Севильские страсти: в 4 картинах с увертюрой

— Самый большой в мире собор! Знаменитая колокольня Хиральда! Легендарный Архив Индий! Литературные маршруты? Места Сервантеса, Лопе де Веги! Все они снабжены мемориальными досками!..

Сотрудница севильского турофиса Исабель даже не ушла обедать вовремя, чтобы отговорить меня пройти городскими маршрутами Дон Жуана и Кармен. Cо свойственной севильцам страстностью она перечисляла достопримечательности, которые казались ей более достойными и примечательными, чем следы вымышленных героев.

К тому же по иронии судьбы самые известные в мире севильцы — Дон Жуан (по-испански Дон Хуан) и Кармен (по-испански с ударением на первый слог) — стали таковыми благодаря иностранцам. А точнее, бешеному успеху опер австрийца Моцарта и француза Бизе. Вероятно, поэтому Дон Жуан и Кармен не так близки севильцам, как можно было бы ожидать.

С большим трудом удалось выцыганить у Исабель брошюру-путеводитель по «оперным местам», изданную тем же турофисом в рамках проекта «Севилья. Город оперы».

Увертюра с видом

Ресторан «Кармен» неподалеку своим названием утверждал-таки значимость персонажа для горожан и предлагал шикарные виды на Гвадалквивир и Золотую башню.

У подножия этой сторожевой башни вплоть до 1852 года, пока не появился в Севилье первый каменный мост, была понтонная переправа, соединявшая город с предместьем Триана. Именно там располагалась крупнейшая в Испании цыганская колония, славившаяся кузнецами, исполнителями фламенко и контрабандистами.

«Как же, как же! Кармен-цыганка», — услужливо поддакивает официант. «Так это в ее честь ресторан назван?» — спрашиваю с преждевременным удовлетворением. «Не-е-е-ет, — энергично трясет он головой, — так хозяйку зовут». Хозяйка, тезка знаменитой сердцеедки, провожает большую группу отобедавших в соседнем зале скандинавов, напропалую стреляя глазами.

Распрощавшись с гостями, рестораторша хватает мобильный и заговорщицки сообщает в трубку: «Мария, отправила их к тебе за сувениркой. Будут брать веера и мантильи». Так Кармен 150 лет назад ловко устраивала контрабандистские дела где-то здесь, в портовой таможне у Золотой башни и городской стены, кусок которой еще можно разглядеть с террасы ресторана.

Картина 1. Хор Дон Жуанов

Мне тоже неловко ему отказывать, но я спешу на встречу с экспертом по связям Дон Жуана собственно в королевский дворец — Алькасар. Пышный, в мавританском стиле, словно сошедший со страниц «Тысячи и одной ночи», он видел на своем веку немало распутников благородных кровей, в том числе по фамилии Тенорио.

— Были такие при севильском дворе, но не ищите среди них прототипа, — решительно отметает все инсинуации Луис Монтьель, вице-президент Центра культурных инициатив Севильского университета. — Тирсо де Молина просто дал своему персонажу когда-то распространенную придворную фамилию.

Я потихоньку вычеркиваю из маршрута путеводителя дворцы семьи Маньяра и семьи Тенорио.

— Алькасар — другое дело, — Луис недаром назначил встречу именно здесь. — Это квинтэссенция духа авантюризма, который притягивал любопытных со всей Европы.

Открытие Колумба сделало Севилью — главное «окно в Америку» — без преувеличения мировой столицей. Сюда слетались искатели приключений, ощущений, дельцы, писатели и просто бездельники. С собой они увозили и тиражировали по миру севильские истории.

Картина 2. Речитатив Кармен

Луис — дока по части городских мифов — собрал из экспонатов сотен музеев по всему миру две самые полные выставки о Дон Жуане (в 2009 году) и Кармен (в 2016-м). В процессе работы Луис пришел к выводу, что Кармен, по сути, alter ego Дон Жуана. Женская версия мифа про бесконечное соблазнение, страсть, бунт и свободу появилась, как только для этого возникли исторические предпосылки.

Такой предпосылкой в 1812 году стало решение Королевской табачной фабрики в Севилье нанять на производство женщин. Оно было продиктовано сугубо экономическими соображениями: цигарки женщины крутили ловчее мужчин. Но результат получился значительно более резонансным.

Когда молодой Проспер Мериме, писавший про Кармен, в 1830 году прибыл в Севилью, рассчитывая узнать больше о жизни цыган, город предлагал сравнительно новый аттракцион — конец рабочего дня на первой в мире фабрике по производству сигарет, когда из высоких ворот шумной толпой высыпались работницы. Зрелище это привлекало толпы донжуанов и было настолько впечатляющим, что начинающий писатель заставил свою цыганку в свободное от контрабанды время крутить цигарки.

Шесть тысяч принятых на работу севильянок составили уникальное профессиональное сообщество. Они устраивали бунты в XIX веке, когда машинное производство сигарет стало вытеснять ручной труд.

Здание фабрики в 1956 году занял Севильский университет, который принял эстафету и активно борется за женские права. Во внутреннем дворике ректората, где когда-то сушили привезенные из Нового Света табачные листья, проходят Дни борьбы против гендерного насилия. Наряду с реальными фотографиями на стендах представлены разноязычные афиши, открытки, почтовые марки, пластинки, спичечные коробки с изображением Кармен. На немецком пакетике из-под супа марки Karmen жгучая цыганка с красным цветком в волосах страстно прижимает половник к груди. Две студентки рассматривают фотографию Пласидо Доминго, где он в роли Хосе обнимает бездыханное тело партнерши:

— Значит, символ Испании — жертва мачистского насилия?

Еще недавно ветреность Дон Жуана воспринималась снисходительно и даже с симпатией, в то время как Кармен считалась чуть ли не уличной девкой. Сейчас все наоборот: волокиту осуждают за неуважение женского достоинства, а цыганка превратилась в символ борьбы женщин за свои права.

На прощание Луис приглашает «к себе», в пристройку перед фасадом — бывшую фабричную тюрьму, отданную историческому факультету. На двери Луисова кабинета соседствуют таблички: современная «Архив» и старинная, сохраненная, видимо, для устрашения студентов, «Камера № 1». Сюда, по версии путеводителя, должен был отконвоировать капрал Хосе темпераментную работницу по имени Кармен за драку с товаркой.

— Это было бы логично, но и у Мериме, и у Бизе цыганку отправляют в другую тюрьму, городскую. Потому-то, охмурив по дороге конвоира, она и смогла сбежать, — говорит Луис.

И сейчас очевидно, что красотке нетрудно было скрыться в лабиринте улочек с поэтическими названиями: Перца, Крестов, Жизни.

Картина 3. Дуэт с ансамблем

В переулке Воды керамическая табличка вводит туристов в заблуждение: мол, в таверне неподалеку Кармен из оперы Бизе встретилась с капралом Хосе и тореадором Эскамильо. На самом деле в либретто нет точных указаний на местонахождение веселого кабачка старого цыгана Лильяса Пастиа, где, согласно Бизе, танцевали сегедилью и пили мансанилью. А Мериме прямо сообщает, что тот располагался в цыганском районе Триана. Но магическая сила керамических табличек всегда способствует процветанию близлежащих заведений.

Ресторанчик, как бы случайно оказавшийся рядом и присвоивший себе честь быть «той самой таверной», предлагает все ту же мансанилью (разновидность хереса). «Сладкие как мед апельсины», которые так любила Карменсита, разбиваются о мостовую, падая с деревьев. Мужской голос просит разрешения подсесть: я вздрагиваю. Но нет, это не благородный обольститель, укрытый плащом, а юный помощник Луиса, откомандированный для сопровождения корреспондента по злачным местам.

Именно в этих местах наши герои могли бы встретиться, невзирая на разницу в происхождении и временную дистанцию. Змеиной улицей — «вы знаете ее, она вполне заслуживает это название своими заворотами» — Кармен следует к «дому свиданий», а двумя с лишним веками ранее «первый озорник Севильи» планировал отправиться туда сразу по прибытии в город для посещения «красоток». Окрестности улицы Кандилехо и нынешней Гравины (прежде Кантарранас) когда-то «славились» притонами и борделями: там Дон Жуан бывал у «Юлии, которая с Кандилехо», а Кармен назначает свидания Хосе.

Об этом мало кто помнит, потому что керамические таблички развешаны совсем в других местах, хотя тоже довольно злачных. Самое знаменитое из них — отель-ресторан «Под лаврами» (Hostería del Laurel). Происхождение названия неизвестно, возможно, оно намекает на литературные лавры прославленного постояльца — поэта и драматурга XIX века Хосе Соррильи. Мадридец Соррилья прославился своей вариацией на тему похождений севильского обольстителя — «Дон Хуан Тенорио».

— Из десятков произведений, посвященных Дон Жуану, в Испании больше всего известно именно это, хотя, откровенно говоря, стихи там бездарные, — мой провожатый, Оскар, недавно отучился на арт-критика и безапелляционен в суждениях. — Остановите прохожего в Севилье, и он вспомнит пару строк из Соррильи. А знаете почему? Они незамысловаты, как хозяйственное мыло.

Первое действие сочинения Соррильи вполне банально разворачивается на некоем постоялом дворе, который, как гордо уверяют официант и табличка, списан именно с заведения «Под лаврами». И именно на его террасе ежегодно 1 ноября актеры отыгрывают соответствующие сцены в окружении типичных севильских зданий.

Не менее органично в этом антураже смотрятся двое уличных музыкантов, явно из цыган, в спортивных костюмах, самозабвенно исполняющих затасканные темы а-ля фламенко под раздолбанную гитару. Моего провожатого с утонченным чувством прекрасного коробит от этого зрелища.

— Из-за таких вот цыганских попрошаек люди думают, что это и есть фламенко! — с негодованием восклицает он. Слишком громко. Ребята в спортивных костюмах, не переставая петь, угрожающе прищуриваются. Оскара это нимало не смущает, хотя, судя по всему, шансов на победу при возможном столкновении у него нет.

— Ты что-то имеешь против цыган, пайо? — так презрительно называют цыгане нецыган. Я ищу возможные пути к отступлению через оградку террасы, но конфликт разрешается неожиданным образом. Музыканты замечают у моего щеголеватого спутника запонки в виде герба Святого братства Богоматери Надежду Подающей из Трианы. «Пайо, да ты нашу Богородицу уважаешь!» — «Ну, а как, я родился в Триане!» И все обнимаются. Цыгане давно были выселены из Трианы в спальные пригороды, но свою покровительницу по-прежнему чтут и готовы с кулаками отстаивать ее славу перед поклонниками другой известной в городе Богородицы, тоже Надежду Подающей, но из района Макарена.

— Думаете, в городе, где два района спорят, чья Богородица круче, могут всерьез полагать, что распутство влечет за собой кару Божью? — философски спрашивает меня Оскар. И вежливо отказывается сопровождать меня на городское кладбище, где есть шанс испытать трепет при мысли о неминуемом наказании за грехи.

Картина 4. Ария каменного гостя

На кладбище Сан-Фернандо за умеренную плату можно совершить театрализованный визит — по третьему акту пьесы Соррильи с участием «каменного гостя». Мероприятие проводят только в ноябре, поэтому мне приходится надеяться на силу воображения. Среди величественных семейных усыпальниц и надгробий не так уж сложно представить себе встречу Дон Жуана с Командором. Обнаруживается, кстати, захоронение некоего Мигеля Тенорио, а также ряда лиц по фамилии Ульоа, которую в разных литературных обработках традиционно носит Командор. Но обладателями самых внушительных статуй являются знаменитые севильские тореадоры — Игнасио Санчес Мехиас, Хоселито, Эспартеро (почти Эскамильо из оперы Бизе).

На выходе с кладбища местный житель предлагает услуги частного извоза, обещая домчать за пять минут до памятника Дон Жуану в Старом городе. «Натурально, — говорит, — знаю такой памятник, как не знать!» Потом клянет навигатор, пять раз спрашивает дорогу и, уже в бешенстве, чертыхнувшись, сворачивает на пешеходку. Прохожие поспешно жмутся к стенам. И вдруг прямо перед автомобилем вырастает «тень Командора», суя водителю в нос полицейское удостоверение. Немая сцена длится лишь мгновение, заслуженного возмездия не случается, водитель жмет «Командору» руку и не проваливается под землю, а говорит: «Ох и напугал ты меня Эрменехильдо!» Полицейский, оказавшийся то ли кумом, то ли сватом, хохоча, показывает, как проехать дальше по пешеходной улице к искомому монументу.

Если бы не Эрменехильдо, мы бы, конечно, проскочили этот невзрачный памятник, похожий на разнорабочего в берете. Его возведение в 1975-м явно было «отмазкой» для первых ласточек въездного культурного туризма.

Повеселев от безобидности бронзового Дон Жуана, я отправляюсь к его «женской версии» в том же металле. Памятник Кармен, выполненный двумя годами раньше, не обещает никакой интриги. Но интрига есть. В свете фонарей перед ареной для боя быков, где в опере Бизе (а не в лесу, как у Мериме) цыганку зарезал ревнивец, отбрасывает черные тени целая ватага статуй, все сплошь мужских. Я узнаю их — только что видела на погосте: Игнасио Санчес Мехиас, Хоселито, Эспартеро (почти Эскамильо). Увидев, как я мечусь между ними, из еще открытых касс арены выходит маленькая женщина в строгом, но кроваво-красном костюме. Кивает головой и ведет меня на другую сторону площади, где обнаруживается неприметная, наполовину скрытая листвой, бронзовая Кармен.

— Видите, как много у нее здесь поклонников, — говорит женщина, — но нам в Севилье всегда мало того, что есть. Хочется того, чего нет. И пусть попробует кто-нибудь встать на пути!

Ветер с Гвадалквивира рвет листья и разгоняет тучи. От выглянувшей луны тени статуй на асфальте удваиваются. На том берегу, над Трианой, слышен раскат грома.

Занавес.

_{Фото: HEMIS / LEGION-MEDIA (X11)}

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 4, апрель 2018}