто взяла сбережения, попрощалась с друзьями. Чтобы не было в жизни тяжелого низкого неба и тусклых красок. Долго колесила по Эквадору — искала, где бы поселиться. Но, оказавшись в Мисауаи, не признала в нем места своей мечты, а в Эдуардо — будущего мужа и поехала себе дальше. Зато Эдуардо все понял сразу. Он запер отель, сел в автобус, приехал в Кито, где Анна гостила у друзей, взял ее за руку и повез в джунгли — в автобусе по дороге, когда она начала засыпать, аккуратно подсунул ей под голову подушечку, и это все решило.
На третьем году жизни в Мисауаи Анна увидела себя со стороны: она идет в их с Эдуардо новый отель, над ее головой серебро и золото закатного неба, в одной руке она сжимает мачете, в другой — ладошку соседской девочки Эмили. Впереди идет дон Эдуардо с их Марго-Луисой на плечах и беседует с команданте морского корпуса.
Недавно на приеме в клинике «Амазонас» ее фамилию записали с ошибкой. Она была Баранцева, но услышана была только вторая часть, «цева», и та переврана: так Анна стала Анной Сельва, то есть Анной Джунгли. Она рассказывает на ночь Маргоше-Лу сказки, в которых прекрасные духи леса подходят к их дому, а хозяйка джунглей оставляет серебряную звезду на лбу у своих возлюбленных. И Амели, и Анна, и их мужья, и Атауальпа, и другие обитатели окрестных коммунидадов — все они верят в Хозяйку Джунглей. И все они за помощью и силами ходят к Большой Сейбе.
Эквадорская Амазонка
Согласно общепринятому мнению, Амазонка образуется в Перу (1) при слиянии рек Мараньон и Укаяли. В Эквадоре (2) считают, что Амазонка начинается там, где река Мисауаи впадает в реку Напо
Сказки джунглей
На рассвете над рекой нередко висит плотный туман. На набережную выходят сонные капуцины и подбирают с бетонных плит жареных мотыльков — ночью те налетали на фонари и падали под них замертво. Из тумана почти под ступени городской набережной выплывают каноэ: дети из окрестных комунидадов добираются в школу . Занятия начинаются рано — надо успеть как можно раньше до полуденной жары. Дети плывут стоя, чтобы не помять школьную форму, гребут против течения, поднимаются вверх по реке.
В их комунидадах верят в прекрасную женщину с волосами цвета черного шелка и глазами цвета меда, которая опекает деревья, животных и соблазняет охотников. Верят в курандерос, дух которых вселяется в ягуара. Верят в мальчика-колокольчика, раскрывающего секреты целебных лиан, сонных трав и сладких листьев. Верят в то, что, если укусит ядовитая мачака, от смерти спасет незамедлительный секс. Верят в добрую женщину-префекта из Тены, построившую в Мисауаи дорогу и причал, и в бывшего президента Люсио, при котором все было дешевле и лучше. Иисус, нефтяники и новый президент Корреа приплывут с занятий в комунидады, вплетутся в старые сказки и прорастут новыми, когда дети догребут по течению.
Сквозь солнечный луч летит синяя бабочка — такие носят послания от живых к мертвым. Самая большая сейба в пятнадцать взрослых обхватов выпускает новую ветку с махонький детский мизинец. И напрочь обалдевший от запахов прели и тягучей жары турист садится между его корней на землю, когда гид-индеец рассказывает: далеко-далеко вниз по реке на пятый день пути мы приплывем в места, где неба не видно от попугаев, а воды от кайманов… Все это, конечно, сказки. И, разумеется, чистая правда. В индейских языках до прихода испанцев не было слова «нет». Индейцы не могут нам отказать — мы сильны и напористы. Они всегда расскажут нам то, что мы хотим слышать, и покажут то, что мы хотим видеть: выстроят потемкинскую деревню, вырастят небывалые джунгли, спляшут в дурацких одежках, возложат на головы пришедшим короны из разноцветных перьев. У них есть шаман «на показ», но есть и настоящий. Они рассказывают сказки самим себе, друг другу ну и туристам заодно — за неплохие деньги. Они работают индейцами — теми, какими придумали их мы, — и сами в себя верят.
Фото: Ксения Рагозина (х6)
