Ревность сильнее разума: что стоит за историей о разгневанном мавре и Дездемоне

У Шекспира много разрывающих душу историй о любви, но большинство людей помнит чаще всего только две: про Ромео и Джульетту, неудачно экспериментировавших с ядом, и про Отелло, из-за ревности задушившего свою Дездемону. Этот сюжет до сих пор вызывает много вопросов, а сама история любви и предательства не столь проста, как кажется.

Итальянский колорит

Уильям Шекспир был опытным шоураннером, поэтому знал, что действие только выиграет, если поместить его в какое-нибудь экзотическое место вроде замка в Шотландии или Дании, острова Просперо. Излюбленным заповедником для его пьес была Италия, которую мало кто из соотечественников драматурга видел своими глазами (особенно после того, как Генрих VIII насмерть поругался с папой римским и со всем католическим миром).

Сам Шекспир тоже в Италии не бывал и итальянского языка толком не знал, что, впрочем, совершенно не мешало ему идеально передавать то, что мы называем местным колоритом. Герои его итальянского цикла — как трагедий, так и комедий — получились на редкость живыми и чувственными. У них эффектные раскатистые имена, они не стесняясь закатывают публичные сцены и чуть что — хватаются за кинжал или яд.

Сюжеты Шекспир, как известно, тоже был придумывать не мастак. Если бы он жил в наше время, то, несомненно, пользовался бы полицейской хроникой. А так обычно за основу драматург брал малоизвестное итальянское произведение. По мнению шекспироведов, читал он эти рассказы во французском изложении — на английский они в то время не переводились.

Понятно, что из всего этого бурлеска Шекспиру больше всего понравился фактурный ревнивый, легко поддающийся внушению мавр. Под «мавром» в данном случае имеется в виду определенно «дикарь» (исследователи до сих пор спорят о происхождении и расовой принадлежности Отелло), которому понадобилось всего три дня, чтобы сбросить налет цивилизации и из уравновешенного правителя острова превратиться в убийцу-маньяка, и все только на основании утерянного платочка с земляничным узором.

Также довольно предсказуемо действуют недалекая, избалованная Дездемона и «ботан» Кассио, пьянеющий от одного бокала вина. Зато истинным главным героем пьесы, несмотря на ее название, теперь становится поручик, получивший собственное имя Яго.

Испанский след

Посчитано, что Яго отведено 1097 строк — больше, чем любому другому персонажу, включая самого Отелло. Действительно, если главные герои то заходят, то уходят по своим делам, то Яго царит на сцене постоянно, плетя заговор. При этом он готов объяснять каждому встречному мотивы своих поступков.

Особую роль играет стопроцентно удачный выбор имени для антагониста. Дело в том, что Яго является уменьшительной формой от Иаков в Испании и Португалии (для сравнения: Сантьяго — «святой Иаков»). Коренной житель Венеции, да и вообще итальянец не мог бы носить такое имя. То есть сам герой — это испанец на венецианской службе, что в XVI веке было обычным делом. В период расцвета елизаветинской эпохи Шекспира это обстоятельство приобрело зловещее значение. В реальной жизни за стенами театра Испания — злейший враг Англии на море, с уже поверженной Непобедимой армадой, но по-прежнему представляющий угрозу.

Естественно, антииспанские настроения удесятеряли ненависть публики к Яго. Кстати, сила искусства оказалась столь велика, что со временем это когда-то весьма распространенное имя практически исчезло из обычного употребления даже в испаноязычных странах. Только злого попугая из диснеевского мультфильма про Аладдина уместно было назвать Яго.

Тщетные усилия зла

Но вернемся к действию. Его, кстати, открывает именно Яго: он с первых строк объясняет мотивы своих козней, точь-в-точь как Фрэнк Андервуд из «Карточного домика». Ему обещали место лейтенанта, он уже занял под будущую должность денег, а в последней момент место ушло к другому — к «математику и бабнику», флорентийцу Микеле Кассио.

Яго в ярости и тут же вырабатывает хитрый план, как сместить и унизить Кассио, используя своего простоватого богатого друга Родриго. На первых порах план осуществляется идеально, Кассио уволен за пьяный дебош, Отелло ему больше не доверяет. И наконец, в конце третьей сцены третьего акта он прямо говорит Яго: «Отныне ты — мой лейтенант».

Казалось бы, тут настоящему социопату и манипулятору, которым обычно изображают Яго, стоит успокоиться, надеть новый мундир и идти расточать улыбки. Но вместо этого он продолжает городить коварство на коварстве, причем с каждой сценой все более нелепое, что в итоге оборачивается кровавой баней.

Неукротимое желание гадить и пренебрежение здравым смыслом — фирменный признак шекспировских злодеев. Впрочем, великий драматург и не пытался подчинить свои произведения законам детектива или триллера с преступниками-суперзлодеями, которые захватили современную литературу. Шекспир просто хотел, чтобы в последнем акте на сцене лежала гора трупов — ради драматизма. А кто мог обеспечить этот эффект лучше ураганно-разрушительного персонажа, которого Сэмюэл Колридж впоследствии причислил к классу «бессмысленное зло»?

Такова леди Макбет, дон Хуан из «Много шума из ничего», Эдмунд из «Короля Лира», мавр Арон из «Тита Андроника». Даже Гамлет из этой породы. Классический шекспировский злодей — скорее герой реальной полицейской хроники, который вначале открывает стрельбу в супермаркете, потом убегает от полиции, потом сразу во всем признается, а в конце говорит, что ничего не помнит и это был не он.

Парадокс в том, что весь план Яго, стоящий ему таких усилий, на самом деле не имеет никакого смысла. В четвертом акте, едва он становится лейтенантом, на Кипр прибывает делегация с приказом от метрополии: Отелло предписано отбыть обратно в Венецию, а его место в качестве управляющего Кипром займет Кассио. Получается, что Яго особо и не надо было стараться: его генералу Отелло в Венеции все равно потребовался бы новый лейтенант.

Когда из спальни кипрского замка вынесли трупы, а самого Яго увели на казнь, оказалось, что все получилось ровно так, как задумывали венецианские власти с самого начала: Кассио назначен управляющим Кипром. Плюс небольшой бонус: имущество мавра теперь отошло Грациано, дяде Дездемоны.

Финальной репликой (»…примите имущество и дом, ведь вы наследник») венецианца Лодовико к другому венецианцу, Грациано, Шекспир сразу снижает «дикарский» пафос до простой материально-бюрократической рутины. Под занавес Лодовико покидает сцену со словами «А я про эту горькую утрату с тяжелым сердцем доложу сенату». То есть грустно, конечно, но еще отчет писать надо.

Мавр может уходить

Принято считать, что действие в «Отелло» происходит где-то лет за сто до создания пьесы, то есть в начале XVI века. Но это если отталкиваться от времени, описанном в первоисточнике, то есть в повести Джиральди.

Однако многие факты, например вся коллизия с турецким флотом, собиравшимся у Родоса, чтобы в полную силу ударить по Кипру, намекают на более позднее действие: активный интерес к Кипру и Криту турки стали проявлять только в конце XVI века, а в 1570 году началась Пятая Венециано-турецкая война, также прозванная Кипрской. Как бы то ни было, Шекспир был хорошо знаком со всеми прошедшими событиями и точно знал, чем все закончилось: турки грандиозно разгромили венецианцев, в 1571-м захватили Кипр, вырезали весь гарнизон, а мирное население либо уничтожили, либо угнали в рабство.

Этим событиям Уильям Шекспир сам был современником. Чем больше росло влияние его родной Англии, завоевывающей титул «владычицы морей», тем стремительней его теряла Венеция — предыдущая «владычица», некогда могущественное государство, контролирующее всю средиземноморскую акваторию, а значит, и торговые пути между Европой и Азией.

Последствия этого выдуманного решения были вполне реальны. Прототипом Микеле Кассио мог бы стать настоящий командующий войсками Кипра Никколо Дандоло, неопытный военный, чье замешательство в выборе оборонной стратегии во время высадки турецкого флота в августе 1571 года привело к падению Никосии, а затем и главного форта острова — Фамагусты. Больше европейцев на Кипре не видели вплоть до 1878 года, когда остров перешел под британский протекторат.

А Венеция продолжила проигрывать Османской империи войну за войной, пока, наконец, не утратила все свои заморские владения и не сжалась до пределов маленького города.

Конечно, Шекспир не мог предвидеть, что Британия три века спустя не только займет все острова, принадлежавшие Венеции, но и впишет выдуманный «замок Отелло» в Фамагусте в свою реальную историю. А потом точно так же начнет терять территорию за территорией под грузом собственных проблем.

Так что люди, которые думают о том, что «Отелло» — это пьеса про разрушительную силу ревности, просто не смотрят глубоко. Ревность тут скорее инструмент, чем двигатель, которым на самом деле становится тщеславие Яго. Мораль в том, что если бы Яго не старался реализовать свои неуемные амбиции собственными силами, а доверился бы проверенному механизму венецианской бюрократии, то все бы остались живы и довольны. Хотя бы до первой битвы.

_{Фото: ALAMY (4) / LEGION MEDIA; GETTY IMAGES (1)}

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 2, март 2021, частично обновлен в июле 2023}