18 лет писем и ожиданий: достойная романа история любви Оноре де Бальзака

В феврале 1832 г. великий французский писатель, драматург и критик Оноре де Бальзак (1799–1850) получил письмо из Одессы. Точного обратного адреса не было, как и имени отправителя. Была лишь подпись «Иностранка» (étrangère).

В письме некая особа хвалила и критиковала писателя: «Ваша душа прожила века, милостивый государь, а между тем меня уверили, что Вы еще молоды, и мне захотелось познакомиться с Вами… Когда я читала Ваши произведения, сердце мое трепетало; Вы показываете истинное достоинство женщины, любовь для женщины — дар небес, божественная эманация; меня восхищает в Вас восхитительная тонкость души, она-то и позволила Вам угадать душу женщины».

Взволнованный письмом незнакомки Бальзак дал объявление в Gazette de France в надежде, что автор откликнется. Еще более страстное второе письмо на семи листах пришло 7 ноября: «…я хотела бы познакомиться с Вами, но чувствую, что мне это не нужно. Я знаю Вас благодаря своему духовному чутью; я представляю Вас по-своему и чувствую, что, если бы я увидела Вас, я бы воскликнула: „Это он!“ Ваш внешний вид, вероятно, не свидетельствует о Вашем блестящем воображении; Вы должны быть тронуты, должен быть зажжен священный огонь гения, если Вы хотите показать себя таким, какой Вы есть на самом деле, и Вы являетесь тем, кем я Вас чувствую, — человеком, превосходящим в своем знании человеческого сердца».

Имени иностранка по-прежнему не раскрыла: «Для вас я Странник и останусь им на всю жизнь». Незнакомка обещала писать регулярно и попросила публиковать объявления о получении ее писем в газете «Котидьен» (Le Quotidien) — единственной французской газете, разрешенной в России.

Спустя некоторое время незнакомка открылась. Это оказалась Эвелина Ганская, или Ханьска (1801–1882). Эвелине 32 года, «бальзаковский возраст», она замужем за предводителем волынского дворянства Вацлавом Ганским (1782–1841). Муж сказочно богат: 3000 крепостных, огромное имение в Житомирской области, 300 человек домашней прислуги, дом забит антиквариатом и роскошной мебелью, 25 000 книг…

Одна беда — муж более чем на 20 лет старше, у него другой темперамент, он страдает депрессией. Из пяти рожденных детей выжила только одна девочка. Заботу о дочери Эвелина передала швейцарской гувернантке, а сама погрузилась в мир книжных грез.

И вот из Парижа привезли недавно вышедшую бальзаковскую «Шагреневую кожу». Эвелина была потрясена романом и написала Бальзаку письмо. Когда завязалась тайная переписка, Эвелина придумала присылать письма в двойном конверте на имя гувернантки ее дочери. На следующий год Бальзак в письме признался в любви.

Через год Эвелина с мужем приехала в Швейцарию. Она познакомила мужа с новым, якобы случайным, знакомым, известным писателем, организовала поездку на озеро и, когда муж отлучился, состоялся их первый поцелуй, страстное признание в любви и вечной верности.

Далее переписка продолжилась. Два страстных письма попались на глаза мужу, но Бальзак сумел выкрутиться, сказав, что просто прислал литературные наброски, и завязал переписку с Вацлавом Ганским на тему литературы и агрономии.

В 1841 г. Ганский умер. Бальзак был уверен, что теперь Эвелина будет его, но появилось новое препятствие: вступив в брак с иностранцем, Эвелина лишилась бы своего огромного состояния, которое хотела завещать дочери. Против брака выступала вся ее родня. Бальзак был незнатного рода, обременен долгами, зарабатывал литературным творчеством, болел.

Бальзак намеревался приехать в Россию, принять подданство, «сам пойти к царю и попросить его санкционировать брак». Эвелина попробовала решить проблему самостоятельно, но ничего не вышло. Через год Бальзак приехал в Санкт-Петербург исключительно ради встречи с возлюбленной, которую не видел восемь лет. Через два года Эвелина навестила писателя в Париже, на следующий год они вместе побывали в Италии, Эвелина забеременела, но произошел выкидыш.

Так, в письмах и случайных встречах они прожили 18 лет. Дважды Бальзак приезжал в житомирское имение к «объекту его самых сладких грез» с прошением руки и сердца, но только во второй раз Эвелина уступила. Они обвенчались 14 марта 1850 г. в Бердичеве.

Как писали биографы Бальзака, это было благотворительностью со стороны Эвелины, актом сострадания по отношению к любящему и крайне больному человеку. Супруги уехали в Париж, и почти сразу произошло несчастье — Бальзак поранил ногу об угол кровати, началась гангрена.

Через полгода после долгожданной свадьбы Оноре де Бальзак скончался. Ему был 51 год. Эвелина до последнего ухаживала за мужем, полностью покрыла все его долги (около 200 000 франков), помогала с изданием книг, сама принимала участие в их редактировании, взяла на содержание мать писателя…

Через год после смерти Бальзака Эвелина познакомилась с художником Жаном Жигу (1806–1894), с которым прожила 31 год, всю оставшуюся жизнь. Но похоронили ее рядом с Оноре де Бальзаком на кладбище Пер-Лашез.

Оноре де Бальзак — Эвелине Ганской

Париж, 9 сентября 1833

У нас уже здесь зима, дорогой друг, и я перебрался в мое зимнее помещение, известный вам уголок пришлось покинуть, прохладный зеленый салон, откуда виднеется купол Инвалидов через целое море зелени. В этом уголке я получил, прочел ваши первые письма; и люблю его теперь еще больше, чем прежде.

Вернувшись к нему, я особенно думал о вас, дорогая, и не мог удержаться от того, чтобы не поболтать с вами хоть минутку. Как же вы хотите, чтобы я вас не любил: вы — первая, явившаяся издалека, согреть сердце, изнывавшее по любви! Я сделал все, чтобы привлечь на себя внимание небесного ангела; слава была моим маяком — не более.

А потом вы разгадали все: душу, сердце, человека. Еще вчера вечером, перечитывая ваше письмо, я убедился, что вы одна могли понять всю мою жизнь. Вы спрашиваете меня, как нахожу я время вам писать! Ну так вот, дорогая Ева (позвольте мне сократить ваше имя, так оно вам лучше докажет, что вы олицетворяете для меня все женское начало — единственную в мире женщину; вы наполняете для меня весь мир, как Ева для первого мужчины).

Ну так вот, вы — единственная, спросившая у бедного художника, которому не хватает времени, не жертвует ли он чем-нибудь великим, думая и обращаясь к своей возлюбленной? Вокруг меня никто над этим не задумывается; каждый без колебаний отнял бы все мое время. А я теперь хотел бы посвятить вам всю мою жизнь, думать только о вас, писать только вам.

С какою радостью, если бы я был свободен от всяких забот, бросил бы я все мои лавры, всю мою славу, все мои самые лучшие произведения, словно зерна ладана, на алтарь любви! Любить, Ева, — в этом вся моя жизнь!

Уже давно хотелось мне попросить ваш портрет, если бы в этой просьбе не заключалось чего-то оскорбительного. Я захотел этого после того, как увидал вас. Сегодня, мой небесный цветок, посылаю вам прядь моих волос; они еще черны, но я поспешил перехитрить время… Я отпускаю их, и все спрашивают меня — для чего? Для чего? Я хотел бы, чтобы вы могли сплетать из них браслеты и цепи.

Простите мне, дорогая, но я люблю вас, как ребенок, со всеми радостями, всем суеверием, всеми иллюзиями первой любви. Дорогой ангел, сколько раз я говорил: «О! если бы меня полюбила женщина двадцати семи лет, как бы я был счастлив. Я мог бы любить ее всю жизнь, не опасаясь разлуки, вызванной разницей лет». А вы, вы, мой кумир, вы могли бы навсегда осуществить эту любовную мечту! <…>

Надо с вами проститься. Не будьте больше печальны, любовь моя, вам не позволяется быть печальной, раз вы в любой момент можете ощутить себя в другом, родном сердце, и найти там гораздо больше помыслов о вас, чем в своем собственном.

Я заказал себе надушенную шкатулку для хранения бумаги и писем и взял на себя смелость заказать вам такую же. Так приятно сказать себе: «Она трогает и открывает эту шкатулку!». К тому же я нахожу ее такой изящной. Она сделана из дорогого дерева. И в ней вы можете хранить вашего Шенье, поэта любви, величайшего из французских поэтов, стихи которого я желал бы читать вам на коленях!

Прощайте, сокровище радости, прощайте. Почему оставляете вы белые страницы в ваших письмах? Впрочем, оставляйте — не надо ничего вынужденного. Я заполню эти пробелы. Я говорю себе, что ваша рука касалась их, и я целую эти чистые листы! Прощай, моя надежда! До скорого свиданья. Мальпост, говорят, идет до Безансона тридцать шесть часов.

Итак, прощайте, моя дорогая Ева, моя многообещающая, очаровательная звезда. Знаете ли вы, что, когда я должен получить от вас письмо, у меня всегда является какое-то непонятное, но верное предчувствие! Так, сегодня, 9-го, я почти уверен, что получу его завтра. Я словно вижу ваше озеро, и подчас моя интуиция так сильна, что я убежден, что, увидя вас действительно, я скажу: «Это она». Она, моя любовь, — ты!

Прощайте, до скорого свиданья.

(До востребования в Женеву)

Париж, воскресенье, 6 октября 1833

Вернувшись домой, я взял ванну и нашел твое милое письмо. О, душа моя, понимаешь ли ты, поймешь ли ты когда-нибудь ту радость, какую оно мне принесло? Нет, потому что для этого нужно, чтобы я сказал тебе, с какой силой я люблю тебя, а нельзя выразить то, что безгранично.

Знаешь ли ты, милая Ева, что в день моего отъезда я поднялся в пять часов и в течение получаса оставался наверху, ожидая… чего? Не знаю. Ты не пришла, в доме все было тихо, я не видел кареты у подъезда. Тогда я стал подозревать, что ты мною играешь, что ты остаешься еще на день, и тысячи горьких сожалений волновали мою душу.

Мой ангел, тысячу раз поблагодарю тебя, когда будет возможность благодарить так, как я хотел бы, за то, что ты посылаешь мне.

Злая! Как ты дурно обо мне судишь! Если я у тебя ничего не попросил, то это потому только, что я слишком требователен, — я взял бы у тебя столько, чтобы сделать цепь, на которой я всегда мог бы носить твой портрет, а я не хотел лишать твою благородную обожаемую голову локонов.

Я был словно осел Буридана между двух сокровищ, — такой же скупой и жадный. Я послал за моим ювелиром, он честно скажет мне, сколько еще нужно, и так как жертвоприношение началось, то пусть его и закончит мой ангел.

Итак, если ты закажешь свой портрет, закажи его в миниатюре, я думаю, что в Женеве есть хороший художник, и вели его вставить в очень плоский медальон. Формальное письмо ты от меня получишь только вместе с посылкой, которую я скоро отправлю.

Моя дорогая, любимая жена, пусть Анна носит крестик, который я сделаю из ее камешков, я велю выгравировать сзади: adoremus in aeternum. Это чудесный девиз для женщины, и ты каждый раз, как взглянешь на этот крест, вспомнишь о том, кто беспрестанно будет повторять тебе эти божественные слова этим девичьим талисманом.

Моя дорогая Ева, — для меня теперь восхитительно открылась новая жизнь. Я видел тебя, говорил с тобою, наши тела заключили такой же союз, как и души, и я нашел в тебе все излюбленные мною совершенства, у каждого — есть свои, а в тебе воплотились все мои.

Злая! ты не подметила в моих взглядах того, чего я желал? О! будь спокойна, — я переиспытал все те желания, которые влюбленная женщина ревниво стремится возбудить, и если я не говорил тебе, с какой страстью я жаждал твоего прихода в одно прекрасное утро, так это потому, что я пренелепо устроился.

В самом этом доме нам угрожала опасность. В другом месте, может быть, возможно. Но в Женеве, о, мой обожаемый ангел, в Женеве я посвящу нашей любви столько выдумки, что ее с избытком хватило бы на то, чтобы сделать десять человек умниками.

Начиная с завтрашнего понедельника ты будешь получать письма не чаще раза в неделю, я буду аккуратно доставлять их на почту по воскресеньям, они будут заключать в себе что-то вроде отчета за день, ибо каждый вечер перед тем, как ложиться, я буду возносить тебе мою коротенькую молитву любви, и вкратце расскажу тебе все то, что я сделал в течение дня.

Я тебя обкрадываю, чтобы обогатить себя. Ничего в моей жизни не будет, кроме тебя и работы, работы и тебя, спи спокойно, моя ревнивица. Впрочем, ты скоро узнаешь, что я, как женщина, однолюб, и люблю как женщина, и так же мечтаю о всяких нежностях.

Да, мой обожаемый цветок, — относительно тебя я испытываю все страхи ревности, и теперь я познакомился с нею, с этой дуэньей сердца, с ревностью, которой я до сих пор не знал, ибо любви нечего было мне до сих пор опасаться. Dilecta жила в своей комнате, а тебя может видеть весь свет. Я только тогда почувствую себя счастливым, когда ты будешь в Париже или в W.

Боже мой! как я горжусь тем, что мой возраст позволяет мне оценить все твои сокровища, и что я способен любить тебя со всем пылом юноши, полного надежд, и мужеством человека, имеющего будущее!

О, моя таинственная любовь! Пусть она будет навсегда погребена под снегом, словно неведомый цветок. Ева, дорогая и единственная для меня женщина в мире, наполняющая для меня весь мир, прости мне все маленькие хитрости, которыми я прикрывал тайну наших сердец.

Боже мой, как прекрасна казалась ты мне в воскресенье, в твоем милом лиловом платье! о, как ты поразила мое воображение! Зачем ты требовала от меня, чтобы я выразил словами то, что мне хотелось выражать лишь взглядами? Этого рода представления теряют, облекаясь в слова. Я хотел бы их передать из души в душу пламенем моих взглядов.

Отныне, дорогая моя подруга, твердо знай, — что бы ни писал я тебе под давлением печали или радости, — знай, что в душе у меня необъятная любовь, что ты заполнила мое сердце и жизнь, и что, хотя я не всегда умею выражать тебе эту любовь, все же ничто не изменит ее, что она будет цвести все прекраснее, все свежее и все пленительнее, ибо это — любовь истинная, а истинная любовь должна все расти.

Это — прекрасный многолетний цветок, корни которого в сердце, а ростки и ветви простираются ввысь, усиливая с каждым годом свое дивное цветение, свой аромат, и скажи мне, дорогая жизнь моя, повторяй мне это непрестанно, что ничто не помнет ни его стебля, ни его нежных листьев, что он разрастется в наших обоих сердцах, любимый, свободный, лелеемый, подобно еще одной жизни в нашей жизни, — единой жизни!

О! как я люблю тебя, и какое сладкое успокоение нисходит на меня от этой любви! Я не чувствую возможной боли. Ты видишь, что в тебе моя сила.

Дорогой ангел, ты придаешь какую-то безмерную ценность моей жизни, подумай же, что будет, когда я буду жить с тобою, а не только в мечтах о тебе.

Итак, тысячу поцелуев из глубины моей души, я хотел бы тебя засыпать ими. Боже мой, я все еще грежу о самом нежном из них!

О. де Бальзак

Как бы хотелось мне провести день у Ваших ног; положив голову Вам на колени, грезить о прекрасном, в неге и упоении делиться с Вами своими мыслями, а иногда не говорить вовсе, но прижимать к губам край Вашего платья!..

О, моя любовь, Ева, отрада моих дней, мой свет в ночи, моя надежда, восхищение, возлюбленная моя, драгоценная, когда я увижу Вас? Или это иллюзия? Видел ли я Вас? О боги! Как я люблю Ваш акцент, едва уловимый, Ваши добрые губы, такие чувственные, — позвольте мне сказать это Вам, мой ангел любви.

Я работаю днем и ночью, чтобы приехать и побыть с Вами две недели в декабре. По дороге я увижу Юрские горы, покрытые снегом, и буду думать о снежной белизне плеч моей любимой. Ах! Вдыхать аромат волос, держать за руку, сжимать Вас в объятиях — вот откуда я черпаю вдохновение!

Мои друзья изумляются несокрушимости моей силы воли. Ах! Они не знают моей возлюбленной, той, чей чистый образ сводит на нет все огорчение от их желчных выпадов. Один поцелуй, мой ангел, один медленный поцелуй, и спокойной ночи!

21 октября 1843, отправлено из Дрездена

Я уезжаю завтра. Билеты уже куплены, и я собираюсь завершить письмо, потому что должен собственноручно отнести его на почту. Моя голова подобна пустой тыкве. Мое состояние тревожит меня больше, чем я могу выразить. Если оно не изменится и в Париже, я буду вынужден вернуться. Чувства покинули меня. У меня нет желания жить, у меня нет больше той легчайшей энергии, нет силы воли… Я не улыбался с тех пор, как уехал от Вас…

Прощайте, дорогая моя звезда, благословенная тысячу раз! Настанет, возможно, момент, когда я смогу донести до Вас мысли, угнетающие меня. Сегодня я способен лишь сказать, что люблю Вас слишком сильно, чтобы оставаться спокойным. После августа и сентября я чувствую, что могу жить только рядом с Вами, Ваше отсутствие — смерть для меня…

Прощайте! Я собираюсь на почту. Тысячи нежностей Вашим детям, тысячу раз благословляю их; дружеские пожелания Лиретт, а для Вас — все мое сердце, и душа, и разум… Если бы Вы знали, какие чувства переполняют меня, когда я опускаю один из этих конвертов в почтовый ящик.

Моя душа летит к Вам вместе с этими листками, я, как умалишенный, разговариваю с ними обо всем на свете. Я думаю, что они, добравшись до Вас, повторят мои слова. Невозможно понять, как эти листки, наполненные мной, через одиннадцать дней окажутся в Ваших руках, в то время как я останусь здесь…

О да, дорогая моя звезда, во веки веков не отделяйте себя от меня. Ни я, ни моя любовь не ослабеет, как не ослабеет и Ваше тело с годами. Душа моя, человеку моих лет можно верить, когда он рассуждает о жизни; так верьте: для меня нет другой жизни, кроме Вашей. Мое предназначение исполнено.

Если с Вами случится несчастье, я похороню себя в темном углу, останусь, забытый всеми, не видя никого в этом мире; allez, это не пустые слова. Если счастье женщины — знать, что она царит в сердце мужчины; что только она заполняет его; верить, что она духовным светом освещает его разум, что она его кровь, заставляющая биться его сердце; что она живет в его мыслях и знает, что так будет всегда и всегда.

Eh bien, дорогая повелительница моей души, Вы можете назвать себя счастливой; счастливой senza brama, потому что я буду Вашим до самой смерти. Человек может пресытиться всем земным, но я говорю не о земном, а о божественном. И одно это слово объясняет, что Вы значите для меня.

_{Отрывок из книги Георгия Гупало «Написанные в истории. Письма, изменившие мир». М.: Издательство Альпина ПРО, 2023.}