Планета сверхлюдей: почему «крышу мира» называют еще и «подножием смерти»

Корреспондент «Вокруг света» отправился в Таджикистан и, проехав по памирскому тракту, понял, почему «крышу мира» называют также «подножием смерти».

«Вернешься с Памира другим человеком. Заново рожденным», — напутствовали меня за ужином в Душанбе сотрудники «МегаФона», организовавшие путешествие. Я пожал плечами: «Чтобы заново родиться, нужно умереть…»

Смерть от облепляющей жары, которой встретил меня город Душанбе, не казалась тогда преувеличением. Спасение удалось найти только в пустынном фойе гостиницы. «О, у вас даже спа-центр есть?» — поинтересовался я у сотрудника ресепшен, разглядывая разложенные на стойке листовки. Не отрывая взгляда от компьютера, он ответил: «Да, спа работает с семи утра до 11 вечера». Стрелки часов показывали 22:10. «Значит, у меня еще есть время сходить в бассейн?» — «Нет, сегодня женский день». — «В смысле?» — «В смысле сегодня женщины купаются. Завтра будет ваш день…» Завтра мне предстоял длинный путь, и мысль о том, что это будет «мой день», вселяла надежду.

Душанбе — Калаи-Хумб

Рано утром наша компания на нескольких машинах отправилась в Калаи-Хумб. Дорога шла мимо живописных, поросших лесом и кустарником гор. На пути то и дело встречались пасеки, отары овец. Во время остановки около горы Шовруз, напоминающей формой склонов каменный тюльпан, водитель по имени Мамлюк спросил: «А что, много в Москве наших?» — «Таджиков?» — уточнил я. «Памирцев! — Мамлюк, казалось, немного обиделся. — У меня там два брата. Один электрик, другой машинами занимается. Я тоже хотел перебраться, а потом передумал. Мне и тут хорошо: все разъехались, и я теперь за главного».

В Калаи-Хумб мы прибыли вечером, смеркалось. Наш постоялый двор располагался на берегу шумной и агрессивной реки Пяндж. Течение здесь делает резкий поворот, огибая скалистый берег, на который стремнина обрушивает мутный поток. Часть воды, оттолкнувшись от камней, устремляется в обратном направлении, отчего создается впечатление, что река течет одновременно в обе стороны. Залюбовавшись природным явлением, я не заметил, как ко мне подошел наш проводник Диловар, коренастый памирец лет 35 с колючим взглядом золотистых глаз. «Афганистан рассматриваешь? — спросил он, кивнув на массивный горный кряж на противоположном берегу, заслонивший полнеба. — Рукой подать, правда?» Потом облокотился на парапет и продолжил: «Один народ раньше был. Границу по реке провели во времена Российской империи. Там заправляли британцы, здесь — русские. Это даже на языковом уровне чувствуется. На том берегу много англицизмов, у нас — заимствований из русского. Вот, например, мы говорим „билете“, а они — „тикете“, мы — „водителе“, они — „дривире“, и так далее». «А как туда попасть?» — поинтересовался я. «Покупаешь визу и попадаешь. По мосту, — мой собеседник сплюнул в реку. — Только что там делать...»

Ужин был устроен на топчанах, расставленных около реки. Суп шурбо, плов и овощи. После трапезы я решил не идти в душную переполненную людьми комнату, а заночевать на улице. «Вообще, у нас не принято спать под деревьями», — сказал мне присоединившийся к нам в качестве сопровождающего памирец Далер. На вид ему чуть за тридцать, он уроженец Хорога, светлокожий и светлоглазый. «Змеи?» — чуть напрягся я. «Джинны! — на полном серьезе ответил Далер. — Существует поверье, что по ночам они слетают с веток и воруют души спящих». «Ну вот и проверим», — зевнул я и растянулся на топчане.

Карон — Хорог

Неподалеку от Калаи-Хумба, на высоте около двух километров, ведутся раскопки древнего города Карон, куда мы и отправились на следующее утро. Раньше сюда вела только извилистая тропа, сейчас к месту раскопок можно добраться на машине по крутой грунтовой дороге. По камням горного кулуара прогуливались ослики, в отдалении несколько рабочих наотмашь мотыжили исследуемую породу.

Предоставленные сами себе, мы уже с полчаса бродили по развалинам чего-то древнего, как внезапно на нашем пути, будто из воздуха, возник смотритель. Внешностью он напоминал старика Хоттабыча: длинная седая борода, лукавые глаза, халат и тюбетейка (джинны, говорите?). Смотритель молча отворил дверь в небольшое подсобное помещение и продемонстрировал свои сокровища: керамические и каменные артефакты, найденные во время раскопок. «Кварц надо?» — Хоттабыч протянул мне мутный камень. Поблагодарив за подарок, я огляделся по сторонам в поисках кувшина, пригодного для квартирования мифического существа, и спросил: «А где вы живете?» Старик махнул куда-то вниз: «В кишлаке». «И что, каждый день сюда поднимаетесь?» Он только пожал плечами: мол, а что такого, работа как работа.

Мотыжившими на раскопках рабочими дирижировал пожилой мужчина. Он оказался доктором Академии наук Таджикистана Юсуфом Якубовым, обнаружившим в 2012 году древний город. По словам академика, возраст Карона насчитывает 3500 лет, это было достаточно большое поселение, обнесенное стеной. «Вон там стоял зороастрийский храм огня, — доктор махнул рукой куда-то в сторону. — Его фрагменты мы нашли вместе с частью священной книги Авесты. Памирцы еще в первом тысячелетии до нашей эры исповедовали зороастризм. Потом культ огня был вытеснен исмаилизмом, направлением в шиитском движении ислама. Памирцы до сих пор его исповедуют». «Дедушка-смотритель, наверное, исмаилит?» — спросил я археолога, ища взглядом Хоттабыча. «А был дедушка?..»

Дорога до Хорога тянется вдоль бурлящего Пянджа. Асфальт на тракте — явление редкое. Машины, проезжающие по грунтовым серпантинам, поднимают клубы пыли, в которой задыхаются туристы, путешествующие на велосипедах, мотоциклах и — редко — пешком. Пару раз мы проезжали небольшие кишлаки, где женщины кутались в некое подобие хиджабов. «Странно, что паранджа на Памире — нечастое явление», — поделился я своим наблюдением с водителем. Мамлюк ответил: «Наши женщины паранджу не носят. А если и закрывают лицо, то исключительно в целях защиты от пыли, не по религиозным соображениям».

Хорог, административный центр Горно-Бадахшанской автономной области, порадовал плодами цивилизации: гостиничные номера с кондиционером, Wi-Fi . «Есть хорошая кофейня поблизости, давай сходим», — на правах хозяина предложил Далер. Мы заказали два айс-кофе. «Льда осталось только на одну порцию», — с сожалением сообщила девушка-бариста. Далер уступил порцию мне, и пять минут спустя я пил теплый черный кофе без каких-либо признаков льда...

«Здесь мало что поменялось с момента развала СССР: работы нет, молодежь уезжает», — констатировал Далер. «Но ведь ты вернулся!» Мой собеседник учился в Российском университете дружбы народов. После окончания филологического факультета мог остаться в Москве, но решил приехать обратно в родной город. «Я младший сын в семье и по местным традициям должен присматривать за родителями. И если честно, то возвращался я, не видя каких-либо перспектив. Было лишь желание переломить ситуацию». Вместе с друзьями Далер создал молодежную организацию, сейчас в ней около четырехсот волонтеров. «Некоторое время назад сель затопил поселок в Дарвазском районе, и мы стали первыми, кто пришел на помощь». Далер стучался тогда во все правительственные двери. В итоге его организации даже выделили вертолет, чтобы доставить в район бедствия груз. «Но, к сожалению, мы — капля в море», — с грустью сообщил Далер, допивая кофе.

Хорог — Мургаб

Путь в Мургаб лежит через долины, окруженные суровыми горами. Зимой температура здесь опускается до минус 60 градусов Цельсия. Сильные ветра заметают дороги непролазными сугробами, и машины часто застревают. «Единственный способ выжить в такой ситуации — жечь покрышки и греться в ожидании помощи, — поделился личным опытом Диловар во время остановки. — Если помощи долго нет, в ход идут кресла и все, что горит. Неслучайно Памир называют „подножием смерти“…»

Мургаб, самый высокогорный город бывшего СССР (более 3600 метров над уровнем моря), напоминает остров погибших кораблей: утлые одноэтажные домики, будто согнанные порывами ветра в долину, сиротливо жмутся «бортами» друг к другу на фоне надменных и величественных гор. Электричество в гестхаусе «У Ибрагима» отсутствовало — деревянные столбы электропередачи, как неприкаянные покосившиеся мачты, топорщились по всему поселку. «Сейчас включу генератор, но только на три часа, — известил сам Ибрагим, проходя мимо нашей компании. — Скоро можно будет поужинать». Через открытую дверь кухни было видно, как дочь и жена хозяина постоялого двора, суетясь, по очереди закидывают в топку куски кизяка. На печи в кастрюле кипел суп, но есть совсем не хотелось.

Голова раскалывалась, подташнивало, сердце учащенно билось. Я умылся водой из рукомойника, обустроенного на дворе. Особо не помогло… «Если почувствуете признаки горной болезни: головная боль, тошнота, аритмия, — обязательно сообщайте», — сказал за столом Диловар. Отправив несколькими ловкими движениями тарелку супа внутрь себя, он добавил: «Почти каждый раз кого-нибудь приходится спускать вниз из-за приступа „горняшки“». Легкая паника змеиным клубком зашевелилась на дне живота: нам еще два дня здесь быть — продержаться бы… В этот момент у меня зазвонил телефон, и я вышел во двор. «Если выживу, — решил я добавить немного драматизма в разговор с беременной подругой, — то сына назову Памиром». «Может, не надо… — неуверенно произнесла она. — Ты уже кошку назвал Чучхе. Помнишь, как на нас смотрели в ветклинике…»

Головная боль не стихала. Сон в таком состоянии представлялся единственным спасением. Я зашел в свою комнату, которую делил с другим участником поездки. Пахло сыростью, где-то под потолком скреблись мыши. Одеяло было неподъемным: его будто набили песком или сухим цементом. Придавленный им, как могильной плитой, я подумал: «Будь что будет» — и моментально уснул.

Мургаб — Кульма

Проснувшись рано утром под «каменной плитой» в том же положении, я было подумал, что кризис горной болезни миновал. Тревожных признаков не ощущалось. Но выйдя к завтраку, понял: что чувствую себя сносно, если сижу не шевелясь. Любая нагрузка давалась с трудом.

Второй водитель, Анзур, поведал мне в утешение историю из своей молодости. Всю жизнь он проработал геологом. Как-то вдвоем с научным руководителем они провели около месяца на «пятитысячнике». «За работой курили не останавливаясь. — Сейчас Анзур избавился от вредной привычки. — Ладно, я, молодой, но моему шефу уже было за шестьдесят. В какой-то момент к нам командировали коллегу из Москвы. Москвич страшно удивился: мол, как вам здоровья хватает курить на такой высоте! Руководитель тут же парировал: „Я бы еще и водки выпил! Надеюсь, привез?“» Мысль об алкоголе доставляла мне физическое страдание.

Во второй половине дня мы ездили к перевалу Кульма, расположенному у китайской границы на высоте 4362 метра, где обустроена базовая станция «МегаФона». По дороге обратно я заметил группу детворы, беззаботно гоняющую мяч… «Далер, признайся, твой народ наделен сверхспособностями?» — спросил я своего компаньона, когда мы уже стояли во дворе гестхауса «У Ибрагима». Далер засмеялся: «Ну не даром же считается, что целебные свойства у горной ромашки сильней, чем у полевой!» Потом он посерьезнел и сказал: «На самом деле существует куча соблазнительных легенд. Например, о том, что памирцы — потомки Александра Македонского или предки ариев. Многие в эти легенды верят…» «А ты нет?» Далер иронически улыбнулся: «Ну о каких „великих“ арийцах можно говорить, если мы сидим без электричества? — Далер посмотрел на часы: время, отведенное на работу электрогенератора, давно истекло. — И вообще, я считаю все эти теории вредными! Они послужили причиной многих бед в двадцатом веке».

Помолчав и подумав, Далер добавил: «Но жизнь в горах действительно оставляет отпечаток. Здесь острее понимаешь, что отступать некуда и все зависит только от тебя».

***

На обратном пути в Душанбе мы задержались в Ишкашимском районе на сутки, чтобы посетить горячий источник Бибифотима, якобы целебный. Источник бьет высоко в горах, вокруг него построена специальная купальня, где с относительным комфортом можно подготовиться к процедуре, то есть полностью раздеться и повесить одежду на крючки. «Сейчас там женщины купаются», — сообщил нашей компании мужичок средних лет, стоявший в предбаннике. Я вспомнил свой неудачный опыт в Душанбе и хотел было всех развернуть. Но завсегдатай сказал: «Как только последняя выйдет, нужно сразу забегать! Здесь мужские и женские группы купаются по очереди». Ждать пришлось минут двадцать; все это время наш словоохотливый компаньон травил байки: «…Одна женщина, иностранка, очень долго не могла забеременеть. Она приезжала сюда пять раз, а потом…» «А потом нашла себе нормального мужика и родила?» — схохмил один из нашей группы. Рассказчик строго уточнил: «Не знаю насчет мужика, но действительно родила». И перед самым нашим заходом добавил: «Главное — залезть в узкую нишу в стене. Говорят, после этого желания сбываются».

Купальня представляет собой небольшое замкнутое пространство глубиной в метр. Дно обложено плиткой, а сверху свисают массивные каменные отростки, по которым струями течет вода. Ее температура по ощущениям больше сорока градусов — долго не поплаваешь. Ниша действительно оказалась узкой: желающих туда лезть было немного. Двое. Я полез вторым и, уже стоя внутри, где вода казалась еще горячей, понял, что самое сложное — вылезти обратно. Я пробовал и головой вперед, и ногами, в итоге, извиваясь как уж, гонимый приступом клаустрофобии, я выпал в купель, слегка поранив ладонь об острые камни. Оценив символичность момента, я вдруг понял, что, вылезая, забыл загадать желание.