Главная площадь в Сан-Кристобаль-де-лас-Касас заполнена народом. Мы с Моникой, подругой-мексиканкой, пробираемся с чемоданами сквозь пеструю толпу, в которой смешались жизнерадостные индейские «вышиванки», сверкающие медными бляшками лампасы марьячи и длинные объективы фотокамер американских туристов. Как вдруг дорогу преграждает ослик с поклажей.
Испуганное, а может, просто уставшее животное начинает брыкаться, фыркать и пятиться в нашу сторону, из привязанного к нему мешка на чемоданы высыпается кукуруза.
Хозяин, индейский мальчик, явно теряется, а мы пугаемся: в толпе отскочить некуда. Уже вспоминаем про себя все бранные русские и испанские слова, как вдруг откуда-то выныривает широкоплечий, уверенного вида мужчина.
Ловко, буквально парой движений, он подстегивает ослика, быстро помогает несчастному парню закинуть початки обратно в мешок и сверкает нам белозубой улыбкой — путь свободен. «Вот он, настоящий мачо», — выдыхаю я. «Тсс, — шипит в ответ Моника. — Вдруг услышит? Может обидеться». На фоне ярких фасадов города шумит очередной народный праздник.
Душите женщин поцелуями
В ресторанчике возле отеля играют марьячи — празднуют чью-то помолвку. «Ma-a-talas», — поет колоритный мексиканец с залихватскими усами, словно у Панчо Вильи, развеселую песню Алехандро Фернандеса, звезды мексиканской эстрады. «Con una sobredosis de ternu-u-ra», — подхватывает второй.
«Убей их передозировкой нежности, задуши поцелуями и ласками», — выводит он, с чувством ударяя по струнам гитаррона — традиционной бас-гитары, огромный размер которой не оставляет сомнений в серьезности намерений исполнителя. «Это они про нас, женщин, — подмигивает со смехом Моника. — Со всей силы хотят осчастливить. Мачизм, да и только!»
Образ героя-молодца со стереотипной маскулинностью, с разбега покоряющего и подчиняющего себе прекрасный пол, действительно необычайно популярен в массовой культуре. Мексиканцы обожают журнал комиксов Libro Vaquero, еженедельный тираж которого в середине 1980-х перевалил за миллион.
Герои его страниц — бравые парни, штурмом берущие неприступные «крепости» с округлыми «фасадами». Их жизненный девиз красноречиво выражают старинные мексиканские поговорки: Las mujeres son como las escopetas: deben permanecer cargadas y en un rincón («Женщины как ружья: они должны оставаться заряженными и находиться в углу»), Calladita te ves más bonita («Когда ты молчишь, выглядишь красивее»).
По лекалам мачо скроены едва ли не все персонажи мыльных опер и романтизированные в художественной литературе и кино герои мексиканской революции, без этого имиджа не обходится ни одна звезда поп-музыки, кино или спорта. Алехандро Фернандес, конечно, не одинок: ему вторит, например, знаменитый исполнитель музыки нортеньо Чуй Лисаррага в песне Hay Que Pegarle a la Mujer: «Время от времени женщину нужно бить… Не ногами, а силой любви».
Еще один популярный певец, Луис Мигель, на своих концертах, кажется, старается буквально проиллюстрировать эти метафорические призывы, то и дело широким жестом обрушивая охапки роз прямо на головы поклонниц, сидящих в первых рядах. В общем, список мексиканских мачо-икон, поющих, танцующих и гипнотизирующих слабый пол из-под широких сомбреро и длинных усов, можно продолжать до бесконечности.
Маленький дом, большое эго
Почти любой мексиканец будет утверждать, что подобный фольклор — безобидные шутки, плоды природной мужской любвеобильности. Но современные дамы часто с этим не соглашаются, и все еще привлекательное для иностранок слово «мачо» в последние годы в Мексике (да и в других странах Латинской Америки) стало восприниматься неоднозначно: с душком нехорошего консерватизма и даже мужланством.
Более того, производный от него термин «мачизм» приобрел явно негативный подтекст и породил еще менее лестное нарицательное — мачист. И если в литературно-романтическом контексте «мачо» еще может обозначать бравого кавалера, то «мачист» — настоящее ругательство.
Так называют убежденных приверженцев патриархата со всеми вытекающими: от пренебрежительного отношения к женщине до полного над ней контроля и насилия. При этом вряд ли какой-то мексиканец всерьез назовет себя мачо, и уж, конечно, никто ни за что не признается, что он мачист.
Моника трудится юристом в суде. Она выросла на севере Мексики, в штате Сонора, в благополучной семье представителей среднего класса: у отца был собственный юридический бизнес, мать преподавала фортепиано. Из детей у них, помимо Моники, еще дочь и два сына, у всех высшее образование и хорошая работа, все счастливы и регулярно собираются вместе.
Никто из детей не знал недостатка в родительской любви, но удивительно то, что, например, за университетское образование сыновей отец платил, а Монике с сестрой пришлось немало потрудиться, чтобы попасть на бесплатное отделение. Даже в непростой для семейного бюджета период у братьев, увлекавшихся бейсболом, было дорогое снаряжение и тренировки, а дочери проводили время за книжками или перед телевизором.
«В мачизм могут мутировать даже самые добрые побуждения, например отеческая забота. Я очень хорошо училась, но отец не раз повторял, что образование для девушки не главное; гораздо важнее удачно выйти замуж и обзавестись детьми», — вспоминает Моника.
Ее мать постоянно напоминала дочерям, что они должны заботиться о своей репутации, обдумывать поступки в отношениях с молодыми людьми. Братья же могли менять невест как перчатки, приходить домой далеко за полночь — это не возбранялось. «Такие двойные стандарты воспитания во взрослой жизни перерастают в casa grande и casa chica, как говорят у нас в Мексике, — „большой дом“ и „маленький дом“, — продолжает Моника. — В первом мачо живет с женой и детьми, во втором — с любовницей».
Нередко обитательницы двух домов и не подозревают о существовании друг друга, ведь их счастливое неведение регулярно подпитывается красивыми, порой даже слегка безумными жестами: мачо на то и мачо.
Конкиста и резиновый мяч
Испанские истоки в феномене мачизма очевидны: само слово macho имеет длинную историю в языке конкистадоров. В феодальных пиренейских королевствах оно указывало на идеальную социальную роль мужчины, который обеспечивал, оберегал и защищал собственную семью.
Можно сказать, что начало мачизму положила рыцарская эпоха, с ее кодексом чести, получившим название сaballerosidad, от испанского сaballero — «всадник». В Средневековье мужчина, владевший лошадьми и землей, обладал заведомо большим социальным преимуществом и, конечно же, рассматривался как желанный жених.
Два столетия спустя всадник-колонизатор, переместившись из Испании в Мексику, только повысил свой статус. При этом дистанция от галантного рыцаря до грубого угнетателя при определенных обстоятельствах была довольно короткой: едва ли не в каждом втором колониальном городе Мексики можно услышать старинную легенду о благородной юной донье, павшей жертвой противоречий между непререкаемым тираном-отцом и дерзким, но ветреным кавалером.
«Мачизм развился в результате наложения на доколумбову культуру испанской феодальной католической традиции, строго регламентировавшей все, что касалось человеческого тела, чувств и отношений между двумя полами, — убежден Хорхе Рейносо Поленс, культуролог, преподаватель Национальной школы живописи, скульптуры и гравюры в Мехико. — Испанская конкиста, в отличие, например, от англо-саксонской, поощряла смешанные браки, но в таких браках насилие не было редкостью. Жестокость, сопровождавшая сексуальные отношения, порождала мачизм…»
Индейским цивилизациям доколумбовой Мексики культура маскулинного доминирования тоже не была чужда. В этом я убеждаюсь на следующий вечер в театре Даниеля Себадуа на необычном спектакле «Красный Паленке», который играет труппа майяйских актеров на своем родном языке.
История о жизни доколумбова города Лакам-Ха, или Паленке: его однажды чуть не погубила коварная женщина Кавиль Дымное Зеркало, переодетая в мужское платье. Спасли цивилизацию бесстрашные мужчины в костюмах леопардов и крокодилов. Правда, сегодня от нее все равно остались лишь руины, куда на следующий день и лежал наш путь.
Паленке — ближайшая к Сан-Кристобалю археологическая зона, одна из самых посещаемых в Мексике. Развалины древнего города, являвшегося в III–VIII веках столицей майяйского государства Баакуль, сохранили вполне осязаемое свидетельство мужественного культа мезоамериканских индейцев — поле для игры в мяч пок-та-пок.
Этот вид спорта появился за полторы тысячи лет до нашей эры, и занимались им практически все древние индейские народы на территории современной Мексики. Подобные сооружения можно увидеть в Пасо-де-ла-Амаде, Чичен-Ице, Кобе, Теотиуакане, Монте-Альбане, Ушмале. По четырехкилограммовому каучуковому мячу били бедрами или локтями, что, по свидетельствам летописцев, нередко приводило к серьезным травмам. А в конце игры приносили в жертву капитана одной из команд; ученые до сих пор спорят: победившей или побежденной?
Единственное, что остается несомненным, — игра была явно не для слабаков. Исследователи даже считают, что иногда такие командные поединки заменяли собой настоящую войну: с их помощью различные кланы и сопредельные государства решали территориальные и прочие споры. Пока древние мачо тешили самолюбие или вершили государственные судьбы, представительницы прекрасного пола ткали, готовили еду, воспитывали детей и ухаживали за домашним алтарем. О чем говорят дошедшие до наших дней изображения.
ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ
Октавио Пас. Лабиринт одиночества
Глава II. Мексиканские маски (1950 г.)
«Мачо» — это герметичное существо, запертое в себе, способное защищать и себя, и то, что ему вверено. Мужественность измеряется неуязвимостью к вражескому оружию или воздействиям внешнего мира. Стойкость — высшая из наших воинских и политических добродетелей. Наша история полна фраз и эпизодов, которые демонстрируют безразличие наших героев к боли или опасности. Мы с детства приучены воспринимать поражение с достоинством, и такая концепция не лишена величия…
…Тайна должна окутывать женщину. Но женщина должна не просто скрываться, а смотреть на мир с некоторой улыбчивой бесстрастностью. В эротической схватке она должна быть «приличной», перед лицом невзгод — «страдающей». В любом случае ее ответ не инстинктивный и не персональный, он продиктован общей моделью поведения. И в этой модели, как и в случае с «мачо», выделяются оборонительные и пассивные аспекты, от скромности и «благопристойности» до смирения и невозмутимости…
…Мы понимаем любовь как борьбу и завоевание. Это не столько попытка проникнуть в реальность через тело, сколько акт насилия.
Травмы и преодоления
В Кинтана-Роо, самом популярном у туристов штате на земле майя, еще остались индейские деревни, уклад жизни в которых, кажется, мало изменился с доколумбовых времен.
По дороге в Канкун мы с легкой руки моей подруги Александры, владелицы местной туристической компании, заглядываем в один из домов, где живет обычная майяйская семья. Во дворе, утопающем в сельве, бегают смуглые кареглазые детишки, женщины на кухне готовят тамалес — мексиканский аналог пельменей, которые лепят из кукурузного теста с мясной или рыбной начинкой, заворачивают в банановый лист и варят.
Александра, приехавшая в Мексику из России двадцать лет назад, утверждает, что в Канкуне мачо уже практически не осталось. За долгие годы работы в туризме она не может вспомнить ни одного случая, когда на отношения с партнерами по бизнесу как-то повлиял гендерный фактор. «Кажется, последние мачо в здешних краях — это полицейские, — утверждает Александра. — Если вы привлекательная женщина, нарушили ПДД и вас „застукали“, то не исключено, что бравый страж порядка пригласит вас на кофе».
По ее словам, на Карибском побережье немало женщин самостоятельных и властных, держащих мужей под каблуком. Так что местные мужчины даже дверь машины перед дамой лишний раз побоятся открыть.
Мы сидим втроем с Александрой и Моникой в маленьком ресторане в центре Канкуна, в стороне от зоны курортных отелей. За соседним столом — двое мужчин и женщина. Все они сделали заказ одновременно, но мужчины уже минут десять как потягивают пиво, а женщине коктейль только что принесли.
Моника хитро подмигивает. Александра предполагает, что официант не местный и приехал с севера Мексики, где подобное в порядке вещей. Я пытаюсь возразить: может, коктейль просто дольше смешивать? Но мои спутницы говорят о микромачизме.
Термин предложил в 2013 году испанский социальный психолог Луис Бонино Мендес. Под микромачизмом понимают поведение, далекое от гендерной агрессии, но способное стать для нее питательной средой. Если бы граница между мачо и мачистами проходила лишь по линии рукоприкладства, все было бы слишком просто.
Александра вспоминает недавний разговор с коллегой, жаловавшейся на мужа-северянина: каждый раз, планируя их совместное путешествие, он советуется не с женой — тревел-журналистом, а с другом, не имеющим прямого отношения к туризму. Видимо, больше доверяет, хотя этот самый друг в шутку упрекает его в скрытом мачизме.
Из телевизора на стене за нашей спиной доносится шум, лошадиный топот, щелканье кнута. «Чаррос, — комментирует Александра, не глядя. — Мексиканские ковбои — вот еще мачо в чистом виде. Правда, на карибский юг эта культура пришла из северных и центральных штатов».
Мы поворачиваемся к экрану и видим женщин, которые скачут верхом. В Мексике женщину-чаррос называют escaramuza, в переводе с испанского — «перестрелка». Традиционное для мачо ремесло дамы переняли в период мексиканской революции, и с тех пор даже проводят между собой соревнования.
Не обошел Мексику стороной и современный общемировой тренд на борьбу женщин за свои права: в больших городах набирает обороты феминистское движение. К тому же с появлением интернета влияние мыльных опер и прочей «старой» маскулинно-ориентированной культуры на молодое поколение заметно поубавилось. Мачо пока еще не плачут, но к психологам уже ходят.
«Мачизм — это нередко бравада, за которой прячутся серьезные психологические проблемы, — утверждает Джина, практикующий психолог из Нижней Калифорнии. — Мачистами мексиканские мужчины становятся не от хорошей жизни. На самом деле в глубине души они не уверены в себе, испытывают сложности с выражением чувств. Часто это происходит из-за того, что отец мало участвовал в их воспитании. На своих консультациях я помогаю мужчинам осознать проблему, восстановить недостающие звенья доверия к окружающему миру».
Кто знает, возможно, в ближайшем будущем мы увидим принципиально новый тип мачо — нежный, заботливый, открывающий перед женщинами не только дверцы авто, но и двери университетов. И не пытающийся доминировать. А может, привычный нам образ мачо и подавно останется лишь в мексиканском фольклоре. Но только кто же тогда остановит зарвавшегося осла?
Фото: SIME / LEGION-MEDIA (X9), LAIF / VOSTOCK PHOTO, NPL / LEGION-MEDIA, REUTERS
Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 3, март 2020, частично обновлен в октябре 2022
