Назад из будущего: как жители Южной Кореи возрождают древние традиции

Реновации, инновации, небоскребы, роботы, смартфоны, беспилотные поезда… Люди так увлеклись технологиями нового тысячелетия, что забыли о традициях! С точки зрения жителей Южной Кореи, это катастрофа: нация становится безликой. Поэтому корейцы все чаще возвращаются в прошлое.

Таксист высадил меня, уверяя, что это центр Сеула. Вдоль узкой сельской дороги — двухэтажные домики. На изогнутых крышах — выпуклая черепица в два-три слоя. Из труб идет дым. Пахнет тушеными бобами. На массивных дверях иероглифы. Это тексты буддистских песнопений на счастье. Улица переходит в крутую лестницу, ведущую вниз, в другую часть деревни: дома «растут» по склону холма.

Всего 10 минут назад я спускалась на скоростном лифте с 15-го этажа «Хилтона», где в каждом номере унитаз с подогревом и сенсорная панель управления светом, телевизором и жалюзи. Проезжала через лабиринт транспортных развязок, по которому сновали Hyundai и Kia. А вокруг торчали прямоугольные, овальные, асимметричные высотки, светились и мигали вывески Samsung, Olympus… Параллельная реальность.

Сельский Сеул

— Откуда взялась деревня в центре столицы? — спрашиваю женщину, вышедшую из дома на высокое каменное крыльцо. На ней красный ватный кафтан и такие же шаровары.

— Подобные деревни разбросаны по всему городу. Им по 600 лет. Наш поселок — Букчон-Ханок. Словом «ханок» мы называем традиционные корейские дома. Зайди посмотри, — улыбается женщина.

Я пересекаю захламленный дворик: пустые цветочные горшки, чугунки, деревянные ящики.

— Ботинки сними, — командует хозяйка. Ее зовут Мелинда Хе Сун Чхой — «чистая и свежая» в переводе с корейского. — У нас не принято заходить в дом в обуви.

Снимать ботинки не хочется. Осень, температура +5 °C, а из двери дома совсем не веет теплом.

— Не замерзнешь. Отопления нет, зато пол теплый. Ондоль, — объясняет Мелинда.

Корейцы с первых веков нашей эры обогревали жилье снизу. Эта система называется ондоль. Ханоки строили на каменных столбах. Под полом закрепляли каменные плиты, ниже, прямо на земле, сооружали очаг. Снаружи низ постройки по периметру обкладывали камнями, чтобы ветер не гулял под домом, и оставляли небольшой лаз к очагу. Разводили огонь, дым поднимался вверх, нагревал плиты под полом и выходил через трубу в противоположной части здания. В этом же очаге готовили еду. В современных квартирах Сеула древняя отопительная система переродилась в пол с подогревом. Тем не менее корейцы в деревнях до сих пор используют ондоль.

У Мелинды в ханоке нет диванов и кроватей. Из мебели — один шкаф, сундучки и низкие столики из черного дерева с перламутровой инкрустацией. Корейцы спят прямо на полу, подстелив матрац или простыню. Как в прошлом.

— В детстве я жила в похожем доме в другой деревне. После смерти родителей продала его и уехала в Канаду. Провела там 20 лет. Теперь вот перебралась сюда, — рассказывает Мелинда. — Мы с мужем немолоды. Нам больше нечего делать на чужбине.

В 1965 году началась массовая эмиграция корейцев в Новый Свет. В первую очередь переселялись в США. Граждане Южной Кореи бежали в счастливое будущее от диктатуры, экономической нестабильности, напряженных отношений с северным соседом. В 2009-м число корейских эмигрантов в США превысило миллион человек. На чужой земле корейцы быстро приобщились к западному образу жизни, многие приняли христианство.

— Я тосковала по дому все эти годы, — говорит Мелинда. — Никогда не забывала, что родилась в Сеуле. Вот, даже этот национальный костюм с собой возила в Канаду, там носила его в холод.

— А ваши дети тоже здесь?

— Нет. Обе мои дочери родились в Канаде и считают себя западными женщинами. По-корейски вообще не говорят… Ну ничего. Настанет день, и мои дети тоже вспомнят, кто они. Корейская культура — это ген. Проявится рано или поздно.

Мелинда сдает комнаты. Совсем недавно ее ханок, который она называет Иут («сосед»), намекая на гостеприимство корейского народа, пользовался спросом у иностранцев: малайцев, китайцев, американцев. Теперь потянулись сеульцы. Хозяйка учит их готовить традиционные блюда.

— Моя мама жарила мне на завтрак водоросли, варила рисовый суп. Сидели на полу возле низкого столика. Запивали юджей — цитрусовым чаем… Целый ритуал. Вот к этому я и приучаю молодых корейцев. Как иначе понять, кто ты, если не через национальную кухню? — рассуждает Мелинда.

Бутерброд по-корейски

Ярко освещенная комната. Стены из глиняных блоков в деревянных рамках. За полированными столами тесно в ряд сидят корейцы — все без обуви. Когда кто-нибудь встает в туалет, уборщица выдает резиновые шлепки. Это сельско-сеульская забегаловка «Тэлимджун». Меня привела сюда знакомая кореянка Кайла. На нашем столе уже нет свободного места. А официанты все подносят разнокалиберные миски с рисом, капустой кимчи, грибами, свининой, сушеными водорослями, тыквенным супом, тофу…

— Как все это съесть? — удивляюсь я.

— Одновременно! — смеется Кайла. — Так принято издавна. Корейцы много едят. Если ты придешь в гости в семью с традициями, тебе обязательно накроют такой стол. Откажешься — обидятся.

Я с удивлением наблюдаю, как Кайла мастерит «корейский бутерброд»: кладет на кимчи кусок свинины, сверху гриб, затем водоросли, ложку салата, тофу. И ловко заталкивает «сэндвич» в рот.

Кайле чуть за 30. Она пишет рецензии на фильмы и театральные постановки. Модная, современная, даже, пожалуй, богемная.

— Раньше я ходила в основном в европейские рестораны, — говорит Кайла. — Считалось: хорошее то, что западное. Но года три назад (в первой половине 2010-х. — Прим. Vokrugsveta.ru) корейцы кинулись вспоминать свои традиции. Это круто, когда ты вырываешься из обыденности и становишься вроде бы кем-то другим, а на самом деле — корейцем…

Корейские закусочные напоминают сакуру. «Всходят» в неожиданных местах, где когда-то бросили «сливовую косточку»: на первых этажах стеклянных высоток квартала Мёндон, в торговых центрах среди европейских бутиков. Будто хотят доказать: традиции неистребимы.

— В каждом ресторанчике акцент на разные кулинарные традиции, — воодушевленно рассказывает мой новый знакомый Стюарт. — В одном на стол ставят печку и при посетителях жарят свинину и мраморную говядину: хану. В другом подают исключительно жареного цыпленка с пивом: чхимэк. А вообще, пиво лучше смешивать с картофельной водкой. Такой напиток называется сомэк («соджу» — водка, «мэкчу» — пиво).

Стюарту 30 лет. Он родился и вырос в Америке. В Сеул переехал восемь лет назад: вспомнил, что он кореец, а не американец, несмотря на западное имя.

— А что заставило тех корейцев, кто никогда не покидал пределы Сеула, отказаться от традиций? — спрашиваю Стюарта.

— Во-первых, японская оккупация в начале XX века. Колонизаторам почти удалось уничтожить нашу культуру. Потом тут правили американцы, у которых не было цели вернуть наши традиции. Затем война с Северной Кореей, после чего мы оказались на целине, без четкого понимания, кто мы. И принялись строить города будущего.

Снова в шелк и вату

В период японской оккупации сеульцы, пытаясь выжить, распродавали антиквариат, доставшийся от бабушек и дедушек. То есть расставались с последними воспоминаниями о том, кто они, как считают жители Сеула. Дело было в квартале Инсадон.

Чтобы корейцы заново постигали азы своей культуры, сеульские власти превратили Инсадон в ярмарку традиционных ремесел и антиквариата.

Городская улица вымощена фигурной плиткой. С двух сторон небоскребы. Но ремесленники Инсадона будто их не замечают. На лоток выложены деревянные пупырчатые шарики для массажа ладоней и ступней. Схема нужных точек прилагается. Женщина в пышном шелковом платье — ханбоке — торгует жевательными конфетами из тыквы. Рядом в киоске висят такие же ханбоки всех цветов радуги на продажу. Корейцы носили их в Средневековье. Сейчас это праздничный наряд — для особых торжеств.

А вот повседневная одежда: ватные кафтаны и шаровары, как у Мелинды из деревни Букчон. Корейские парни и девушки в узких джинсах и коротких черных пальто с любопытством поглядывают на ватники, но не решаются. Пожилая кореянка щупает ватную юбку, задумывается.

В мастерской в центре квартала делают печатки — каменные бруски с именными иероглифами. До появления шариковых ручек у каждого уважающего себя сеульца была такая печатка. Штамп ставили на письмах и документах вместо подписи.

— Сначала нарисуйте свой иероглиф на листке бумаги. Затем накройте калькой и обведите иероглиф. Теперь кладите кальку на камень рисунком вниз. Прижмите. Обведите иероглиф через кальку острым карандашом, нажимайте сильнее. Рисунок отпечатается на камне. Теперь прорежьте лезвием по контуру. Поглубже. Вот, готово. Обмакните в красную краску — и можете ставить печать, — учат мастерицы тех, кто предпочитает сделать печатку сам.

Когда камень с иероглифом готов, его кладут в шелковую коробочку ручной работы. Раньше печатку носили с собой как паспорт. Сейчас такой необходимости нет. Но в понимании корейцев печатка не просто сувенир — это символ возрождения корейских традиций.

Дети барабанов

В театре «Чондон» аншлаг. Идет спектакль «Юль» («Ставка»). Его показывают ежедневно, в любое время года, сеульцы знают содержание наизусть. Но каждый раз они заново переживают драму об утрате и возрождении традиций.

Занавес открывается. Девочка в ярком ханбоке сидит на каменном заборе и напевает песенку пансори. Песня убаюкивает, и девочка засыпает. Ей снится райская страна, которой правит Король Белый Дракон, умный и добрый. Однажды во время праздника Короля и его подданных убивает Темный Бог — владыка демонов. Наступает вечная тьма. К счастью, выживает храбрый юноша Каон. Он долго скитается в горах в поисках оружия, которое помогло бы ему победить Темного Бога. Тот подсылает к нему своего слугу по имени Зло. Но Злу не удается убить Каона, более того, в поединке юноша обретает суперсилу. Затем он встречает в горах Мастера боевых искусств и дочь Белого Дракона: они спаслись во время атаки Темного Бога. Мастер учит Каона драться, а тот влюбляется в дочь Короля. Наконец, Каон и Темный Бог сражаются, юноша побеждает, женится на прекрасной принцессе, и в страну снова приходит свет.

Актеры играют так, будто переносятся в реальные исторические события. Я наблюдаю за зрителями: кто-то закрыл рот руками, словно боится закричать, кто-то радостно смеется, кто-то вытирает слезы. Корейцы видят в сюжете подтекст. Страна при Белом Драконе — это Корея до прихода японцев. Темный Бог и его свита — японские завоеватели, американцы, соседи с севера — все те, кто выкорчевывал национальную культуру. Каон — кореец, которому удалось сохранить традиции, несмотря ни на что. Их-то он и возвращает своему народу.

Действие спектакля разворачивается под стук национальных барабанов чангу. В Корее на протяжении веков барабан считался главным инструментом. В него били, чтобы известить народ о празднике, предупредить об опасности или выразить протест против несправедливости. По мнению сеульского журнала Morning Calm, корейцы — «дети барабанов»: настолько тесно, чуть ли не генетически, они связаны с этим музыкальным инструментом.

— Попробуйте сами. Выходите на сцену, сядьте на пол возле чангу, возьмите палочки, — приглашает зрителей театральный барабанщик, когда спектакль заканчивается. — Одну палочку пропустите между мизинцем и безымянным пальцем левой руки, концом вниз, и слегка придерживайте остальными пальцами. Она должна свободно двигаться. Другую палочку крепко зажмите большим и указательным пальцами правой руки, как шариковую ручку, концом вверх. Ей будете задавать ритм — самуль. Почувствуйте себя настоящими корейцами!

Я не кореянка, но что-то точно чувствую. Вот так, наверное, сидели в древности корейцы, и, несмотря на затекшие пальцы и ноги, думали лишь о том, как попасть в один самуль с остальными барабанщиками, потому что нужно оповестить свой народ о важном событии.

Дышать глубоко

— У нас есть обычный барабан. В него мы бьем, чтобы достучаться до тех, кто под землей. А есть в виде рыбы. Он зовет жителей вод услышать учение Будды, — рассказывает Кёунху Чхой, сотрудник храма Чогеса, центра корейского дзен-буддизма в Сеуле. — Еще мы стучим по металлической палке — для птиц. И звоним в колокол — для всех обитателей земли.

«Оркестр» звучит каждый день в четыре утра. Призывает сеульцев не спешить в стеклянные офисы, а остановиться, выдохнуть. Заглянуть в храм с расписными стенами и изогнутой черепичной крышей. Поздороваться с монахами и монахинями.

— Когда корейцы приветствуют друг друга, они должны сделать позу хапчан. То есть сложить руки на груди домиком, — объясняет монахиня Чи Ин. — Люди так здоровались со времен Будды. Хапчан — пожелание добра и счастья окружающим. Складывая таким образом руки, вы настраиваетесь на позитив. И начинаете путь к просветлению. Чи Ин, наголо бритая, в сером халате и шароварах, садится на циновку, скрещивает ноги и предлагает всем последовать ее примеру.

— Повернитесь к тому, кто сидит возле вас. Трижды спросите его: «Кто ты и какое твое истинное желание?» Внимательно выслушайте ответы и поблагодарите за них. Затем он спросит вас о том же. Отвечайте три раза, но не повторяйтесь. Когда закончите, закройте глаза и думайте только о своем дыхании. Дышать надо глубоко. Любые мысли отбрасывать… Когда я трижды позвоню в колокольчик, вы должны будете вернуться в реальность…

— И что это дает? — спрашиваю у Чи Ин.

— Вы станете другим человеком, поймете, в чем суть вашего пребывания на земле.

— А если не получится?

— Значит, требуется глубокое погружение. Я обычно рекомендую корейцам задержаться в Чогесе. Вставать вместе с монахами до рассвета. Слушать призыв барабанов. Повторять упражнения несколько раз в день. А затем пить чай с нами и обсуждать свои чувства. И однажды наступит момент: вы четко осознаете, кто вы, — улыбается Чи Ин.

^{Фото: GETTY IMAGES (X3), LAIF (X4) / VOSTOCK PHOTO, HEMIS (X3), PHOTONONSTOP / LEGION-MEDIA, REUTERS / PIX-STREAM}

^{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 9, сентябрь 2017, частично обновлен в октябре 2023}