Человек из башни: Константин Мельников и его «дом будущего»

1920-е годы были временем творческого поиска. Художники, скульпторы, композиторы и архитекторы постоянно изобретали новые формы и способы самовыражения. Был среди них и Константин Мельников, автор множества выдающихся построек. Главным детищем архитектора по праву считается его собственный московский дом в Кривоарбатском переулке.

Лихоборский самородок

Константин Мельников родился в многодетной семье в августе 1890 года. Отец будущего архитектора занимался дорожным строительством, мать — вела хозяйство и воспитывала пятерых детей. Первые годы жизни Константина были типичными для крестьянского ребенка: он посещал церковно-приходскую школу подмосковной деревни Лихоборы (теперь эта местность находится в черте города), ухаживал за коровами, помогал родителям по дому.

Позднее, заметив интерес юноши к рисованию, друг семьи посоветовал Мельниковым отправить сына в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Туда Мельников поступил в 1905 году со второй попытки и проучился 12 лет, окончив отделения живописи и архитектуры. При этом до 1913 года Константин всерьез планировал стать художником или скульптором, но постепенно заинтересовался архитектурой и в итоге связал с ней всю жизнь.

Он мечтал застроить родные места необычными зданиями. Современники и коллеги Мельникова отмечали, что он был одним из немногих градостроителей, чьи проекты едва ли не полностью оказались связаны с Москвой и Подмосковьем. Среди прочего он принял участие в разработке плана «Новая Москва» и придумал планировку Бутырского района и Ходынки.

Время смелых

Когда Константина Мельникова просили назвать направление, к которому он относит свое творчество, архитектор немного терялся. Начиная как поклонник неоклассики, он быстро переключился на авангард, но признавать себя конструктивистом не желал.

Кумиром Мельникова был Владимир Татлин — создатель нереализованного проекта башни III Интернационала. По замыслу Татлина, здания, из которых состояла башня, должны были вращаться в разные стороны с разной скоростью.

Существовавшая только в виде макета Татлинская башня «из железа, стекла и революции» явно запала в душу Константину Мельникову. Для конкурса проектов здания московского отделения газеты «Ленинградской правды» он предложил постройку с вращающимися этажами. Форма Татлинской башни тоже запомнилась Константину Мельникову, но ее он приберег для своего главного проекта.

Тем временем карьера архитектора шла в гору. В 1925 году Константин Мельников оформил советский павильон на Международной выставке декоративно-прикладных искусств во Франции.

Благодаря архитектурным хитростям небольшое помещение казалось настоящим полигоном. Мельников подобно фокуснику играл с диагональю: прямоугольный стеклянный павильон он пронзил лестницей, тянущейся ко второму этажу. В верхней части здания наискосок располагались плиты с агитационными плакатами Александра Родченко.

Участие в парижской выставке принесло Константину Мельникову мировую известность. Его чудо-павильон очаровал и западных творцов, и соотечественников. Писатель Илья Эренбург, посетив здание, назвал его «гаражом, приснившимся поэту».

Удостоившись гран-при, Мельников вернулся на родину. Спустя два года его талант получил вполне материальное признание: архитектору выделили земельный участок в самом центре Москвы и позволили начать строительство собственного дома-мастерской.

Строгий снаружи и уютный внутри

Дом в 200 квадратных метров всего с одной квартирой — редкость для Москвы 1920-х годов. Правда, поражал жителей столицы скорее не размах строительства, а форма здания. Константин Мельников спроектировал свое жилище в форме сдвоенного цилиндра. Вряд ли он целенаправленно создавал дом, чтобы тот вошел во все учебники по истории архитектуры, но вышло в итоге именно так.

Мельников создал футуристичное здание из кирпича, применив идею сотовидной кладки, равномерно распределяющей нагрузку, что позволило отказаться от несущих конструкций. Похожий на башню и пчелиный улей дом идеально попал «в настроение» Константина Мельникова — человека трудолюбивого, увлеченного, лишенного предрассудков в творчестве. Даже окна здания были особенными — архитектор сделал их шестиугольными и распределил по периметру, чтобы свет проникал внутрь равномерно.

Одинаковые по площади помещения дома казались гостям дома совсем разными. Секрет заключался в том, что в комнате-мастерской Константин Мельников решил поставить гигантское окно, напоминающее экран, а в обычной жилой комнате — несколько десятков маленьких шестиугольных окошек. Из мастерской вел выход на балкончик, прогуливаясь по которому, архитектор читал лекции студентам. На вопросы о работе над домом он отвечал, что никогда не пользовался научной литературой и старался даже не смотреть на фотографии уже существующих зданий, чтобы не «украсть» чужой замысел.

По словам Мельникова, на один проект у него уходило до двухсот испорченных и полностью переделанных эскизов. Просиживая часами над ватманом, архитектор успокаивался лишь тогда, когда все его идеи получали должное отражение на бумаге.

Репутация гения тяготила Мельникова. Порой он обиженно замечал, что в его зданиях нет никакой фантастики, раз уж он смог спроектировать десятки пригодных для жизни и работы домов.

В быту Константин Мельников и вовсе не походил на модного творца-конструктивиста. Его дом был полон вещей самых разных стилей. Архитектор охотно приобретал антикварные столы и стулья, не возражал против дверных ручек с позолотой и умилялся кружевным салфеткам, вышитым женой Анной.

Помещения дома, снаружи выглядящего стерильным, были набиты приятными глазу мелочами: детскими игрушками, гантелями, книгами и учебниками. Этот контраст поражал знакомых Мельникова. Заходя в аскетичный «храм художника», они оказывались в обычном уютном доме.

Архитектор против системы

Позволив Мельникову строить дом в Кривоарбатском переулке, власти полагали, что проект станет типовым. Предлагалось в будущем адаптировать схожие постройки под коммуны. Однако вскоре отношения Константина Мельникова и партийных руководителей испортились. Зодчий, ни признающий творчество «по указке», не смог перейти от авангарда к соцреализму. Замыслы архитектора не уживались с новым тяжеловесным стилем.

В 1933 году, когда выставка работ Мельникова с триумфом прошла в Италии, на родине архитектора клеймили «формалистом». На следующий год в столице СССР прошел конкурс на проект здания Народного комиссариата тяжелой промышленности, которое собирались возвести на месте ГУМа.

Мельников представил свой проект, вызвавший неоднозначную реакцию. Некоторые увидели в нем аллюзию на «людоедский» характер власти: дескать, колонны рабочих, шагающих через Красную площадь, будут заходить в двери наркомата как в гигантский рот.

Вскоре Константина Мельникова отстранили от работы в мастерской Моссовета и запретили преподавать. Лишенный заказов, он возвращается «к истокам» и начинает писать картины — вероятно, больше от скуки, чем по велению сердца. «Сталинский ампир» он так и не признал, оставаясь верным собственным представлениям о прекрасном.

Только в 1949 году Константин Мельников, наконец, получил работу и отправился преподавать в Саратовский институт. Затем — перешел в Московский инженерно-строительный институт, где стал профессором. Зданий для любимого города он больше не проектировал и перешел в разряд живых легенд. Трудами Мельникова восхищались новые молодые архитекторы из поколения «оттепели». В 1972 году Константин Мельников стал заслуженным архитектором РСФСР, а спустя два года скончался в своем доме.

Имя Константина Степановича остается известным в России и за рубежом. 1990-й год ЮНЕСКО объявляло годом Мельникова. Дом Мельникова пережил своего создателя и долгое время был объектом судебных тяжб, в то время как его техническое состояние постепенно ухудшалось. В наши дни дом стал филиалом Музея архитектуры имени А.В. Щусева, а в 2021 году было объявлено о завершении подготовки к масштабной реставрации архитектурного памятника, которая должна закончиться в 2024 году.