Путь человечества во многом зависит от мелочей. Если бы 19 октября 1847 года православный епископ немного подумал… Если бы католики шли в тот день чуть медленнее… Тогда, возможно, мир не знал бы Льва Толстого. И крепостное право отменили бы позже. И не погибли бы в Крымской войне тысячи солдат.
Вифлеем и сегодня место беспокойное. Один из самых почитаемых христианами городов, он со времен Крестовых походов сотрясается от конфликтов между последователями Иисуса, не способными поделить его храмы. В первую очередь это касается базилики Рождества Христова. Сейчас она принадлежит православным грекам и армянам. Католиков, которые владеют в церкви крошечным приделом Яслей в пещере, в центральный храм допускают лишь на Рождество. Западным христианам это, естественно, не нравится, но в последнее время они умерили амбиции, а вот греки и армяне никак не могут поделить сакральное пространство.
Последний конфликт произошел 28 декабря 2011 года во время подготовки к празднованию рождения Христа. Клирики Иерусалимского патриархата и Армянской апостольской церкви устроили в соборе потасовку. Драка началась из-за спора, кому какую часть храма убирать. Около 100 священнослужителей сначала выкрикивали взаимные проклятия, а потом принялись молотить друг друга швабрами и тяжелыми предметами. Дерущихся разняла только прибывшая полиция.
Рождество 1997 года также было омрачено. Тогда в перебранку вступили прихожане — католики и православные. Спустя некоторое время в базилике явилось чудо — заплакал Христос, изображенный на одной из стен храма. Многие верующие объяснили скорбь Спасителя отсутствием у прихожан благоговения в святом месте. Как свидетельствует история, потеряно оно было почти два столетия назад.
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ
Османская империя в первой половине XIX века
Европейские политики называли Турцию «больным человеком», который медленно, но неуклонно движется к своему концу.
В ходе многочисленных войн на протяжении всего XIX века Османская империя потеряла значительные территории: Египет, Алжир, Тунис, Грецию, Сербию, Болгарию, Хорватию и Черногорию.
Драка у алтаря
История, повлекшая за собой череду дипломатических демаршей и завершившаяся войной Англии, Франции и Турции против России, началась в Вифлееме вечером 19 октября 1847 года. Греческий епископ Серафим в сопровождении монастырского врача торопился к постели больного прихожанина. Но на одной из узеньких кривых улочек в центре города он столкнулся с группой францисканских монахов.
Расстояние между домами было столь малым, что кому-то пришлось бы уступить дорогу. Однако ни православные, ни католики этого сделать не пожелали. Началась словесная перебранка. В конце концов рассерженные францисканцы взялись за палки и камни.
Серафим попытался укрыться в базилике Рождества Христова, где в это время армянское духовенство проводило вечернее богослужение, на котором присутствовало немало католиков. Вместе с ворвавшимися в храм францисканцами латиняне набросились на греческого епископа и молящихся армян. Подоспевшие турецкие полицейские с трудом восстановили порядок. Дело получило огласку, и султан Абдул-Меджид собрал комиссию для расследования инцидента. Была установлена виновность католиков, затеявших потасовку.
На этом, казалось бы, сюжет и завершился, но в дело вмешался президент Французской республики Луи-Наполеон. В это время он вынашивал планы государственного переворота, желая стать диктатором Франции, и был очень заинтересован в поддержке католического духовенства. Поэтому Луи объявил себя «рыцарем веры» и заявил, что всеми средствами защитит интересы несправедливо обижаемых западных христиан на Святой земле.
Так, он потребовал возвращения католикам церквей, которые принадлежали им в эпоху Крестовых походов. В первую очередь речь шла о ключах от храма Рождества Христова в Вифлееме, где случилась драка католиков с православными. Российским дипломатам поначалу казус представлялся не имеющим большого значения. Сперва не был даже понятен предмет спора: шла ли речь о настоящих ключах, отпирающих двери, либо только о символе? В Лондоне тоже считали инцидент «совершенно незначительным делом». Поэтому на первых порах русские дипломаты решили не вмешиваться, а подождать, как будут развиваться события.
Меж двух огней
Окончательно требования Луи-Наполеона были сформулированы в июле 1850 года в ноте французского посланника генерала Жака Опика, адресованной великому визирю Порты Мехмеду Али-паше. Опик требовал возвращения своим единоверцам базилики Рождества в Вифлееме, гробницы Богородицы в Гефсимании и части храма Гроба Господня в Иерусалиме.
В ответ российский посланник в Константинополе Владимир Титов в особом меморандуме на имя великого визиря возразил, что права Иерусалимской православной церкви на святые места неоспоримо древнее, поскольку восходят еще к временам Восточной Римской империи. Кроме того, российский дипломат представил Порте полтора десятка турецких фирманов (указов), подтверждающих преимущественные права православных на ближневосточные святыни.
Турецкий султан оказался в трудном положении. В поисках выхода из сложившейся ситуации он собрал комиссию, включавшую христианских и мусульманских богословов, а также визирей, которая должна была вынести суждение по этому вопросу. Вскоре стало очевидным, что, несмотря на аргументацию греков, большинство светских членов комиссии (получавших образование, как правило, во Франции) склонялись в пользу удовлетворения требований католиков.
Чем дольше работала комиссия, тем большие тучи сгущались над православными. Россия должна была как-то отреагировать. И тогда в дело вмешался император Николай I. В сентябре 1851 года он написал султану Абдул-Меджиду письмо, в котором выражал недоумение, с какой стати Турция берется менять многовековой порядок владения палестинскими святынями за спиной России и по требованию третьей державы?
Вмешательство царя не на шутку испугало султана. Напрасно французский посланник монсеньор де Лавалетт грозил, что республиканский флот блокирует Дарданеллы, — Абдул-Меджид помнил высадку русского десанта в Константинополе в 1833 году и решил не искушать судьбу порчей отношений с могучим северным соседом.
Но турки не были бы турками, если бы отказались от двойной игры. Так, с одной стороны, была собрана новая комиссия, которая к февралю 1852 года подготовила фирман, закреплявший статус-кво святых мест и преимущественные права на них Иерусалимской православной церкви. Требования католиков в нем были названы безосновательными и несправедливыми.
Но, с другой стороны, турецкий МИД в то же время отправил во Францию секретное письмо, в котором сообщал, что османы передадут католикам три главных ключа от базилики Рождества в Вифлееме. Однако де Лавалетт счел такую уступку слишком малой. В марте 1852-го он прибыл из отпуска в турецкую столицу на девяностопушечном фрегате «Карл Великий», чтобы подтвердить серьезность своих намерений: де Лавалетт требовал либо внесения поправок в выданный православным фирман, либо предоставления новых льгот католикам.
С этого момента сугубо религиозный, «святоместский» спор превратился в вопрос политический: речь шла о том, за кем сохранится преобладающее влияние на христианском Ближнем Востоке — за Россией или за Францией.
ИНТРИГА
В поисках конфликта
Луи-Наполеон Бонапарт своими демаршами намеренно шел на обострение отношений с Петербургом. Дело в том, что после переворота 2 декабря 1851 года, сделавшего главу Французской республики фактически ее диктатором, для упрочения политического положения Луи требовалась война с русским царем.
«За возможность войны с Россией, — писал историк Евгений Тарле, — [Луи-Наполеон] ухватился прежде всего потому, что… многим в окружении Луи-Наполеона казалось, что загнанная в подполье „революционная партия“, как тогда принято было называть всех возмущенных государственным переворотом [1851 года], непременно в ближайшем будущем еще даст сражение новому режиму. Война и только война могла бы не только длительно охладить революционные настроения, но и окончательно привязать командный (как высший, так и низший, вплоть до унтер-офицеров) состав армии, покрыть блеском новую империю и надолго упрочить новую династию».
Турецкие хитрости
В султанском дворце началась паника. Казалось бы, ситуация тупиковая, но турки продолжали искать спасения в новых уловках. По турецким законам фирман, касающийся религиозных вопросов, не считался вступившим в силу, если не была проведена соответствующая процедура его оглашения: требовалось направить в Иерусалим уполномоченного для публичного прочтения фирмана в присутствии губернатора города, представителей трех христианских церквей (греческой православной, армянской и католической), муфтия, мусульманского судьи и членов городского совета. После этого документ нужно было зарегистрировать в суде.
Так вот, Абдул-Меджид в очередной раз спрятал голову в песок и решил не оглашать фирман, о чем тайно сообщил французам, желая добиться их расположения. Но в Петербурге вскоре разгадали султанские игры по затягиванию процедуры принятия документа. Русские дипломаты надавили на великого визиря. Тот в конце концов в сентябре 1852 года отправил в Иерусалим султанского эмиссара Афиф-бея, который якобы и должен был провести необходимую процедуру в течение двух недель. Но он всеми правдами и неправдами оттягивал намеченные сроки.
Русскую сторону в этом спектакле представлял генеральный консул, статский советник Константин Базили — грек на императорской службе. Базили был искусным дипломатом, но и ему надоели увертки Афиф-бея, и он в нарушение восточного дипломатического этикета напрямую спросил:
— Когда же будет зачитан фирман?
Афиф-бей ответил, что не видит в этом необходимости.
— Я вас не понимаю, что-нибудь не так? — поинтересовался Базили.
— Моя роль, — стал увиливать Афиф-бей, — ограничивается исполнением письменных распоряжений, содержащихся в данной мне инструкции. Про фирман в ней ничего не говорится.
— Сударь, — возразил русский консул, — если ваше министерство не сдержит слово, данное нашей императорской миссии, это будет прискорбным фактом. Возможно, у вас нет письменных инструкций, но, бесспорно, есть устные, потому что фирман существует, и все об этом знают.
В ответ Афиф-бей постарался переложить ответственность на плечи губернатора Иерусалима Хафиз-паши — мол, это в его компетенции, как распорядиться с фирманом. Но и губернатор умыл руки, заявив, что он тут «совсем ни при чем», хотя фирман действительно существует и требует оглашения. В общем, турки вели себя вполне в духе восточной дипломатии.
Поняв, что османские чиновники намеренно ходят по кругу и что ждать оглашения фирмана бесполезно, Базили в октябре 1852-го покинул Иерусалим в расстроенных чувствах. Вскоре российский МИД направил в Стамбул гневную депешу, грозящую разрывом отношений. Она заставила султана призадуматься: разрыв дипломатических связей с Россией пока был ему не на руку.
И он придумал новую хитрость! Фирман огласили в конце ноября 1852 года в Иерусалиме и зарегистрировали в суде, но с сильными нарушениями церемониала. Так что было до конца непонятно, стал он официальным документом или нет.
Тем не менее, когда об оглашении фирмана узнала Франция, ее дипломаты заявили о подготовке к отправке на Ближний Восток военной эскадры. Турецкие визири в этой ситуации продолжали рекомендовать султану пойти на союз с Парижем и открыть двери храмов католикам. В этой ситуации французский флот может стать защитником Порты, если отношения с Петербургом обострятся.
Султан прислушался к этому мнению, и в начале декабря 1852 года Турция объявила, что ключи от больших дверей Вифлеемского храма и храма Гроба Господня в Иерусалиме должны быть изъяты у греческого духовенства и переданы католическому. В Петербурге это восприняли как пощечину и начали готовиться к войне.
Роковая уверенность
Николай I не сомневался в победоносном исходе возможной войны с Турцией, и в этом заключался его главный политический просчет. Царь был вполне уверен в своем могуществе, гарантированном коалицией с Англией, Австрией и Пруссией, которая сложилась в годы антинаполеоновских войн. Он и помыслить не мог, что союзники будут действовать в личных интересах и легко пойдут на предательство, выступив на стороне Франции и Турции.
Российский император не учел, что речь шла не о европейских делах, а о ближневосточных, в которых каждая из великих держав была сама за себя, заключая кратковременные союзы с другими странами по мере необходимости. Главным принципом здесь было — урвать себе кусок, да побольше. Европейцы опасались, что северный колосс разгромит Турцию и отхватит себе Балканы, а то, глядишь, и Константинополь с проливами. Такой сценарий не устраивал никого, особенно Англию и Австрию, рассматривающих Балканы как сферу своих интересов. Кроме того, утверждение России на землях, принадлежащих Турции, ставило под удар спокойствие англичан в Индии.
Но российский самодержец решил побряцать оружием и в декабре 1852 года отдал распоряжение о приведении в боевую готовность 4-го и 5-го армейских корпусов в Бессарабии, угрожавших турецким владениям в Молдавии и Валахии (Дунайских княжествах). Таким способом он решил придать больше веса чрезвычайному посольству во главе с князем Александром Меншиковым, которое в феврале 1853-го прибыло в Стамбул, чтобы разобраться в хитросплетениях турецкой дипломатии.
И снова султан не знал, на чью сторону склониться. Сперва он устно принял требования русской стороны сохранить статус-кво палестинских святынь, но через некоторое время отказался оформить свои уступки на бумаге. Дело в том, что к этому времени он получил от Франции и Англии гарантии поддержки в случае войны с Петербургом (английские и французские дипломаты пришли к тайному соглашению, что в случае союза Англии и Франции «обе эти страны будут всемогущи»). Меншиков в мае 1853 года возвратился домой ни с чем.
1 июня Россия разорвала дипломатические отношения с Портой. В ответ, спустя неделю, по приглашению султана англо-французский флот вошел в пролив Дарданеллы. В конце июня русские войска вторглись в Молдавию и Валахию. Последние попытки решить дело миром ни к чему не привели, и 16 октября 1853 года Турция объявила России войну. А в марте 1854-го к ней присоединились Англия и Франция. Так началась Крымская война (1853–1856).
Ни Австрия, ни Пруссия на помощь России не пришли. Напротив, Вена потребовала вывода русских войск из Дунайских княжеств, грозя примкнуть к антироссийской коалиции. Военная удача была на стороне противников царя. В 1855 году союзники взяли Севастополь. Весной 1856-го был подписан Парижский мирный договор. Согласно его приложениям, права на палестинские святыни переходили к католикам. Только через 20 лет, после новой, уже победоносной, Русско-турецкой войны, был восстановлен былой порядок, и храмы Святой земли возвратили под управление православной церкви.
МИРНЫЙ ДОГОВОР
Итоги Крымской войны
Восточную войну завершил Парижский мирный договор, подписанный 18 марта 1856 года. Несмотря на поражение, потери России оказались минимальны. Так, Петербургу предписывалось отказаться от покровительства православным христианам Палестины и Балкан, а также возвратить Турции крепости Карс и Баязет, захваченные Россией в ходе предыдущих войн. В обмен Англия и Франция отдавали России все города, которые были заняты их войсками: Севастополь, Балаклаву и Керчь. Черное море объявлялось нейтральным: и русским и туркам было запрещено иметь там военный флот и крепости.
Ни Англия, ни Франция не получали никаких территориальных приобретений: их победа в основном была психологической. Главное, что удалось добиться союзникам, — гарантии, что ни одна из держав — участниц переговоров не будет предпринимать попытки к захвату турецких территорий. Так Петербург был лишен возможности влиять на ближневосточные дела, чего всегда желали Париж и Лондон.
Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 4, апрель 2014, частично обновлен в октябре 2023