Занимательная критика: как наследники минойцев сохранили традиции, пожертвовав благами цивилизации

Руины Минойского дворца Малии напоминают дачный огород. Уцелевшие фрагменты стен, валуны — как перегородки между грядками. Глиняные сосуды будто приготовлены для поливки. Красноватая земля прополота солнцем, полностью выжигающим сорняки за лето, и удобрена морем. С гор, синих и тяжелых, словно исполинские волны, надвигается туман, пропитанный тимьяном и хмелем.

В этом «огороде» давно ничего не растет, кроме диких растений. Трудно представить, что 4000 лет назад здесь был возведен могучий двухэтажный комплекс площадью 7500 квадратных метров с амфитеатром, балконами, портиками, фресками… Теперь на побережье Малии процветают только дворцы-отели, таверны и магазины для туристов.

— Минойские дворцы и вправду рассыпались как песок. Но не минойцы. Просто мы теперь живем пано, то есть наверху, — уверяет меня продавец из местного магазинчика по имени Телемахос. — Не веришь? Эла [в переводе с греч. «да ладно», «давай»]. Приглядись. У меня глаза цвета Критского моря и вьющиеся волосы. Ничего эллинского, венецианского или турецкого нет в моем лице. Я миноец!

Узнав, что я тоже собираюсь «пано», дядюшка Телемахос по-домашнему заворачивает мне с собой парочку критских огурцов с собственного горного огорода. Они круглые, с продольными прорезями, почти белые, словно камни, обточенные морем.

Критяне верят, что в первом тысячелетии до нашей эры, когда остров захватили ахейцы, минойцы оставили свои дворцы на берегу моря и ушли в пещеры и ущелья. Там они образовали новые поселения, завели коз и овец, разбили грядки. Ахейцы не стали им препятствовать. Горы казались завоевателям непроходимыми и непригодными для жизни. Так, по версии местных, минойцам удалось спастись и сохранить «чистоту этноса». Этой точки зрения придерживаются даже критские ученые.

— Вообще-то, принято считать, что минойцы «срослись» с ахейцами. Два народа стали одним. Впрочем, доказательств нет, — говорит профессор-историк Антонис Влавогилакис. — Современные критяне, конечно, отличаются от древних минойцев, но, вероятно, из-за метаморфоз, которые произошли за века. Лично я, как и мои соплеменники, считаю себя минойцем и горжусь своим происхождением. Именно наши предки вместе с египтянами заложили основы западной культуры.

Крутой поворот

Горы Курталиотского ущелья на юго-западе Крита — как гигантский слоеный пирог. В таких «слоях» древние минойцы и скрылись от первых захватчиков. Там произошел поворот в судьбе этого народа.

Среди каменных пластов — густая зелень критских дубов и сосен, розмарин, критский ладанник, медово-желтые цветы дрока. В этой сложной горной начинке душно, жарко и сладко. Хорошо, что внизу ледяные водопады, питающие речку.

Горцы сложили легенду об этих водопадах. Якобы среди минойцев, обосновавшихся в ущелье в период раннего христианства, был отшельник Николаос, которого прозвали Курталиотским. Однажды случилась засуха, речка испарилась. Николаос неделю молился и воздерживался от еды. Затем он ударил посохом по скале, и оттуда забили ключи, с годами они выросли в водопады. С тех пор старец стал покровителем пастухов и земледельцев Крита.

— Завоеватели не посягали на горы: они не учли, что тамошняя почва, содержащая глину и железо, плодородна, на ней можно вырастить оливы и виноград, — объясняет моя проводница Анастасия. Она семь лет живет на острове, одинаково хорошо ориентируется в горных тропах и традициях Крита.

Переселившись в горы, критяне подняли производство вина и меда по минойским рецептам. Ученые считают, что обе отрасли существовали 3000 лет назад. Об этом свидетельствуют, в частности, каменный чан для давки винограда ногами (потетири), установленный в Кносском дворце, и найденный при раскопках в некрополе Минойского дворца Малии золотой кулон в виде двух пчел, которые держат в лапках каплю меда. Продукты шли на экспорт по Средиземному морю, в том числе в Египет.

— В чем отличие минойского вина и меда? — спрашиваю у Анастасии.

— У них особый вкус из-за растений-эндемиков. На Крите их примерно 150. Вино делают из местных сортов винограда: «плито», «султани», «мандилари». Его нельзя долго хранить, приходится пить молодым. На вкус напиток будто разбавлен водой. А мед получается из цветов хвойных деревьев — кедров и сосен, шалфея лекарственного (фаскомило), разновидности душицы диктамоса…

Мы тем временем скачем вверх по 200 крутым вырубленным в скале ступенькам. Оказавшись на шоссе, я хватаюсь за коленку, занывшую от напряжения. Вижу у обочины худосочного старика, опаленного солнцем и похожего на засохший критский дуб. Он косится из-под кустистых бровей на мои ноги.

— Колени болят? Эла. Купи у меня диктамос, — критянин протягивает высушенные стебли. — Я перенес операцию на обоих коленях, три года пил отвар и теперь прыгаю по горам, как коза кри-кри.

Уточняю у Анастасии, что за чудо-лекарство.

— Минойцы считают, что диктамос — сильное болеутоляющее. Еще Гиппократ открыл его целебные свойства. Но, пожалуй, самое крепкое снадобье, позволяющее свернуть горы, — цикудья, критская водка из виноградного жмыха. Критяне нагревают цикудью почти до кипения, вдыхают пары, затем добавляют мед и выпивают. Если не помогло, значит, больной неизлечим, можно заказывать панихиду.

Скорее всего, цикудью изобрели новые минойцы, чтобы противостоять суровому климату: на вершинах до июня лежит снег. Издали он кажется сахарной пудрой на пироге. Теперь понятно, почему некоторые горы Крита называются Белыми.

Йоргосы на высоте

— Выпей цикудьи с дороги — и гора с плеч, — предлагает хозяин сыроварни в поселке Айос-Василиос, где я остановилась на привал. Поселок расположен к западу от горы Ида (Псилоритис) с высочайшей на Крите вершиной (2456 метров). Здешние горы полностью покрыты зеленью и смахивают на пучки шпината, весьма популярного у местных огородников.

Водка прозрачная и мягкая, будто вода из Курталиотских источников, в которую добавили немного виноградного сока, сладковатая.

Хозяина зовут Йоргос. Самое распространенное имя на Крите. Оно означает «земледелец» в переводе с греческого. По версии критян, когда главным делом минойцев стало сельское хозяйство, мужчины начали обращаться друг к другу «йоргос». Многие перестали откликаться на настоящие имена и уже сами представлялись Йоргосами при знакомстве.

Сыровар Йоргос Лабудакис смахивает на критского ястреба-бородача. Весь в черном. На ногах — высокие кожаные сапоги, на голове — бандана с бахромой, спадающей на лоб.

— Это наша минойская одежда, — улыбается Йоргос. — Без нее земледельцу никак. Сапоги — стивания — выдерживают любые камни и горные колючки. В них можно скакать быстрее коз. Враги не догонят. А в голенище носим нож на всякий случай. Такая обувь по пять лет служит. Когда сапог рвется, отпарываем голенище и пришиваем к новой подошве. Головной убор защищает от солнца, оно ведь здесь как огонь. Кисточки — символ слез, которые мои предки проливали по вине захватчиков, пытавшихся стереть в порошок нашу культуру... Эла. Давай еще выпьем. Сейчас закуска подоспеет.

Йоргос выкладывает на тарелку готовую мизитру, белые рассыпчатые комки будто обломки известняка с гор, и поливает густым, как сосновая смола, медом. Сыр пресный, почти безвкусный, но с медом становится пряным, цветочным, сочным…

— Мизитра вкуснее, если ее завернуть в слоеное тесто, — уверен 87-летний кондитер Йоргос Падзипарас. К нему в Ретимнон я решила завернуть по наводке сыровара. Кириос (так обращаются к мужчинам по-гречески) Падзипарас один на Крите помнит, как замесить правильное минойское тесто, которое может храниться в горах месяцами. Оно не портится ни в летнее пекло, ни в зимнюю стужу. К кондитеру съезжаются пекари со всего острова.

Дедушка Йоргос — в белом фартуке и шапочке, немного сутулый, по-голубиному остроносый — кидает на стол податливый, как глина, комок теста и начинает разминать его руками.

— Тесто замешиваю с вечера и убираю в холодильник. Предки хранили его в горных пещерах, — поясняет кондитер. — Утром достаю и растягиваю на весь стол. Если не порвется, значит, хорошее тесто вышло. Пока растягиваю, километры наматываю. С 20 лет, когда я занялся этим делом, до сегодняшнего дня несколько раз Землю обогнул…

Йоргос натягивает тесто на стол. Отогнув край, старик подкладывает под него газету. Сквозь тончайший слой отчетливо читается на греческом слово «Крити».

— Теперь я накрою тесто мешковиной и дам подсохнуть полчаса. Затем порежу на ровные части, это будут слои. Между ними положу грецкие орехи, мизитру или шпинат — и в печь. Или запеку без начинки на оливковом масле, а потом залью медом, — рассуждает Йоргос.

— В чем секрет такого тонкого теста? — спрашиваю.

— Мука, вода и соль. И руки минойца, — смеется старик.

Мастерская Йоргоса укрылась под круглыми сводами первого этажа каменного дома. Кондитерская напоминает горную пещеру, а само здание будто вырублено прямо в скале. Семье Падзипарас удалось спрятать здесь рецепт теста от всех завоевателей. В XIII веке Ретимнон захватили венецианцы, в XVI — пираты во главе с Хайраддином Барбароссой, в XVII — османы. Последние старались вырезать все минойское население вместе с культурой, как сорняк. Впрочем, турецкие солдаты недооценили минойцев. Те оказались способны свернуть горы, чтобы защитить свое.

Крепче скал

— Мой родственник Герасимос Пикракис был настоятелем монастыря Атали в XIX веке. В разгар турецкого нашествия он плавал на остров Сирос за оружием для минойских повстанцев. Герасимоса взяли в плен, но ему удалось бежать. Национальный герой. О нем даже песню в народе сложили! — рассказывает зеленоглазый Евангелиос Пикракис, хозяин магазинчика минойских продуктов «Ариадни» в порту Бали на севере Крита.

Этот порт до прихода турок тоже назывался Атали, но завоеватели переименовали его. Бал — «мед» по-турецки.

Евангелиос указывает на горы. Я вглядываюсь, но вижу за масляным оливковым морем только облака и солнце, похожие на мизитру с медом, и подернутые зеленью вершины. Никакого монастыря.

— Минойские монахи строили их так, чтобы враги не нашли, — объясняет Евангелиос.

Во время туркократии (так здесь окрестили османскую оккупацию), которая длилась более 200 лет, горные монастыри считались самым безопасным местом. Монахи прятали у себя женщин и детей из соседних поселений, а мужчин поднимали на сопротивление и сами возглавляли повстанческие отряды.

Тем не менее турки иногда нападали на след и раскапывали среди горных слоев монастыри. И тогда иноки шли на смерть, чтобы не дать завоевателям осквернить минойское наследие.

Так случилось с монастырем Аркади в XIX веке. Настоятель отец Гавриил собрал в стенах обители около 200 повстанцев с семьями и приготовил бочки с порохом. Выйти на бой не успел: 15 тысяч турецких солдат окружили монастырь. Мятежников ждала показательная казнь: османы вешали, рубили головы. Зная об этом, минойцы в Аркади подожгли пороховые бочки. Все монахи и селяне, кроме одной девочки, погибли. Вместе с ними взорвались полторы тысячи турецких воинов.

В другом монастыре, Превели, пожертвовали собой два старца — Исайя и Иеремия. Пока их игумен Мельхиседек Цудерос сражался в деревне, турки добрались до монастыря и посадили стариков на кол… Но Мельхиседек вернулся с победой.

Мне удается отыскать Превели лишь при помощи водителя Йоргоса. Облупившиеся каменные стены поросли диким виноградом и сливаются с горами. Здесь живут три монаха. Иноки разбили в Превели сад, ступеньками спускающийся к молочно-голубому Ливийскому морю. Павлины, алоэ и герань в глиняных сосудах, кипарисы. Почти как в эпоху минойских дворцов. Не зря боролись.

Горой за своих

Критяне часто вспоминают, как их предки противостояли завоевателям, и устраивают сельские праздники в честь героев. Например, 20 мая — День начала сопротивления фашистам. Гитлеровские войска рассчитывали захватить Крит за сутки, операция называлась «Меркурий».

Вражеский воздушный десант высадился на острове 20 мая 1941 года. Но захватчиков встретили на танках критские ополченцы и британские, новозеландские, австралийские союзники. А в горах к фашистам вышли минойцы — простые селяне с ножами, граблями и лопатами. В итоге штурм продлился 10 дней. Когда немцам 31 мая все же удалось подавить сопротивление, монахи из монастыря Превели переправили союзников на британскую подлодку и спасли пять тысяч человек.

Я поднимаюсь пешком по узкому серпантину в село Дарацос в районе Ханьи, рассчитываю попасть на гулянье. Путь в гору крут. Ощущение, что карабкаюсь по отвесной скале. Сбоку от меня пропасть: один неверный шаг — и я туда скачусь.

Белые каменные домишки Дарацоса с дверями и ставнями цвета моря покрывают гору, словно снег. Некоторые хижины накренились и почти вросли в почву. Здесь живут современные минойцы. Увидев меня, люди улыбаются, кивают.

— Джа су [«здравствуй» на критском диалекте]! Выпей с нами! — беззубая, почти истлевшая старуха, укутанная с ног до головы в черный платок, протягивает мне рюмку цикудьи и ячменный сухарик.

У здания мэрии выстраиваются в полукруг танцоры. Держась за руки, они исполняют ханьотикос. В Археологическом музее Ираклиона выставлена терракотовая скульптурная группа: минойцы в незамкнутом хороводе. Статуэткам около трех тысяч лет, значит, уже тогда танцы были частью культуры. Селяне присоединяются к хороводу и тащат меня за собой. И вот я уже подскакиваю, отбиваю каблуком ритм и парю над вершиной…

Обратно меня везет на машине мой приятель Милтиадис Деспотакис, уроженец Ханьи. Он огромный и напоминает мне гору.

— А по-твоему, какие они, современные минойцы? — спрашиваю Милтиадиса.

— Мы добрые, прямые и открытые к тем, кто нас ценит и уважает. Врагов — в пропасть, а за друзей стоим горой. Именно такими были наши предки.

_{Фото: HEMIS (X5), SIME (X5) / LEGION-MEDIA}

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 8, октябрь 2020, частично обновлен в феврале 2023}