Фаланги скорби: как переживают потерю близких на Новой Гвинее

Потерять близкого человека — все равно что потерять часть себя. Для папуасов из племени дани с острова Новая Гвинея это не просто фигура речи. В знак скорби о погибшем родственнике они отрубают фалангу пальца на руке. «Вокруг света» рассказывает о ритуалах, свидетелем которых стал путешественник Леонид Круглов.

На границе двух государств, Индонезии и Папуа — Новой Гвинеи, живет племя дани, одно из самых многочисленных племен острова (около 220 000 человек). Впервые белого человека здесь увидели в начале прошлого века. Однако большая часть папуасов до сих пор живет так же, как и их предки сотни лет назад, продолжая соблюдать древние традиции и ритуалы.

В надежде увидеть некоторые из них я и прилетел в городок Вамена, где более полувека назад голландцы построили аэропорт. Каждый самолет встречают толпы местных гидов, так что я сразу нашел проводника — парня по имени Эпиус. Он предложил мне отправиться в деревушку Помо — там хранится 370-летняя мумия великого вождя дани, без которой не обходится ни один серьезный ритуал.

Спустя четыре часа пешей прогулки мы добрались до Помо и неожиданно попали на одну из самых закрытых церемоний этого племени. Накануне скончалась женщина из рода Кагойя, и все готовились к похоронам.

Со всеми почестями

На круглой площади между деревянными домиками, покрытыми пальмовыми листьями и соломой, расположились небольшими группами человек 50. В отличие от Эпиуса и других дани из Вамены, одетых в шорты и футболки, собравшиеся были в традиционной одежде: у мужчин — лишь котеки (футляры для пениса), у женщин — набедренные повязки. Возникло впечатление, будто я перенесся как минимум на сто лет назад.

Папуасы мирно беседовали друг с другом. На меня вроде не обращали внимания, однако я поймал на себе несколько неодобрительных взглядов. Эпиус только сказал, что нужно попросить у старейшин племени разрешения присутствовать на церемонии, но мы не успели: в этот момент где-то застучали барабаны. Звук с каждой минутой становился все громче, и вскоре я увидел шестерых папуасов. Двое били в барабан, а четверо других на деревянных носилках несли тело покойной. Его положили на землю в центр площади. Папуасы внезапно, как по команде, зарыдали. Зарыдали громко, взахлеб, по-настоящему.

— У нас так принято, — еле сдерживая слезы, произнес Эпиус. — Когда кто-то умирает, мы плачем. Ведь в глазах — душа. И мы отдаем частичку своей души умершему, чтобы духу, покидающему тело, не было одиноко.

Плач продолжался около часа. Папуасы лишь ненадолго переводили дыхание и снова начинали рыдать. Тем временем я рассматривал покойницу: обнаженная женщина лет шестидесяти лежала в позе эмбриона, четыре пальца на обеих руках у нее были лишены верхних фаланг. Указательный палец правой руки был замотан листьями, как будто его фалангу отрезали совсем недавно. Не успел я задать Эпиусу вопрос, почему у женщины искалечены руки, как он потащил меня в самую большую хижину.

— Я потом все объясню, — затараторил он. — Мы не можем быть на церемонии без разрешения старейшин. Мы и так уже видели больше, чем положено.

Погребальный костер

В центре хижины на полу сидели несколько пожилых мужчин. Эпиус обратился к ним. Не знаю, что уж он пообещал старейшинам, но после долгих переговоров они разрешили нам присутствовать на церемонии. Правда, попросили держаться в стороне. Мы поблагодарили их и вышли из дома. Плач уже прекратился. Мы уселись вдалеке, и я снова попытался узнать у Эпиуса про отрубленные пальцы. Но в этот момент из хижины вынесли мумию. Совсем черное, маленькое сморщенное тело водрузили на деревянный постамент в центре площади, рядом с телом женщины.

— Это великий вождь Виминток Мабел, — прошептал Эпиус. — Всего на острове пять мумий вождей. Больше мы не храним, потому что считаем, что таких великих, как раньше, уже нет и не будет.

Дани сами придумали способ мумификации: умерших вождей подвешивали на вертел скрюченными и коптили в течение пяти дней. Таким образом им удалось сохранить тела на столетия.

Представители племени, сидящие вокруг, по одному подходили к мумии, долго разговаривали и раскладывали у постамента подношения: батат, бананы, листья неизвестного мне растения. Так продолжалось около двух часов. Затем несколько мужчин принесли из хижины охапки хвороста и небольшие поленья. Все это разложили вокруг покойницы.

На площадь вышли старейшины, встали рядом с телом, один начал рассказывать историю жизни женщины: за последние несколько лет она потеряла троих детей, а две недели назад умер муж, глава клана Кагойя. Сердце женщины не выдержало, и она ушла вслед за семьей.

Когда старейшина завершил речь, один из папуасов передал ему небольшой факел. Старейшина поджег хворост, и вскоре огонь полностью охватил тело покойницы. В этот момент вновь застучали барабаны, а люди опять стали рыдать. По воздуху разнесся запах горящей плоти. Я не смог этого выдержать, и мы с Эпиусом ушли подальше от деревни, чтобы переждать как минимум час. Тогда-то он и объяснил мне, почему руки покойницы были так изувечены.

Фаланга на память

Оказалось, это одна из древнейших традиций дани: когда женщина теряет кого-то из членов семьи, ей отрубают фалангу пальца. Сначала среднюю фалангу туго перематывают веревкой. Примерно через полчаса, когда кровь больше не поступает и палец ничего не чувствует, руку кладут на камень. Кто-то из племени берет каменный топор и отрубает женщине ногтевую фалангу. Рану заматывают листьями, а отрубленный кусочек пальца сжигают вместе с покойным.

— Это как слезы, — пояснил Эпиус. — Когда уходит тот, кто нам дорог, мы приносим жертву. Так умерший навсегда забирает с собой частичку души родственника.

Подобное «жертвоприношение» официально запрещено индонезийским правительством. Тем не менее некоторые дани все еще соблюдают традицию. Свидетельством тому был замотанный в листву указательный палец покойницы. Видимо, фаланга от него была отрублена совсем недавно, скорее всего, в день смерти мужа.

Прах усопшей собрали в деревянный короб и унесли далеко в горы, к священным для племени скалам, символизирующим предков. Я остался в Помо еще на неделю. Все это время я рассматривал пальцы местных женщин: пожилые дани почти все изувечены, у молодых же руки целы. Я начал думать, что варварская традиция все же изжила себя. Но перед отъездом я увидел, как женщина лет 25 что-то мастерила из пальмовых листьев. У нее не было фаланги безымянного пальца на левой руке. Я спросил, как давно ее отрубили. Алаума рассказала, что год назад в битве с соседним кланом погиб ее муж:

— Я долго плакала, когда муж ушел. Не ела, не пила и сама уже почти умерла. Муж не отпускал меня. И тогда я отдала ему свой палец, чтобы он знал, что я с ним. Так сделают и мои дочери, когда я умру.

_{Фотографии и впечатления: Леонид Круглов}

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 10, октябрь 2014, частично обновлен в феврале 2024}