Пещерное сознание: как живут обитатели турецких подземелий

«Вокруг света» отправился в Турцию выяснить, что хорошего в такой жизни.

Бабушка Арифе любит гостей и готова позировать перед камерой. А дедушка Мустафа ворчит, что порядочные женщины не позволяют туристам фотографировать свое лицо. От обрыва ко входу в их пещеру спускается крутая протоптанная в камне тропинка. Маленький двор на площадке перед скалой чисто выметен и огорожен виноградными лозами, в углу пристроилась спутниковая тарелка. Арифе и Мустафа — троглодиты, жители пещер.

Пещера с видом

В традиционную каппадокийскую пещеру без поклона не войдешь: очень низкий дверной проем. Раньше такие проходы служили дополнительной защитой от непрошенных гостей. Многие пещеры в долине Гёреме были вырыты людьми еще в IV веке: в таких жилищах скрывались от преследования ранние христиане. Рослым римским воинам в полном боевом облачении было сложно проникать внутрь узких лабиринтов.

Трехкомнатная пещера досталась Мустафе после смерти отца: на этом куске земли, полученном во времена Ататюрка, живет уже четвертое поколение семьи.

— Потрогай стены, — говорит 77-летний Мустафа, — они сохраняют жизнь. У меня дома даже хлеб и виноград неделями не портятся, что уж говорить обо мне. — Он бьет себя кулаком в грудь и смеется.

Местные скалы из вулканического туфа приглянулись первым поселенцам неслучайно: порода так легко поддается обработке, что для создания жилого пространства достаточно лишь кирки и лопаты. При этом податливый туф твердеет на воздухе и вскоре после завершения работ перестает осыпаться. Но главное его достоинство — естественный климат-контроль: летом в таких пещерах прохладно, а зимой тепло.

— Когда молодые были, мы жили в современных домах, но нам не нравилось, много переезжали, — рассказывает бабушка Арифе. — То холодно, то душно, то мало места, то дорого. А сюда как приехали, стало в самый раз. Я редко из пещеры выхожу, разве что на базар раз в неделю.

Находясь в ее доме и не подумаешь, что ты в пещере: на побеленных стенах висят ковры, на шкафах и тумбочках разложены плетеные салфетки, на диване расстелено вязаное покрывало. Канарейки в клетках перекрикивают диктора из телевизора, в окна вставлены стеклопакеты.

— Здесь со времен моего отца почти ничего не изменилось, — говорит Мустафа. — Мы разве что стены побелили, обновили окна и порог. А водопровод и электричество провели еще лет тридцать назад, прямо из города. Такой дом и ремонта не требует.

— А хотели бы жить в Стамбуле? — спрашиваю бабушку.

— Нет, — смеется она, — там шумно и пещер нет.

Пока я выбираю сувенирную куклу из тех, что Арифе делает на продажу, бабушка показывает мне расшитый головной убор, который она надевала перед свадьбой больше пятидесяти лет назад. И просит ее сфотографировать, пока не видит дед Мустафа.

— Хотела бы я быть такой же красивой, когда состарюсь, — говорю я Арифе.

— Это потому, что я живу в пещере, — отвечает бабушка. — Все мы тут красавцы и долгожители.

Пещера с традициями

«Живи дольше, живи лучше, в моем доме, милой пещере». Скан публикации «Нью-Йорк таймс» от 2 мая 1997 года с таким заголовком приклеен скотчем к стене пещеры, выдолбленной в туфовом столбе недалеко от крепости Учхисар. С фотографии улыбается Исмаил Кутлугюн, хозяин этого конусообразного природного образования, каких здесь немало. Их называют «дымоходами фей» — перибаджалары (peribacaları).

Пещеру Исмаила я нашла не сразу, дорогу показали местные жители. Здесь у многих нет почтовых адресов: каждого пещерного поселенца почтальоны знают в лицо, потому на конвертах и посылках достаточно указать долину и имя получателя.

Исмаил сидит в гостиной, его жена Имине разливает чай в стеклянные стаканчики, армуды.

— Видишь ниши в стенах, где расставлена старая посуда? Это голубиные насесты, — говорит Исмаил. — Когда-то здесь был старый христианский монастырь, а в этих пещерах его обитатели держали голубей: птичий помет использовался в качестве удобрения. Монахи выращивали виноград и делали вино. Но это давно было, еще до Османской империи. А когда их прогнали, пещеры заняли турки. Я никогда не жил в другом месте. В этой пещере родился, в ней и умру.

Исмаил — старший из двух братьев в семье, поэтому всегда знал, что туфовый дом достанется ему. В его перибаджалары восемь этажей: чем выше забираешься, тем меньше комната.

— Посмотри, раньше здесь в каждой пещере жили люди, — стоя со мной на балконе второго этажа, Исмаил указывает на лес туфовых конусов, похожих на гигантские термитники. — Целая деревня была. Вон дом семьи Имине. Она тоже дочь троглодитов, мы с детства вместе росли. Когда я маленький был, жители пещер еще кур держали, коз и даже коров: нижний этаж использовали под хлев. А потом, в 1980-е, власти объявили общее расселение. Многим квартиры дали в Невшехире. А моя пещера оказалась самой крепкой, только мне и разрешили остаться, но скот держать запретили. Теперь мы тут с Имине одни.

Я иду через двор за Исмаилом к другой скале, посмотреть на зимние квартиры — бывшие монастырские винодельни. В них комнаты меньше и коридоры глубже уходят в породу. В полу кухни, по совместительству главной комнаты в доме, выдолблен очаг, похожий на огромную чашу с узкой горловиной. Когда здесь готовят еду, заодно прогревается и вся пещера. Правда, этими квартирами Исмаил давно уже не пользуется: в холодное время года он просто топит углем и дровами металлические буржуйки в летних комнатах.

— Мои далекие предки были кочевниками. Тут один ученый из Анкары приезжал, говорил, что традиция делить жилища на летние и зимние — тоже отголосок кочевой жизни. Как сезонные пастбища. Или вон видишь в центре потолка такая специально сделанная вмятина? Это гёбек, «пупок» по-нашему, так в шатрах бывает. Только я ему говорю: не кочевник я, здесь моя история. Если от своей истории бежать, нечего будет передать детям.

— А молодежь готова жить в пещерах? — спрашиваю.

— Нет, — вздыхает Исмаил, — ведь молодым нужны университеты, офисы и клубы. Все это есть только в больших городах. А в наших долинах кроме истории уже ничего нет, вот и уезжают. Одна надежда на туристов: молодые турки все перенимают у иностранцев, а те могут заразить их модой на пещерную жизнь. Люблю смотреть на заграничных гостей, когда они впервые входят в мой дом, украдкой трогают стены, нюхают воздух и с опаской поглядывают на потолок: как бы не обвалился. Ровно так же я веду себя в современной квартире. Смешно, наверное. Я часто предлагаю путешественникам переночевать у себя, вкусить экзотики. Только это все неофициально: на справки, необходимые для открытия отеля, денег у меня пока нет.

Пещера с туристами

Хакан Бей, владелец отеля Wings, копил на специальные разрешения для реконструкции пещер двадцать пять лет. Больше двадцати лет он работал управляющим в лучших гостиницах Стамбула, откладывал деньги и наконец сумел выкупить для своего отеля здание, построенное над историческими пещерами в Невшехире.

— Больше всего денег ушло на ремонт пещерных номеров, — говорит Хакан. — Пришлось оформить много разрешений. В пещерах Каппадокии без справки даже гвоздь не вобьешь, а нам нужно было не только расширить комнаты для удобства гостей, но и разместить в них хаммамы, украсить стены барельефами.

После того как в 1985 году ЮНЕСКО включило Национальный парк Гёреме и другие пещерные поселения Каппадокии в список всемирного наследия, привычные для многих жилища превратились в исторические памятники. Со всем прилагающимся к ним правилами пользования: согласно турецкому законодательству, за порчу исторических памятников можно получить от двух до пяти лет тюрьмы.

— Закон касается даже тех, кто живет в пещерах из поколения в поколение. Сначала к запрету относились несерьезно, но в 1992 году правительство дало понять, что не шутит: тогда в тюрьму на два года посадили пастухов, которые выдолбили себе спальные ниши в одной из пещер в долине Гёреме. Они неграмотные были, не знали, что историческую ценность портят. После этого случая жители Каппадокии стали очень бережно относиться к своим пещерам.

Если владелец пещеры хочет что-то изменить в своем жилище, первым делом он должен получить справку о том, что пещера не является историческим памятником. План реконструкции утверждается государственным архитектором. На каждый этап строительства требуется отдельное разрешение.

Специальная комиссия следит за ходом работ и в течение нескольких лет может являться с проверками. А если кто-то из местных жителей сообщит полиции об изменениях во внешнем облике пещеры, то это повод для приезда и проверки всех документов. Но бюрократические сложности не останавливают желающих «строить» в пещерах свой бизнес.

— В архитектурном плане Каппадокия — уникальное место, — говорит Хакан. — Посмотрите, как наши природные образования похожи на творения каталонца Антонио Гауди. Он вдохновлялся этим местом, как и французский архитектор Ле Корбюзье.

С каждым годом количество пещерных отелей в Каппадокии растет. Прежние конюшни, голубятни, склады и винные погреба становятся номерами дорогих гостиниц. А вот настоящих троглодитов остается все меньше.

— Старики умирают, — продолжает Хакан, — пещеры переходят в наследство молодым. А дети не готовы создавать домашний уют своими руками, ведь в пещеру не купишь типовую мебель. Плюс все эти ковры, дорожки, покрывала… Фабричные изделия смотрятся в пещере нелепо, а мастерством наших бабушек уже почти никто не владеет. Вот молодые и продают свое наследство отелям или иностранцам. А эти иностранцы нам потом рассказывают, что мы теряем.

О том же говорил мне и экскурсовод Сезар, когда мы проезжали мимо целого района когда-то обитаемых, но сейчас заброшенных пещер — с черными провалами пустых окон, со сломанными балконами:

— Недавно в Каппадокию приезжали этнографы из Италии. Рассказывали в школе экскурсоводов, как важно изучать быт людей, которые живут в пещерах поколениями. И я вспомнил, что пять лет назад у нас в соседях была пара стариков — я даже один раз к ним туристов водил. Все собирался их расспросить о том, как живут сейчас и как жили раньше, да времени не было. А теперь умерли старики: сначала он, потом она. Приезжали внуки, забрали вещи, в скале той открыли магазин сувенирной глиняной посуды.

Пещера с сокровищами

Одно из самых популярных мест в Аваносе — магазин Шабана Топуза, семь поколений предков которого занимались гончарным ремеслом. В подвальных пещерах его мастерской, как в сокровищнице Аладдина: лабиринт из комнат, где каждая заполнена удивительными кувшинами, тарелками и горшками.

— Когда-то в Каппадокии и жениться было нельзя, если ты не умеешь работать с глиной, — рассказывает Шабан, раскручивая гончарный круг. — Сватовство проходило так: сначала родители жениха шли в дом к невесте и смотрели, какие она ткет ковры. Потом родители невесты шли в дом жениха и просили его слепить им сахарницу. А это ведь одна из самых сложных работ!

Шабан берет кусок глины и ловкими движениями пальцев превращает в изящный горшочек.

— Сначала изготавливается основа, а потом крышечка. Испытание для мастера: крышка должна подойти сразу, без примерки. Но и это не главное, — Шабан берет свежевылепленную сахарницу с идеально подогнанной крышкой и одним движением ножа разрезает изделие пополам. — Главное, чтобы стенки сахарницы были везде одинаковой толщины. И если родителей не устроит работа жениха, ему откажут в женитьбе.

В пещерах Шабана хватает места и для выставки керамики, и для печей, и для рабочей зоны, где на гончарных кругах мужчины создают посуду. Обожженные заготовки расписывают уже женщины, но делают это у себя дома, в подземных комнатах. В Аваносе большинство зданий возведены поверх пещер. В них давно никто не живет, но помещения используют под склады, магазины или мастерские.

— Туристическая популярность Каппадокии, с одной стороны, помогла пещерам, с другой — сыграла с ними злую шутку, — считает Шабан. — Да, многие древние фрески удалось таким образом сохранить. Но никто не подсчитывает пещеры, которые этот ажиотаж разрушает. Вот построили дорогу для туристических автобусов к подземному городу-музею Деринкую, а проходит она ровно над пещерами. И каждый день исторический памятник подвергается огромной нагрузке, стены трескаются и осыпаются. Некоторые районы полностью расселили для их сохранения. Только вот незадача: пройдите по городу — увидите пустующие башни, дырявые, как швейцарский сыр. В туфовых пещерах повышенная влажность, а это способствует эрозии. Пока там жили люди, они отапливали свои дома, стелили ковры и тем самым попутно защищали стены от разрушения.

Своими пещерами Шабан гордится, хоть он и не получал их в наследство. Десять лет назад гончар выкупил подвалы у нескольких турецких семей, объединил их в одну галерею-лабиринт, сам вырезал в стенах ниши и шкафы для посуды.

— Один старый гончар открыл мне секрет, — хитро улыбается Шабан. — Тот, кто владеет пещерой, владеет счастьем. Только вот узнал он этот секрет, когда потерял свой «дымоход фей» и переехал в новый современный дом.

Старики, которых заставили переехать, называют такие постройки домами катастроф — afet evleri. Все потому, что дома планировали и строили приезжие архитекторы. Жизнь в них дороже, чем в пещерных поселениях. Зимой в квартирах недостаточно тепло: надо тратиться на центральное отопление. Летом душно: приходится заводить кондиционер, а это новые расходы. В прежние времена шкафы и полки выдалбливали прямо в стене пещеры, а в новых жилищах нужно ставить мебель, которая занимает лишнее пространство.

— У молодежи сейчас то депрессия, то стресс, — говорит Шабан, — они потеряли свое место и даже не знают, что искать. Маются, бедные, в многоквартирных домах. Мне повезло: я это вовремя понял. Работать руками и жить в пещерах — вот залог счастливого долголетия. И если первое любой человек всегда сможет себе устроить, то второе есть только у нас, в Каппадокии.

_{Фото: Константин Чалабов}

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 7, июль 2019, частично обновлен в мае 2022}

Что еще почитать по теме