До мурашек по спине: как сделать грусть своей тайной силой

Элегантная итальянка, открытая, утонченная. Ее зовут Франческа. В конце Второй мировой войны она вышла замуж за американского солдата, переехала вместе с ним в крошечный фермерский город в Айове, где живут хорошие люди, которые угощают соседей морковным тортом, заботятся о стариках и осуждают тех, кто нарушает традиции, — например, изменяет супругу, будучи в браке. Ее муж — добрый, преданный, ограниченный человек. Она обожает своих детей.

Однажды ее семейство уезжает на неделю, чтобы на сельскохозяйственной выставке представить своих свиней. Впервые после замужества она остается в доме одна. Она наслаждается одиночеством. Вдруг на пороге появляется фотограф журнала National Geographic и просит подсказать дорогу… Начинается сумасшедший четырехдневный роман. Он умоляет ее уехать с ним, она собирает вещи.

Но в последний момент отказывается от затеи.

И потому что замужем, и потому что дети, и потому что весь город смотрит.

А еще потому, что понимает: они с фотографом провели эти дни в прекрасном идеальном мире. А теперь пора спуститься на землю, вернуться к реальности. Если бы они попытались остаться в том идеальном мире навсегда, он начал бы от них отдаляться, и со временем стало бы казаться, что они там и не были никогда. Она прощается, и до конца жизни оба не могут забыть друг друга.

Франческа черпает силы в воспоминаниях, а фотограф переживает творческий взлет. Много лет спустя, уже будучи при смерти, он отправляет ей альбом с фотографиями в память о тех четырех днях.

Возможно, история показалась вам знакомой — и не случайно: все это описано в книге Роберта Джеймса Уоллера «Мосты округа Мэдисон» (М. : Рипол-Классик, 2018. Прим. ред.). Роман вышел в 1992 году, и с тех пор было продано более 12 миллионов экземпляров.

В 1995 году по книге был снят фильм, в котором играли Мерил Стрип и Клинт Иствуд; кассовый сбор составил 182 миллиона долларов. Журналисты писали тогда, что фильм оказался настолько популярным, потому что его бросились смотреть и пересматривать все женщины, томящиеся в неудачном браке и тоскующие по своему симпатичному фотографу.

Однако на самом деле суть истории не в этом.

Сразу после выхода книги публика разделилась на два лагеря. Одним страшно понравилась история о чистой любви, которая не померкла за долгие десятилетия. Другие считают, что это все ерунда: настоящая любовь выдержала бы проверку на прочность временем и реальными отношениями.

И кто же прав? Правильнее ли отказываться от мечты о сказочной любви и соглашаться на неидеальные отношения? Или правильнее верить Аристофану, которого Платон пересказывает в «Пире»: некогда люди были едины душой и телом со своим идеальным партнером, однако благодаря этому единению стали настолько сильны, что напугали титанов, и те упросили Зевса разделить каждого человека надвое, и с тех пор, как сформулировала Джин Хьюстон, все мы посвящаем жизнь поиску своей половины?

Будучи людьми современными и практичными, вы наверняка знаете ответ: разумеется, никакой недостающей половины нет. И родственных душ не бывает. Один человек не в состоянии удовлетворить все ваши нужды и желания. Попытки добиться безграничного, бесконечного удовлетворения желаний, да еще и без усилий, гарантируют лишь разочарования: это незрелая, невротическая идея. Рано или поздно нужно повзрослеть и прекратить заниматься ерундой.

Однако многие сотни лет существует и другой взгляд на вещи, хотя мы редко слышим о нем. Некоторые считают, что стремление к идеальной любви — дело нормальное и правильное. Что глубочайшее желание человеческого сердца — слиться с возлюбленной душой — связано с поиском своего места в мире.

И речь не только о романтической любви: мы движимы тем же стремлением, когда слышим «Оду к радости» Бетховена, когда замираем от восторга, глядя на водопад Виктория, когда опускаемся на колени в искренней молитве.

Стало быть, читая историю о четырехдневном романе с фотографом National Geographic, будет правильнее не отмахиваться от нее как от сентиментальной чепухи, а постараться разглядеть в ней главное — то, что роднит ее с великой музыкой, природой и молитвой. Само по себе такое стремление есть творческое и духовное состояние.

И все же точка зрения, отвергающая Аристофана, доминирует.

В 2016 году Ален де Боттон — эрудит, философ, плодовитый и знаменитый писатель швейцарского происхождения — опубликовал в The New York Times эссе под названием «Почему вы выберете в супруги не того человека».

Этот текст оказался в тот год самой популярной авторской колонкой. В нем говорилось, что и нам самим, и нашим семейным отношениям пойдет только на пользу, если мы откажемся от романтической идеи о том, что, по выражению самого де Боттона, «где-то есть идеальное существо, которое способно удовлетворить абсолютно все наши потребности и мечтания».

После выхода статьи де Боттон провел серию семинаров на эту же тему; организованы они были принадлежащей ему компанией School of Life со штаб-квартирой в Лондоне и действующей по всему миру, от Сиднея до Лос-Анджелеса. Я пишу эти строки, сидя на таком семинаре вместе с еще тремя сотнями участников; все мы собрались в Театре имени Адриана Эбеля в Лос-Анджелесе.

Суть теории де Боттона в том, что «одна из опаснейших ошибок, которые мы совершаем, когда строим отношения, заключается в нашей убежденности, что мы не способны стать в этом деле ни лучше, ни мудрее».

Получается, нам нужно перестать тосковать по своей второй половине и искать безусловную любовь, а вместо этого пора признать и принять недостатки партнера и сосредоточиться на работе над собой.

Ален высокий, с «профессорской» внешностью, в его речи слышен ярко выраженный оксфордский акцент. Он невероятно красиво говорит, умен и с чуткостью психоаналитика считывает настроение аудитории: замечает каждого, кому некомфортно выполнять предложенное задание, и умело находит слова поддержки для участницы, которая признается, что чувствует себя «эгоистичной сволочью», так как только что ушла от мужа.

Несмотря на безупречный образ, он несколько сутулится, как будто стесняется своего роста. Он в шутку называет себя «лысым чудаком, который пытается учить других тому, в чем и сам-то не особо разбирается».

Ален написал книгу о мудрости меланхолии, и, как и должно быть согласно моему тесту на склонность к переживаниям горько-сладкого спектра, слово «мучительно» — его любимое. Ему мучительно знать, что мы выбираем партнеров, демонстрирующих те же недостатки характера, которыми обладали наши родители.

Мучительно, что мы срываемся на других, хотя на самом деле злимся из-за того, что мало для них значим. Человек покупает «феррари» не потому, что жаден или примитивен, а потому, что ему мучительно не хватает любви.

«Кто-нибудь из вас считает, что с вами всегда легко и просто?» — спрашивает Ален, первым делом намереваясь узнать наши недостатки.

Несколько человек поднимают руку.

«Это крайне опасно, — радостно сообщает Ален. — Я вас не знаю, но уверен, что жить с вами непросто. Если вы настаиваете на обратном, вы вообще ни с кем ужиться не сможете! У нас тут есть микрофоны и собрались прекрасные честные люди — и никаких социальных сетей. Давайте послушаем друг друга: почему с нами порой бывает так сложно?»

Участники поднимают руки: «У меня часто плохое настроение и голос громкий», «Я подолгу все анализирую», «Я не умею поддерживать порядок и все время включаю музыку».

«Теперь вы все всё знаете! — восклицает Ален. — Перечисляя собственные недостатки, можно создавать бесконечный список. Но мы забываем обо всем этом, когда начинаем романтические отношения. Мы можем посмеяться над неудачными свиданиями других, но всегда думаем: „Лично я идеальный во всех отношениях остров посреди океана безумия“».

«Кто из нас хотел бы быть любимым за все свои нынешние качества? — продолжает он. — Поднимите руку, если хотите, чтобы вас любили такими, какие вы сейчас».

Участники поднимают руки.

«Бог ты мой! — восклицает Ален. — Нам тут еще есть над чем работать. Вы что, вообще меня не слушали? Как же вас можно любить в вашем нынешнем состоянии? Ведь у каждого из вас куча серьезных недостатков! Как же вас кто-то может полюбить? Вам еще расти и расти!»

По ходу обсуждения нам показывают короткие видеоролики о парах, в которых один, так или иначе, не понимает другого. В качестве партнеров (или людей, о которых герои фантазируют) там в основном выступают задумчивые молодые люди, читающие романы на парковой скамейке, и миловидные женщины в кардиганах, собирающиеся сесть в поезд; все они относятся к особому сладко-горькому психологическому типу.

Фоном звучит меланхоличная фортепьянная музыка. Участники программы School of Life, среди которых, по всей видимости, дизайнеры-фрилансеры, сентиментальные инженеры, безработные в поисках смысла жизни, во многом похожи на героев этих видео: искренние, вежливые, довольно хорошо одетые, хотя и без экстравагантности. Сам Ален сообщил со сцены, что на нем обычные брюки Gap.

А потом он напоминает собравшимся, что нет никакой недостающей половины: «Вот вам не очень веселая мысль. Всем нам нужно осознать, что не может быть партнера, который был бы способен полностью нас понять, который разделял бы все наши вкусы и взгляды. Все мы можем рассчитывать лишь на определенную степень совместимости. Так что давайте вернемся к Платону и все вместе, группой, уничтожим раз и навсегда эту очаровательную, но наивную идею, убивающую любовь. НЕ БЫВАЕТ НИКАКИХ РОДСТВЕННЫХ ДУШ».

«Вообще-то, — продолжает Ален, — именно фантазия о потерянной половине не дает нам по-настоящему ценить реального партнера в реальной жизни». Мы все время сравниваем живого человека и его недостатки с «нами же придуманными нереальными образами незнакомых нам людей; к подобным фантазиям мы оказываемся особенно склонными в поездах и библиотеках».

Он демонстрирует суть проблемы с помощью упражнения «Мечты как лекарство от романтики»: нам предлагается представить возможные недостатки симпатичных на первый взгляд людей. Всем нам показывают четыре изображения потенциальных партнеров: двух мужчин и двух женщин.

«Выберите из этих четверых одного, который вам особенно нравится, — просит нас Ален. — Представьте как можно более детально пять вариантов развития событий, при которых года через три совместной жизни этот человек станет совершенно невыносимым. Посмотрите своему герою в глаза и поразмышляйте».

Один из участников, молодой человек в стильных очках и с приятным ирландским акцентом, выбирает фото женщины с красным платком на голове и задумчивыми глазами: «Таким же взглядом смотрит моя собака, когда я ухожу из дома. Думаю, эта женщина может оказаться довольно навязчивой».

Блондинка в платье с узором пейсли выбирает фото худощавой молодой женщины, снятой в библиотечном зале: «Она может быть заядлой читательницей. Но вам придется читать все, что читает она. И обязательно разделять и поддерживать все ее литературные пристрастия».

Следующая участница рассуждает о мужчине в пиджаке и галстуке, на вид успешном и состоятельном: «Мне с первого взгляда понравились его роскошные волосы, но он оказался довольно тщеславным. Когда я провожу рукой по его волосам, он всегда просит, чтобы я их не трогала».

Ален, как и всегда, гениален (уже несколько десятилетий я восхищаюсь его текстами): он остроумен и глубок в роли автора и спикера, а теперь оказывается, что он способен спасти чью-то семейную жизнь. И все же, когда мы смотрим на собственные романтические отношения через призму его советов, без ответа остается вопрос о той самой тоске, которая мучила Франческу, — о нашей тоске. Что же с ней делать? И что она вообще означает?

Взгляд на жизнь через призму горько-сладких эмоций предполагает особое отношение к этим вопросам. Согласно данной философии, наши мечтания и страстная тоска особенно сильно проявляются в контексте романтической любви, но не возникают под влиянием любви. Скорее мы чувствуем тоску, которая существует сама по себе, — а вот романтическая любовь оказывается одним из возможных ее проявлений.

В современной культуре принято придавать любви особую важность, однако эта тоска проявляется очень по-разному, и об одном из таких проявлений я размышляю чуть ли не всю жизнь: почему многие люди так любят печальную музыку?

В моем любимом ролике на YouTube показывают двухлетнего мальчика с круглыми щеками и совсем еще тонкими светлыми волосами, через которые даже кожа просвечивает; он впервые в жизни слушает «Лунную сонату».

Дело происходит на концерте, и юный пианист за кадром старательно исполняет шедевр Бетховена. Очевидно, малышу объяснили, что момент серьезный и нужно вести себя тихо. Но он искренне потрясен мелодией, и мы видим, как он изо всех сил старается не заплакать. Вот он все-таки всхлипнул разок — и слезы полились по щекам. Есть что-то глубокое, почти священное в такой реакции на музыку.

Видео стало страшно популярным, и многие в комментариях рассуждают о том, почему мальчик плачет. Отбросим немногочисленные едкие ремарки («Я бы тоже рыдал, слушая такую жуткую игру»); большинство, кажется, чувствуют, что этот приступ грусти, который переживает мальчик, есть проявление наилучших человеческих качеств и связан с самыми глубокими вопросами и размышлениями.

А точно ли это именно грусть? Некоторые комментаторы пишут о чувствительной натуре мальчика, другие говорят об эмпатии, третьим приходит на ум слово «восторг».

Кто-то поражен такой реакцией на «парадоксальную и загадочную смесь экспрессивной радости и грусти», которые слышны в музыке: «Именно поэтому многие поколения людей считают, что жить все-таки стоит».

По-моему, последняя мысль ближе всего к истине. И все же, почему именно музыка с горько-сладкими интонациями вроде «Лунной сонаты» вызывает у нас такой восторг? Почему мы в ней слышим и радость, и грусть, и любовь, и утрату — и почему нам так хочется слушать эту музыку?

Как выясняется, многие из нас чувствуют примерно то же, что и этот малыш (в их числе и я). Печальная музыка гораздо чаще, чем радостная, вызывает у нас, как выразился нейробиолог Яак Панксепп, мурашки по коже или пронизывающий холодок.

Те, кто предпочитает радостную музыку, слушают любимые композиции в среднем по 175 раз. А вот те, кому больше нравятся горько-сладкие мелодии, прокручивают их по 800 раз и больше: об этом свидетельствуют данные исследования, проведенного профессорами Мичиганского университета Фредом Конрадом и Джейсоном Кори.

Те из опрошенных, кто относится ко второй группе, ощущают более глубокую связь с любимой музыкой, чем предпочитающие исключительно радостные мелодии.

По словам респондентов, печальные мелодии ассоциируются у них с истинной красотой, глубокой духовной связью, причастностью к чему-то высшему, ностальгией и человеческими ценностями, то есть с так называемыми возвышенными эмоциями.

Только подумайте, как много популярных музыкальных жанров используют эту нашу склонность к тоске и меланхолии: португальское фаду, испанское фламенко, алжирский стиль раи, ирландский поминальный плач, американский блюз.

Это проявляется даже в поп-музыке: около 60% популярных в наши дни мелодий написаны в миноре, хотя еще в 1960-х годах таких было около 15%, согласно исследованиям Гленна Шелленберга и Кристиана фон Шеве.

Многие из широко известных произведений Баха и Моцарта написаны в миноре — в тональностях «светлой меланхолии», как сформулировал один музыкант^*.

В популярной американской колыбельной Rock-a-Bye Baby поется о том, как младенец выпал из колыбели; в арабской колыбельной песне говорится о том, как живется чужаку, «не имеющему ни одного друга в целом мире». Испанский поэт Федерико Гарсия Лорка собрал множество народных колыбельных и пришел к выводу, что Испания использует «самые печальные мелодии и самые меланхоличные тексты, чтобы погрузить младенца в крепкий сон».

Этот феномен заметен и в других культурных и эстетических явлениях. Многие из нас любят трагические истории, дождливые дни, слезливые фильмы. Мы обожаем цветущую вишню и даже проводим в ее честь целые фестивали, предпочитая ее другим, не менее прекрасным цветам, — и все потому, что вишневые цветы умирают, едва распустившись. (Японцы — известные ценители цветения сакуры — связывают эту любовь с явлением под названием mono no aware; это означает желанное и приятное состояние легкой грусти, которое возникает из-за проникновенности сущего и ощущения быстротечности времени.)

Философы уже сотни лет размышляют над парадоксом трагедии. Почему мы иногда рады ощутить грусть, хотя в другие моменты стараемся ее избегать? Современные психологи и нейробиологи тоже ищут ответ на этот вопрос и даже сформировали несколько теорий: «Лунная соната» может оказывать терапевтическое влияние на людей, переживающих утрату или депрессию; эта музыка помогает принять негативные эмоции, а не подавлять и не игнорировать их; она показывает, что мы не одиноки в нашей печали.

Одно из наиболее убедительных объяснений предложили исследователи из университета в финском городе Йювяскюля: они обнаружили, что из всех параметров, влияющих на вероятность того, что человеку будет нравиться печальная музыка, наиболее весомым оказывается уровень эмпатии.

В рамках их исследования 102 человека слушали минорные мелодии из саундтрека к сериалу «Братья по оружию». Те, кто реагировал на эту музыку примерно так же, как тот малыш на Бетховена в исполнении старшей сестры, чаще других демонстрировали высокий уровень эмпатии, восприимчивости к социальному влиянию и фантазиям, связанным с другими людьми, — одним словом, они в большей степени склонны смотреть на мир через призму чужого восприятия.

Эти люди способны полностью растворяться в историях о вымышленных персонажах и сочувствовать чужим проблемам, не ощущая при этом дискомфорта или тревожности. Для них печальная музыка оказывалась своего рода способом единения с окружающим миром.

Еще одно объяснение, сформулированное давным-давно, во времена Аристотеля, сводится к одному слову: катарсис. Возможно, когда древние греки в афинском театре смотрели, как Эдип на сцене выкалывает себе глаза, им становилось проще переживать собственные сложные эмоции.

Не так давно нейробиологи Мэттью Сакс и Антонио Дамасио в сотрудничестве с психологом Ассаль Хабиби провели анализ всего массива исследовательских публикаций о печальной музыке и сделали вывод, что мелодии, навевающие тоску, помогают организму достичь состояния гомеостаза, в котором эмоции и физиологические процессы становятся полностью сбалансированными.

Исследования также показали, что оказавшиеся в реанимации младенцы, которым включают колыбельные (в том числе печальные), ровнее дышат, регулярнее едят и имеют лучший сердечный ритм, чем их ровесники, которым включают другую музыку.

Важно понимать, что «Лунные сонаты» не просто позволяют нам выплеснуть эмоции — они поднимают нам настроение. Кроме того, только печальная музыка порождает ощущение причастности к возвышенному. Мелодия, воздействующая на другие негативные эмоции (скажем, страх или гнев), такого эффекта не дает.

По мнению Сакса, Дамасио и Хабиби, даже радостные мотивы не вызывают такой психологической реакции, как печальные. Под веселую, бодрую музыку нас тянет танцевать и собирать всех друзей на ужин, но только печальная музыка вызывает у нас желание дотянуться до неба.

_{Отрывок из книги Сьюзан Кейн «Переживание чувств. О силе грусти и внутренней свободе». М.: Издательство Манн, Иванов и Фербер (МИФ), 2023.}