Искусство высокого напряжения: как танцуют фламенко в Испании

Любовь сильнее смерти. Не жалея себя, на износ души каждый раз доказывать это на сцене — единственное, что требуется от профессионального танцора фламенко. Все остальное: рост, комплекция, национальность и даже возраст — не имеет значения

Снаружи Antón Martín — обычный продовольственный рынок, каких много в Мадриде. Но внутри покупатели слышат странный глухой гул, раздающийся сверху. Это на втором этаже стучат каблуками ученицы знаменитой школы фламенко Amor de Dios («Божья любовь»), названной по имени мадридской улицы, на которой она когда-то располагалась.

Перерыв между уроками всего 10 минут. Пока танцовщицы переодеваются, их преподавательница Амелия Вега, подобрав оборки длинной юбки, стремительно движется к соленьям: «150 грамм острых оливок с лососем и мягким сыром». Во фламенко нет ограничений ни по комплекции, ни по возрасту. Среди «девочек», как ласково называет своих подопечных Амелия, хватает тех, кому сильно за сорок.

Снимите это немедленно

Все танцовщики мечтают выступать, но всем им приходится зарабатывать на жизнь уроками. Кого-то это тяготит, Амелии нравится:

— Фламенко в любом виде — это ось, вокруг которой вращается моя жизнь. Да, среди недели до 16:00 я мама и домохозяйка. Отвожу детей в школу, делаю семейные дела. В 13:00 забираю младшего из школы, старшая приходит сама, каждый день мы обедаем все вместе. Я так решила.

А уж если Амелия что решила… С детства она мечтала стать танцовщицей, но окончила медучилище, только чтобы не расстраивать родителей. В 18 лет она случайно попала на урок в Amor de Dios — и ее как током ударило. Тогда она навсегда влюбилась во фламенко, забросила балет в обычной танцевальной студии и все карманные деньги стала тратить на вечерние уроки в Amor de Dios.

Теперь она здесь преподает. На уроке у Амелии, как у всякого уважающего себя маэстро, играет живая музыка — ее собственный муж. Потомственный гитарист Хосе Аренас стал второй любовью в жизни начинающей байлаоры — так называют профессиональных танцовщиц фламенко. Эта любовь настигла Амелию уже на сцене: Хосе играл, она танцевала. «Обычная история в нашей среде, — смеется танцовщица, — и колоссальная подмога в работе».

Хосе расчехляет гитару и начинает отбивать ритм на деке. Типичный для фламенко двенадцатидольный счет, совершенно не соответствующий классическим представлениям о ритме, способен запутать не только неофитов. Та-та-ТА-та-та-ТА-та-ТА-та-ТА-та-ТА — все увереннее отстукивают каблуки. И на лицах учениц проступает выражение столь свойственное байлаорам — как будто они прислушиваются к едва слышному далекому голосу.

Вдруг опять сбой, «девочки» растеряны:

— Мы вообще-то не так учили, без поворота и без рук.

— Да? Я позабыла, — без тени смущения говорит Амелия. — Но так ведь красивее. Скорее снимите это, чтобы потом вспомнить. Когда новая вариация записана на камеру мобильного, урок продолжается.

Сначала только ноги. Ноги под музыку. Прибавляются руки. Теперь с веером, который используют в ряде танцев.

— Во фламенко очень мало непреложных правил, — наставляет подопечных учительница, поправляя постановку рук, посадку головы, разворот плеч. — Другой преподаватель скажет вам ровно противоположное: что юбку нужно держать иначе или что веер не следует захлопывать так резко. Не обращайте внимания. Ищите свой стиль.

Поиск стиля продолжается всю жизнь. Технических критериев оценки мастерства не существует — полная анархия, по выражению Амелии.

— Можно отточить до совершенства каблуки, руки, проходы и повороты — и танцевать скучно. И наоборот, хоть обмахайся подолом, шалью, веером, а выйдет бездарно.

Такая постановка вопроса озадачивает практичную немку-ученицу, которая собирается открыть школу фламенко где-то в Баварии:

— Чему же мы тогда учимся?

— Самовыражению, девочки, са-мо-вы-ра-же-ни-ю! — повторяет для немки Амелия, закрывает чемодан на колесиках, в котором возит свои юбки, шали, веера и кастаньеты, и перемещается в соседний зал. На урок. Но теперь уже в качестве ученицы. Из только что полученных с восьми «девочек» восьмидесяти евро она отдает половину за частное занятие маэстро Пако Ромеро. Остальное уходит на аренду зала на три часа: завтра у Амелии два собственных урока и одна репетиция. Чистый хозрасчет.

Кто главный

Репетиционный зал — это каморка три на три метра с истерзанным каблуками деревянным полом. Примерно таковы и размеры стандартной сцены в таблао — кафешантанах, где традиционно исполняют фламенко в Испании. Несмотря на то что в представлении должно быть не менее четырех участников (певец, гитарист и два танцора), места им много не нужно. Фламенко исконно исполняли в кругу, наподобие цыганочки с выходом.

— Первый раз репетирую при посторонних, даже как-то неловко, — признается Амелия, натягивая юбку с воланами поверх треников. Я сижу в углу как мышка, но в этом мини-зале все равно занимаю слишком много места.

Она забывает про меня, только когда приходит второй танцор — паренек с юга, из Севильи, Маноло. Смуглый, черноволосый, явно цыганских кровей. На мой вопрос о правильности догадки Амелия очень холодно бросает:

— Да, он цыган. Но разве тебе показалось, что он танцует лучше меня?

Цыганская тема болезненно воспринимается в этой среде. Немало испанцев по-прежнему думают, что хорошо танцевать могут только потомки индийских кочевников. Но это мнение успешно опровергается исполнителями иного происхождения.

— Ты скажешь: Хоакин Кортес, — Амелия по-прежнему холодна, — а я отвечу: Антонио Гадес.

Кстати, обе мировые звезды фламенко — цыган и пайо (нецыган для испанских цыган) — прошли через школу Amor de Dios.

…Мы садимся в машину Хосе, чтобы ехать на следующую репетицию — общую, перед вечерним выступлением в таблао. Хосе жалуется, что ноет плечо (артроз — профессиональное заболевание гитаристов) и он не отрепетировал ронденью и фарруку.

— Если сильно болит, может, совсем не будешь играть? — предлагает супруга.

Несмотря на важность гитары во фламенко, некоторые танцы могут исполняться только под перкуссию, то есть под ритмичные хлопки ладонями.

— Вот без кого нельзя, — заключает Амелия, — так это без того, кто поет — кантаора. Он главный.

Когда мы пришли, «главный» по прозвищу Эль-Чалеко (Жилет), сын знаменитого кантаора Эль-Чакета (Жакет), сидел на стуле, тяжело опершись ладонями на колени, и пил ледяной коктейль.

— Я решил попробовать, — заявил он, сосредоточенно делая большой глоток, — сегодня по радио рассказали, что так делала Монсеррат Кабалье: пила что-то ледяное прямо перед выходом на сцену.

Вероятно, в этом есть доля истины: отставив бокал, Чалеко заливается соловьем:

Посредине моря
Лежал камень,
Там сидела моя милая
И рассказывала о своем горе.

Амелия репетирует выход с третьей строки. Не в полную силу, только техника, без эмоций.

— Самое сложное — это попасть в текст, в слова. Кантаор никогда не исполняет одну вещь одинаково. А я должна под него подстроиться. — Ее нимало не смущает, что слова, которые надо передать танцем, написаны всегда от лица мужчины. — Разве женщина не способна так же любить?!

Окно в сердце

Независимо от пола, желающих стать байлаорами в Испании много, поэтому им сложно пробиться.

— В России, вероятно, каждый третий, кто умеет кататься на коньках, мнит себя великим фигуристом, а в Испании всякий, кто научился громко топать каблуками, воображает, что годится в танцовщики фламенко, — досадует Амелия. — И все едут из провинции в Мадрид, здесь спрос больше. Танцевать не умеют, только демпингуют. — Заметив мой взгляд, добавляет: — Да, Маноло недавно приехал из Севильи, но к нему это не относится. Он самородок.

Маноло тем временем надевает костюм с искрой, специальные боты с деревянными каблуками, повязывает на шею платок. Танцор готов. Амелия же за ширмой уже полчаса шуршит благородными тканями: атласом, бархатом, крепдешином.

— Мне очень повезло с мамой, — сообщает танцовщица, — она у меня модистка. В магазинах платья стоят от 400 евро, а ведь только за одно представление нужно сменить не менее трех. Не так чтобы обязательно, но это правило хорошего тона.

Мама Амелии скрепя сердце научилась ради дочери шить платья для фламенко. Своим детям байлаора тоже судьбы танцоров не желает.

— Я завидую иногда ученицам, для которых фламенко — просто хобби. Наша профессия стоит многих трудов, слез и нервов.

— И сейчас нервничаешь? — спрашиваю.

— Очень. Всегда.

Мадридское таблао Candela набито битком. Столики стоят так тесно, что официант протискивается между ними с трудом. Прямо у подмостков сидят парень с девушкой. Он испанец, она иностранка. Ей явно неуютно в этой тесноте, она непонимающе озирается, морщится, когда с танцующих летят капли пота, вздрагивает от бешеной дроби башмаков. «Почему у них такие лица? О чем они поют?» — спрашивает у спутника. Он переводит: «Если бы в сердце моем было стеклянное окно, ты заглянула бы и увидела, как я плачу кровавыми слезами».

Тексты подавляющего большинства песен фламенко о несчастной любви и смерти. И о том, что сильнее смерти только любовь. Во время танца байлаоры редко улыбаются, их лица напряжены, порой искажены страдальческой гримасой.

— Пока я танцую, я не думаю о том, нравлюсь я публике или нет. Это мой момент истины. Я слышу только слова и музыку. Все остальное мне безразлично, — Амелия не лукавит. Иначе она никогда не стала бы хорошей танцовщицей фламенко и ее не приглашали бы на выездные курсы за границу. Как подметил Хосе Аренас, «иностранцы могут не понимать слов, но если они не дураки, то чувствуют фальшь».

— Во фламенко сложно ошибиться ногами. Сфальшивить можно только сердцем. — Амелия Вега бросает взгляд на мужа. — Совсем как в жизни.

Они вместе 20 лет. Им ли не знать.

На последний танец Амелия выходит в черном бархатном платье с серебряным шитьем — мамин шедевр. Танцует одна. Взметаются руки, неистово бьют и тоскливо затихают каблуки. Девушка на переднем ряду закусывает губу, не отрывая глаз от фигуры байлаоры, которая вытанцовывает слова:

На могилу любимой моей
Утешиться звали меня друзья,
Но я им ответил: «Разве есть у нее
Могила, кроме моей груди?»

Спектакль окончен. Зрители аплодируют стоя. Амелия Вега наконец улыбается со сцены.

…Бар быстро пустеет. Зато репетиционная заполняется народом, гомоном и табачным дымом. Амелия Вега принимает поздравления и комплименты. Вдруг поворачивается ко мне и говорит:

— Я не ответила на твой первый вопрос, почему я танцую. Была такая легендарная байлаора, Кармен Амайа, она страдала от почечной недостаточности, которая повышает ломкость костей. Движения причиняли ей мучительную боль, но потоотделение во время танца выполняло роль диализа. Кармен могла жить, только танцуя и превозмогая страдания. Про нее говорили, что со сцены она излучает электричество. Свой последний танец она не завершила, упала на сцене и через несколько дней умерла. Судьба Амайи символична для каждого байлаора: танцевать, чтобы жить и излучать электричество.

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 7, июль 2016, частично обновлен в мае 2024}