«Архитектура — это летопись»: урбанист — о прошлом и будущем городской застройки

Портал Vokrugsveta.ru расспросил генерального директора бюро Archinform, архитектора и урбаниста Тимура Абдуллаева о том, когда архитектурное сооружение «дорастает» до статуса памятника, что дает историческая застройка жителям, туристам и предпринимателям, как восстанавливают зодческое наследие в России и каким зданиям удастся пережить свою эпоху.

«История расставляет многие вещи на свои места»

— По каким критериям здание признается памятником архитектуры?

— Есть формальные критерии того, что считается памятниками архитектуры. Это, в первую очередь, определяется возрастным периодом, после которого здание автоматически может считаться памятником архитектуры. На самом деле, это вопрос сложный, и к нему нужно подходить дифференцированно, индивидуально. Я считаю, что памятник — это объект, который устоялся в сознании людей и ассоциируется с определенными важными и значимыми вещами, или явлениями, или событиями, или культурными периодами. Поэтому, в моем понимании, не все здания старые должны по определению становиться памятниками архитектуры.

И в каком-то смысле история расставляет многие вещи на свои места, потому что «намоленные» архитектурные ансамбли или объекты действительно претендуют на право существования в пространстве и времени как носители культурного кода или некоей «сакральной» информации, которая характеризует развитие общества или определенный период жизни страны или города.

И наоборот, есть объекты достаточно молодые, свежие, которые за свой короткий период времени получили путевку в жизнь и были отмечены людьми как важные и интересные, стали своеобразными маркерами идентичности городов или стран.

Например, в последнее время много объектов советского модернизма сносят или перестраивают так, что от них мало что остаётся. И с точки зрения строительных технологий и материалов они, возможно, и правда являются аскетичными или чрезмерно индустриальными. Но когда мы на них посмотрим через несколько десятков лет, возможно, они покажутся не менее ценными, оригинальными и самобытными, чем объекты XVIII–XIX века.

«Наблюдая за этими преобразованиями, мы как будто читаем книгу»

— Почему так важно сохранять архитектурные памятники? Какие есть к тому экономические или социокультурные причины? Как историческая застройка влияет на город и благополучие его жителей?

На мой взгляд, тут все лежит на поверхности. Что ценного представляет собой для нас тот или иной город? Почему мы вообще любим бывать в каких-то городах или любим какие-то места в определенных городах, в разных странах? Конечно, в первую очередь это связано с тем, что нам хочется считывать культурные слои. А архитектура — это летопись! Материальная летопись развития человечества. Она наиболее доступная и яркая среди всех видов искусств, которыми человечество пользуется, поскольку архитектура — это один из предметов наиболее массового потребления.

Для меня, например, есть объекты теплые и холодные, и это не про температуру. Очевидно, есть места, которые у нас не вызывают никаких эмоций. А есть такие, где мы ощущаем энергетический фон, от которого мы получаем эмоциональный заряд. И это касается не только исторических объектов. Есть современные комплексы, которые создают, и у меня в том числе, вот такое энергетическое ощущение наполненности. В такие моменты я чувствую, сколько было вложено архитекторами эмоций, энергии и смысла в создание такого объекта, и, думаю, ровно столько же эти объекты отдают во внешнее пространство.

Для меня таким «теплым» является, например, Город искусств и наук в испанской Валенсии. Это современный архитектурный комплекс по проекту Сантьяго Калатравы, состоящий из пяти сооружений на осушенном дне реки Турия. Там построены океанариум, оперный театр, спортивный холл, планетарий, музей. Весь этот комплекс зданий окружен парками, ручьями и бассейнами. И этот современный архитектурный комплекс находится рядом с исторической Валенсией. Я очень люблю там бывать и ловить тот эффект, когда ты как будто бы находишься в чьём-то воображении.

А есть, например, интересные места, связанные с историей конструктивизма в Екатеринбурге. Эти объекты, с одной стороны, не являются чем-то уникальным с точки зрения архитектурной типологии. Это жилые дома, клубы, офисные здания, но при этом интересен подход к градопланированию и формированию нового принципа организации пространства. И на сегодняшний день эти кварталы, с одной стороны, и старые, и несовременные, и даже где-то неудобные для жизни. Но зато они создают очень интересные, ценные средовые фрагменты городской ткани.

Например, комплекс «Городка чекистов» был построен в 20-х годах прошлого века в эпоху становления архитектуры советского авангарда. Комплекс напоминает композицию из скрещенных серпа и молота, обрамленных пшеничными колосьями — это, конечно, очень необычная семантика, которая создает интересные дворовые пространства, а здания связаны между собой надземными переходами. У объектов необычная форма крыш и стоят они не вдоль улицы, а пилой, чуть-чуть по- другому нарезая пространство. Вот это для меня интересно и как для архитектора, и как для жителя.

Поэтому, учитывая, что город развивается в пространстве и времени, архитектура точно так же меняется. Наблюдая за этими преобразованиями, мы как будто читаем книгу. И, конечно, это привлекает — туристов в первую очередь. При правильном использовании архитектуры создается бренд и имидж города. Это можно капитализировать. И сейчас бизнес, в том числе и девелоперский, начал на это обращать внимание. Для сравнения, мы, как архитекторы, видим и знаем, как бережно работают с этим в Европе. Во многих странах архитектурный капитал очень ценен и востребован, и при правильном использовании дает хорошие дивиденды.

Конечно, для этого нужно не бездумно «реновировать» методом сноса городской ткани, которая существует. А подумать о сохранении и интеграции не только памятников архитектуры, но и ценныx средовыx объектов, которые могут быть включены в жизнь новых городских территорий. К сожалению, очень часто мы их утрачиваем, потому что в простом математическом приближении девелоперу или застройщику эта история не представляется ни ценной, ни интересной, да еще и оказывается дорогой с точки зрения попыток ее приспособить под новое развитие. В этом уравнении обычно не учитывается или неправильно оценивается фактор времени и исторической ценности, которую можно хорошо капитализировать.

«Очень важно, чтобы объекты архитектуры жили»

— Какие технологии и подходы могут быть использованы для сохранения и реставрации памятников архитектуры? Какие международные практики мы можем перенять?

По большому счету, мы понимаем, что с памятниками как таковыми никакие подходы, кроме реставрации, невозможны. Даже вопрос элементарного приспособления всегда сложен, потому что зачастую эти объекты не соответствуют современным нормативам и не могут быть просто вовлечены в оборот. Они не соответствуют пожарным нормам, инженерным и прочим требованиям. А вопрос реконструкции часто закрыт по определению, так как если не выделен предмет охраны, то со зданием в целом ничего нельзя делать. И объекты действительно превращаются в такие артефакты, которыми, может быть, владеть и можно, но использовать затруднительно.

При всем при этом в России сложилась интересная практика, своеобразная реставрация в кавычках, когда здание подвергается визуальной ретуши, происходит внешнее обновление. В тоже время, в некоторых европейских странах на законодательном уровне запрещено заниматься реставрацией, которая чрезмерно обновляет внешний вид объектов, потому что важна именно «патина времени», важна фактура, чтобы ощущалось, что объекты дышат историей.

Кроме того, есть интересные кейсы — например, в Италии, где количество исторических объектов и памятников на квадратный метр так велико, что просто нет вариантов их не использовать. И страна просто живет этими памятниками, это активно действующие объекты, и можно сказать, что люди топчут историю в прямом смысле слова. Поэтому, на мой взгляд, самое интересное для жизни такого архитектурного памятника или объекта — это его использование на 100%, это продлевает ему жизнь.

Ведь как только наступает момент консервации, то практически сразу архитектурный объект, так же, как и живой организм, который перестает дышать и функционировать, начинает увядать. Материалы начинают еще быстрее приходить в негодность, конструкции — разрушаться, инженерные сети — деградировать. Поэтому очень важно, чтобы объекты архитектуры жили, и нужно придумывать механизмы, как продлить им эту жизнь.

Скажу сразу, что редевелопмент — это непросто. Мы же понимаем, что исторические центры городов не увеличиваются в размерах, земли в них больше не становятся. Те ценные средовые объекты, которые в них есть, надо сохранить очень бережно. И в этой связи правильный редевелопмент позволяет вдохнуть новые сценарии в старые исторические кварталы.

Очень важно эти памятники обживать, придумывать им сюжеты, при необходимости и приоткрывать историю, что позволяет возвращать их в активный оборот горожан. И ничего нет страшного, если они иногда меняют функцию. И пусть они становятся предметом коммерческой эксплуатации, это неплохо, потому что архитектура создана и предназначена для людей, для того, чтобы ею пользовались.

— Восстанавливается ли здание при архитектурной реставрации до идеального состояния, первоначального замысла зодчего? Или нужно все же оставлять определенные «следы бытования»?

Абсолютно уверен, что к некоторым «следам» жизнедеятельности людей в архитектуре нужно подходить бережно. Я не говорю про проявления вандализма. Давайте вспомним, например, надписи на стенах Рейхстага, которые стали историей, застывшей точно так же в архитектуре, и были сохранены, и, наверное, это правильно.

Поэтому к некоторым последствиям деятельности людей нужно относиться как к органичной составляющей части архитектуры. В этом, по сути, тоже и есть ценность.

«Примеров удачной реставрации у нас крайне мало»

— Смогли бы вы назвать образцы успешного сохранения архитектурного наследия в России?

Таких примеров крайне-крайне мало. А те, которые являются удачными, обычно на слуху. Например, когда объекты исторического наследия функционируют в музейной составляющей или это исторические театры, то есть продолжают использоваться по своему прямому назначению. И таких примеров немного, потому что это всегда уникально и штучно. И, как правило, такие объекты содержатся на бюджетные средства.

В нашей стране практика продажи объектов исторического наследия под коммерческое использование началась в новейшей истории недавно, и мы еще не можем сделать существенных выводов, к чему это все приведет. А примеры официальной государственной охраны исторической архитектуры мы все прекрасно знаем, как правило, они символичны и узнаваемы: Красная Площадь, Кремль, Большой Театр, кремли в Казани, в Нижнем Новгороде и еще ряд других объектов, которые в эту линейку попадают.

А вот Петергоф всем известный, и об этом, может быть, не все знают, — это новодел. Экскурсоводы об этом не говорят, и все, кто его посещают, уверены, что они прикасаются к историческим стенам. На самом деле, реставрация проходила в середине XX века, когда все это было фактически построено заново, и насколько его можно считать идентичным и достоверным, очень спорно.

Или, например, многие дома в центре Москвы, от которых остались только фасады. Это своеобразная историческая ширма, которая декорирует новую застройку. Безусловно, в каких-то случаях такое допустимо — если объект уже в таком плачевном состоянии, что без нового строительства сохранить что-то невозможно, либо он просто не представляет никакой функциональной ценности.

А вообще в истории отношение к памятникам отличалось в разное время, да и сейчас тоже. Вспомним историю с Парижем, который почти полностью был снесён бароном Османом во второй половине XIX века, и никто тогда не задумывался о ценности средневековой застройки. Сейчас от Парижа, который когда-то существовал, фактически остался только Латинский квартал. А весь тот парадный Париж, который мы знаем, — это абсолютный новодел своего времени.

«Архитектура сама должна доказать свое право остаться в веках»

— Каков ваш прогноз на будущее архитектурного наследия в России?

Я бы порассуждал в этой связи о том, насколько та архитектура, которую мы сейчас создаем, имеет право остаться во времени и пространстве. На мой взгляд, мы частенько монументализируем архитектуру. А в действительности то, что мы создаём как архитекторы, более утилитарно и конъюнктурно, чем какие-то объекты, которые до нас дошли как маркеры времени.

И я считаю, что львиная доля современной архитектуры вообще должна рассматриваться как сооружение относительно временное: типа, пожил и снёс.

Есть другая интересная сторона, например, в начале ХХ века в Екатеринбурге, как и во всей России, снесли очень много храмов в центре города. И развернулась дискуссия, надо ли их восстановить. Мол, это же историческая память, вот стоял тут кафедральный собор, а потом на этом месте появилась центральная городская площадь с памятником Ленину. Или, например, был Екатерининский собор на площади Труда, а теперь на его месте стоит фонтан.

И развернулось целое движение за историческую справедливость. А мне хочется спросить, почему не учитывается историческая справедливость других поколений, которые уже выросли при этом фонтане? То есть, кто-то радеет за то, что надо восстановить историческую память поколений давно ушедших, при этом они не считаются с теми поколениями, которые здесь первый раз подарили цветы девушке, сделали предложение руки и сердца, Для них этот фонтан — то памятное и ничуть не менее значимое место в их жизни, чем для кого-то когда-то был значимым собор. Вопрос исторической памяти и преемственности — очень дискуссионный.

Мы знаем примеры, когда в историю вошли объекты, возводимые вообще как временные. Та же Эйфелева башня. Ее построили специально для выставки, потом не разобрали, и она уже 135 лет стоит, стала символом Парижа. Я считаю, что архитектура сама должна доказать своим существованием право остаться во времени, право жить веками.