Играть до конца: 3 примера удивительной самоотверженности музыкантов

Профессия музыканта обычно не представляется нам героической, однако возникают ситуации, когда даже игра на музыкальном инструменте становится поступком, а то и подвигом (и нет, мы не имеем в виду игру этюдов Черни, когда друзья со двора зовут гулять — речь о более серьезных испытаниях воли).

Несмотря на блокаду

Пожалуй, самый известный в истории пример такого рода был продемонстрирован почти ровно 80 лет назад в блокадном Ленинграде. Мы, конечно, имеем в виду исполнение Симфонии № 7 Дмитрия Шостаковича, названной «Ленинградской». Основную часть работы над одним из самых известных своих произведений композитор проделал в Ленинграде, вокруг которого смыкалось кольцо блокады летом и ранней осенью 1941 года, одновременно успевая сначала преподавать в консерватории, затем участвовать в ополчении, в частности тушить пожары, начинавшиеся при падении вражеских бомб, а в свободное время спускаться с семьей в бомбоубежище от авианалетов, как и другие горожане (и заодно подавая одно за другим прошения о зачислении в армию и отправке на фронт, ни одно из которых не было удовлетворено). 1 октября Шостаковича с семьей вывезли в эвакуацию в Самару, где 27 декабря 1941 он и закончил свою легендарную симфонию. Спустя три месяца состоялась ее премьера в Самаре, транслировавшаяся по радио на всю страну и за рубеж. Но самым известным стало не это ее исполнение, а то, что состоялось 9 августа 1942 года в Большом зале Ленинградской филармонии, через 11 месяцев после начала блокады.

Репетиции с оркестром Ленинградского радиокомитета дирижер Карл Элиасберг начал еще в декабре 1941-го, однако вскоре из-за голода и морозов репетиции пришлось прервать, а когда весной их решили продолжить, в живых осталось лишь полтора десятка человек из примерно восьмидесяти, необходимых для исполнения. Да и те, кто остался, были слишком слабы, чтобы исполнить 75-минутное произведение.

История подготовки исполнения стала легендарной и образы, связанные с ней, известны сегодня огромному числу людей: вот изможденный дирижер Элиасберг едет на велосипеде на линию фронта, чтобы собрать музыкантов из военных оркестров; вот артиллерия блокадного города в вечер исполнения всеми силами подавляет огневые точки противника, чтобы артобстрел не помешал исполнению; вот наполненный солдатами и гражданскими зал филармонии, залитый полным светом хрустальных люстр (несмотря за затемнение всего остального города); вот слезы на лицах слушателей; вот музыка Шостаковича, предрекающая непременную победу над врагом, несется над улицами города, транслируемая по радио и через громкоговорители на улицах города; вот немецкие солдаты, слышащие трансляцию — особенно ее последнюю часть, в которой ужас блокады сменяется ликованием победы, — осознают, что эту страну им не победить:

Несмотря на обстрелы и плен

Вторая мировая война дала нам примеры не только коллективного подвига, но и подвига индивидуального — в том числе со стороны музыкантов и далеко не только в окопах или на передовой. Те, бывало, играли несмотря ни на что в ситуациях, когда, казалось, было совсем не до музыки. Примечательно, что два ярких примера этого пришли из Франции, капитулировавшей в 1940-м. В это время там жили два известных (любителям классической музыки) музыканта — клавесинистка Ванда Ландовска и органист и композитор Оливье Мессиан. Ландовска родилась в Польше в еврейской семье, начала играть на фортепьяно в возрасте четырех лет и считалась вундеркиндом. Повзрослев, она окончила Варшавскую консерваторию, но вместо фортепьяно выбрала клавесин, практически забытый к тому времени. Ее выступления проходили по всей Европе, и именно ей стоит сказать спасибо за возрождение интереса к этому инструменту. С середины 1920-х она жила во Франции, в 1925-м основала в Париже Школу старинной музыки, а ее дом в Сен-Ле-ла-Форе, в паре десятков километров на северо-запад от Парижа, стал центром изучения и исполнения музыки XVII–XVIII веков. Вторая мировая война застала Ванду Ландовску во французской столице. В дни, когда германская армия приближалась к городу, она начала на студии запись сонат итальянского композитора Доменико Скарлатти и не уехала из Парижа, пока не завершила ее. Нетрудно догадаться, какая судьба ждала ее, польскую еврейку, попади она в руки нацистов: за время оккупации Франции более 72 тысячи (из 340 тысяч) живших там евреев, были отправлены в лагеря смерти и уничтожены. Но помимо этой, существовала и иная опасность: погибнуть под артобстрелом. Сохранившаяся запись сонат Скарлатти доказывает, насколько реальной была эта опасность: на отметке 02:00 и далее на этой записи как раз слышна канонада: 

Примечательно, что в похожей ситуации спустя всего три года обнаружили себя уже немецкие музыканты оркестра Берлинского радио: на записи 5‑го Концерта для фортепьяно с оркестром Бетховена, сделанной в 1944 году, снова слышны германские пушки, но на этот раз обороняющиеся от авианалета.

Из Парижа, а затем и из охваченной войной Европы Ландовске все же удалось уехать в США, лишившись всего: ее дом был разорен и многие вещи, включая инструменты, погибли. В Нью-Йорк она прибыла в 7 декабря 1941-го — в день атаки на Перл-Харбор.

Другому музыканту и композитору, Оливье Мессиану, повезло меньше. К началу Второй мировой ему был 31 год, его сочинения уже получили немалую известность, а сам он восемь лет занимал должность штатного органиста парижской церкви Святой Троицы (на каковой должности он пробудет в общей сложности 61 год до самой своей смерти). Это не уберегло его от призыва в армию, где из-за плохого зрения он был определен во вспомогательный медперсонал, а также от попадания в плен под Верденом в июне 1940-го. Вместе с другими французскими и бельгийскими военнопленными он оказался в лагере Stalag VIII-A, расположенном вблизи ныне польского города Згожелец (и немецкого Герлиц). Именно там Мессиан написал одно из самых известных своих произведений — Квартет на конец времен для кларнета, скрипки, виолончели и фортепьяно. И, как ни удивительно, там же, в концлагере, состоялась его премьера.

Первые наброски произведения Мессиан сделал, по-видимому, еще на пути в лагерь и уже там, раздобыв нотную бумагу и огрызок карандаша, завершил его. Больше того, еще по пути в лагерь он познакомился с кларнетистов Анри Акока, а в лагере завел знакомство с виолончелистом Этьеном Паскье и скрипачом Жаном ле Булером. Эти трое и Мессиан за фортепьяно 15 января 1941 года и исполнили Квартет перед четырьмя сотнями заключенных и охранников, причем, по воспоминаниям Мессиана, «никогда его не слушали с таким неослабевающим вниманием и пониманием».

Все это не было бы возможно, если бы не помощь одного из представителей администрации лагеря, переводчика Карла-Альберта Брюлля — это он достал для Мессиана нотную бумагу, организовал для него небольшое помещение, где он мог бы работать, способствовал организации выступления, а затем ходатайствовал об освобождении музыкантов из лагеря, каковое и состоялось спустя несколько месяцев, хотя оказаться на свободе сразу получилось не у всех. Анри Акока был по происхождению алжирским евреем — его семья переехала во Францию в 1920-х — и имел характерные черты лица, из-за которых его ссадили с транспорта, вывозившего освобожденных заключенных. Тогда он принял решение бежать — и у него получилось, правда, для этого пришлось забраться на крышу вагона проходящего поезда с кларнетом под мышкой. Он говорил позже, что Квартет на конец времен — единственное воспоминание о войне, которое он хотел бы сохранить. Тем не менее он никогда больше не принимал участия в его исполнении. 

Несмотря на катастрофу и панику

Примеры героизма музыкантов связаны не только с военными временами — играть до конца, что бы ни происходило вокруг, можно и во вполне мирное время. Именно это и делали в ночь на 15 апреля 1912 года Теодор Брэйли (24 года), Роже Брико (20), Джон Кларк (28), Уоллас Хартли (33), Джон Хьюм (21), Жорж Крэн (23), Перси Тэйлор (40) и Джон Вудворд (32) — они были штатными музыкантами пассажирского парохода «Титаник». В ночь, когда последний столкнулся с айсбергом, они играли для пассажиров на палубе, как и предыдущие дни — игра музыкантов, пусть и не высококлассная, по отзывам очевидцев, вообще была одним из главных развлечений на борту. Когда судно начало тонуть, они вышли на палубу и продолжили, по свидетельству выживших пассажиров и членов экипажа, играть оптимистичные мелодии и переложения популярных тогда песен, стараясь успокоить и развлечь пассажиров, причем даже когда с борта стали запускать ракеты, стараясь призвать помощь, и спускать шлюпки на воду, музыка продолжала звучать.

Один из выживших пассажиров второго класса в своих воспоминаниях о трагедии сообщал: «Много смелых вещей было совершено в ту ночь, но ни одна из них не сравнится с тем, как эти люди продолжали играть, пока судно тихо погружалось все глубже и глубже».

По мере развития событий музыканты переключились на церковные гимны, правда, хорошо известный тогдашней публике гимн «Ближе, Господь, к Тебе», в котором описывается момент смерти и соединения христианской души с Творцом и который якобы звучал под самый конец на палубе, они вряд ли стали бы исполнять — можно представить себе, какие чувства испытали бы надеявшиеся на спасение пассажиры, узнав эту мелодию. Как бы то ни было, все восемь музыкантов не покинули палубу и затонули вместе с пароходом — тела ни одного из них не были найдены. 

История музыкантов «Титаника» стала легендарным примером самоотверженности и мужества людей в экстремальной ситуации. Он становится еще более ярким, если обратить внимание на их возраст. В разных частях света им установлены памятники, им посвящены книги и фильмы, а также, конечно, музыкальные произведения, например, 25-минутное сочинение британского композитора-минималиста Гэвина Брайерса «Крушение „Титаника“»: