Стало модно бежать из мегаполисов в дачные поселки, уютные деревни, одинокие фермы и заброшенные замки, да хоть на необитаемый остров (при условии, что там есть вайфай). Конечно, во многом на такое настроение умов повлияла недавняя пандемия, привившая, кроме вакцины, еще и инстинктивный страх плотного скопления людей, а также воспоминания о дискомфорте от сидения в четырех стенах городской «коробки».
Но и до прелестей самоизоляции прогрессивное общество уверенно двигалось к отказу от урбанизации.
Еще на рубеже тысячелетий мегаполис представал идеальным местом для жизни — достаточно вспомнить два самых популярных сериала того времени «Друзья» и «Секс в большом городе», которые пропагандировали городской образ жизни как единственно возможный (переезд за город в них преподносился в качестве особого жупела, практически сумасшествия).
Но уже начиная с 2010-х годов массовая культура стала неуклонно тяготеть к идее жизни «в глухой провинции у моря». Или просто в провинции.
Город должен умереть
Этому явлению можно найти множество современных причин: экологическая обстановка, карьерное выгорание, недоверие к государственным структурам вкупе с развитием интернет-технологий.
Герою нового времени уже неинтересно каждый день гладить рубашку и ходить в офис в ожидании золотой пенсии. Ему милее переехать в деревню и заняться выращиванием экологически чистых продуктов или вытачиванием деревянных ложек, которые затем продаются через онлайн-магазин. Да можно и ничего не созидать вообще, а просто вести блог о том, как красиво распускаются ирисы. В городе, поди, такого не увидишь.
Нет смысла останавливаться на всех этих побудительных мотивах «деурбанизации», потому что это явление вовсе не является порождением современного общества. Оно вообще не ново.
Благополучно забываемый парадокс состоит в том, что люди сами придумали и построили для себя города, но периодически их собственное изобретение начинает вызывать у них отвращение и страх.
«Город является триумфом стадного чувства над человечеством, это пережиток начальной стадии человеческого рода, проходящая потребность, которую следует перерасти. Я верю, что город должен умереть»
Так Ллойд писал в 1932 году в своей книге Broadacre City (есть несколько вариантов перевода на русский «Город широких просторов», «Рассеянный город» или «Акрогород»).
Там же Райт предлагал и решение проблемы расселения мегаполисов: вместо скопления строений на ограниченном пространстве город будущего плавно размазывался по стране, каждый житель получал отдельный дом с огромным участком, позволяющим не видеть ближайшего соседа, зато для обработки этих участков использовались новейшие достижения механизированного прогресса, а связывала жилища акрогородов тщательно продуманная транспортная сеть.
Райт, хоть и был гениальным архитектором, в своих прожектах руководствовался не здравым смыслом, а модными тогда экономическими трудами социалистов и либертарианцев, считавших, что равное владение землей и ее продуктами — панацея от всех бед.
К тому же на американцев огромное впечатление произвела Великая депрессия, начавшаяся в 1929 году, когда многим казалось, что свой дом и надел — это хоть какая-то гарантия выживания.
Впрочем, надо отметить, что многие идеи Райта вновь нашли отражение в современных проектах «городов будущего», учитывая, что сейчас технологии роботизации еще больше способствуют автономному проживанию граждан на своих одиноких гектарах.
Жизнь в сером свете
Фрэнк Ллойд Райт был далеко не единственным почти сто лет назад, кто призывал покинуть города. Ощущение «проходящей потребности» завладело многими умами с начала прошлого века, причем обоснования приводились самые разные, как и в наши дни, так и в предыдущие эпохи.
Удивительно, что с начала цивилизации человечество мотало из крайности в крайность: от идеи сконструировать идеальный город до необходимости полностью отменить города.
Но, пожалуй, только с началом ХХ столетия появилось также и желание как-то осмыслить эти крайности, разобраться с собственной психикой и попытаться, наконец, понять, какую роль в человеческой жизни играет сам по себе «феномен города».
Основоположником течения, занимающегося этим, стал немецкий философ и социолог Георг Зиммель, опубликовавший в 1903 году емкое исследование «Большие города и духовная жизнь».
Выводы Зиммеля были просты и беспощадны. В больших городах духовная жизнь отсутствует, человек подчиняется рассудку. Это своеобразный механизм самосохранения психики, потому что жизнь в мегаполисах переполнена информацией: постоянные встречи с огромным числом людей, например, случайными прохожими на улице, огромные расстояния, топографический хаос (частые переезды, поездки в незнакомые районы) и так далее.
Если бы человек на этот беспрерывный поток впечатлений реагировал так же, как и в деревне или маленьком городке, он бы непременно спятил. В принципе, можно не читать работу Зиммеля, а довольствоваться рассказом О. Генри «Квадратура круга» (1908 г.).
Сам же Зиммель делает из своего наблюдения главный вывод — в городе человек отключает эмоции и «духовность», зато задействует на полную катушку разум. Тот помогает ему фильтровать избыточную информацию, воспринимая городскую жизнь «фоном», быстро реагировать на изменения, а главное — оценивать мир с критической, индивидуалистской точки зрения.
По Зиммелю, именно в городах рождается оппозиция, потому что в деревнях люди не склонны изменять привычному общинному укладу, тогда как городской житель воспринимает все происходящее исключительно с точки зрения собственных интересов.
Также для жителя мегаполиса, по мнению Зиммеля, характерна некоторая нервозная пресыщенность, вызванная перегрузкой эмоциональных раздражителей.
«Сущность пресыщения состоит в притуплении чувств в отношении различий между вещами, но не в том смысле, что они не воспринимаются вообще, как в случае действительной тупости, а в том, что значение и ценность различий между вещами и тем самым значение и ценность самих вещей ощущаются как нечто ничтожное.
Они предстают перед пресыщенно-безразличным человеком в некоем равномерно тусклом, сером освещении, и ни одна из них не кажется ему достойной того, чтобы он предпочел ее другим».
Впоследствии Зиммеля много критиковали, в частности, за то, что он противопоставлял современные ему большие города, вроде Берлина, городам Средневековья и античным полисам (там-то, по мнению автора, все было намного душевнее), однако он дал социологам отличную пищу для размышлений, а заодно предопределил новый художественный жанр, в центре которого — одиночество и отчуждение человека в мегаполисе.
К нему можно отнести рассказы того же О. Генри из цикла «Голос большого города», фильмы Чарли Чаплина и стильные триллеры направления «городской нуар».
Явление чужого
Отчуждение — очень важное слово в этом повествовании, фактически ключевое. Если Зиммель считал, что городская жизнь просто способствует разобщению людей и разрыву традиционных эмоциональных связей, то другие философы ХХ века постепенно подбирались к выводу, что сам по себе город — явление, чуждое человеку.
Надо сказать, что сам термин «чужой» или «другой» (без всякой привязки к ксенофобии) необычайно важен для современной культуры, в котором философия и наука основаны на феноменологическом опыте, то есть опыте личного восприятия. Его корни растут из знаменитого изречения Рене Декарта «Я мыслю, следовательно, существую» — а значит, все познается через призму собственного эго.
Если объект или явление нельзя назвать своим произведением (или порождением), он принадлежит кому-то другому или является чем-то необычным и слишком сложным, — то наш разум автоматически записывает его в категорию «чуждого» и соответствующим образом на него реагирует.
Исследованию феномена «чужого» много трудов посвятили философы Эдмунд Гуссерль (1859–1938) и его современный последователь и оппонент Бернхард Вальденфельс. Впрочем, их главный предмет разногласий касается того, как именно разум реагирует на «чужое», что сейчас не так важно.
Именно Вальденфельс в эссе «Одновременность неоднородного: современный порядок в зеркале большого города» обреченно признается в том, что большой город «слишком велик по самой своей сущности», чтобы его постичь. Он сам по себе — явление чужого, и сознание человека не может полностью охватить его целостность, особенно в том, что автор называет «густотой пространства и времени».
«Специфические скачки в пространстве и во времени также способствуют дестабилизации опытной сферы. Искусственные средства продвижения вперед прорывают дыры в сфере нашего опыта и создают зазоры, которые уже не могут быть преодолены никакими постепенными переходами.
День за днем мы спускаемся в подземный мир метрополитена и поднимаемся из него, и, пока мы там находимся, образ города сжимается для нас в некую схематическую реальность».
Рай анахорета
В отличие от увлеченных утопистов, ни Зиммель, ни Вальденфельс, ни другие современные философы не предлагают решения. Они просто констатируют факт: люди превратили свои стоянки в города ради большего комфорта и безопасности, но потом сами же в них и заблудились.
При этом противопоставление новых мегаполисов и городов прошлого лишено всякого смысла, потому что этот процесс начался еще в древности и происходит с завидной регулярностью.
Реакцией на монументальное городское строительство с развитой инфраструктурой является то самое зиммелевское «пресыщение», а затем — стремительное бегство в провинцию к минимальному набору раздражителей и даже некоторой анахорезе.
Не случайно в начале очерка была приведена фраза из «Писем римскому другу» Иосифа Бродского. Вот что пишет французский философ Паскаль Киньяр в своем знаменитом эссе «Секс и смерть» (1999 г.), посвященном античной культуре:
«Римская цивилизация не знала ни упадка, ни заката, ни крушения. Цивилизация поздней Империи была самой просвещенной во всей римской истории. <…> Эпикурейство стало анахорезом. Кинизм стал анахорезом. Стоицизм стал анахорезом. Христианство стало анахорезом.
Удалиться от мира (как в наши дни буржуазия удаляется в загородные дома, народные массы — в турпоездки, а маленькие, но богатые кланы — в места безналогового рая) стало лозунгом античного мира.
Города возвышались и приходили в упадок и одичание, мало-помалу обращались в руины. Появилось множество усадеб в сельских местностях и горах».
Киньяр даже приводит подробное описание такой виллы Плиния Младшего, имперского консула I века н. э., расположенной на озере Комо. Там для хозяина был построен особый павильон, где были только кровать, два стула и книги, а вел в павильон секретный проход, чтобы обособиться еще и от «домашних».
А Рим можно оставить варварам.
Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 6, сентябрь 2022
