Коканд и цинское серебро: как иностранное завоевание «пошло на пользу» Центральной Азии

Одним из мелких князей, с которыми встретились цинские генералы во время завоевания Центральной Азии, был Ирдана-бий, правитель молодого государства Коканд в Ферганской долине. Ирдане не осталось другого выбора, кроме как поприветствовать цинских посланников и подчиниться императору Цяньлуну.

Однако формальное признание китайского владычества не слишком ограничивало его на практике. Он и его преемники воспользовались силами династии Цин для развития своего государства и превратили Коканд в державу, которая какое-то время диктовала свои условия в Алтышаре.

Коканд возник в начале XVIII века в контексте длительного регионального кризиса, ослабившего династию Тука-Тимуридов (ветвь Чингизидов), которая правила Бухарой. Законность своей власти Чингизидам по-прежнему приходилось доказывать своим подданным с помощью изрядной щедрости. Длительный финансовый кризис подрывал доверие к власти узбекских эмиров, к Чингизидам не принадлежавших.

Недовольство эмиров выразилось в отказе делиться доходами со столицей и посылать своих бойцов на войны, объявленные ханом. Таким образом Ферганская долина вышла из-под контроля династии. В политическом вакууме оказалась группа ходжей, связанных с жителями Алтышара, которые стремились к политической власти. Примерно в 1706 году узбекский эмир по имени Шахрух расправился с ними и сам захватил трон.

Шахруху и его потомкам в каком-то смысле повезло, потому что Ферганская долина избежала ряда бедствий, обрушившихся на остальной Мавераннахр в первой половине XVIII века; это позволило их государству выжить и укрепиться.

Экспансия джунгар привела их к конфликту с казахами. В 1723 году джунгары одержали крупную победу, а казахи — после так называемого «босоногого бегства» — рассеялись на западе и юге: от безысходности они отступили в направлении Мавераннахра, где их появление привело к краху династии Тука-Тимуридов.

Никак не связанное с этими событиями вторжение армий Надир-шаха, повелителя Персии, туркомана по происхождению^*, меж тем ознаменовало крах власти Чингизидов в Мавераннахре.

Надир начал свою карьеру главой мелкой шайки разбойников, совершавших набеги близ Мешхеда. Когда династия Сефевидов рассыпалась в результате восстания военачальников с ее восточной периферии (в современном Афганистане), Надир укрепил свою власть и в конечном итоге сам взошел на престол.

Он организовал целую серию масштабных военных походов: на запад в Османскую империю, на восток в Индию, где, разграбив Дели, положил конец империи Великих Моголов, и на север в Мавераннахр, куда его армии вторгались в 1737 и 1740 годах.

Сила Надира заключалась в огромной многонациональной армии с пушками и огнестрельным оружием. В его армии, по разным оценкам, было от 80 000 до 200 000 бойцов — огромная сила. Армия состояла из воинов на регулярном жалованье, набранных на многочисленных завоеванных территориях и организованных по десятичной системе.

Порохового оружия, как у этой армии, в Центральной Азии еще не видели. Всего после одного сражения бухарский хан Абулфейз-хан покорился Надиру. Хоть хана и оставили на троне в качестве вассала, судьбу династии решили завоевания Надира.

В 1747 году, когда Надира убили его же собственные офицеры, один из его узбекских подданных, Мухаммад Рахим из племени мангытов, устроил переворот в Бухаре. Он приказал убить Абулфейза и поставить на его место хана-марионетку из рода Чингизидов. Спустя десять лет Мухаммад Рахим отказался от этого спектакля и принялся править от своего имени. Династия Мангытов, которую он основал, просуществует вплоть до XX века.

Военные действия Надир-шаха в Мавераннахре низвергли регион в каменный век. Самарканд обезлюдел, сошла на нет торговля, медресе пришли в запустение, огромный ущерб был нанесен сельскому хозяйству, ирригационным системам. Чуть лучше обстояли дела в Бухаре, и вскоре она заметно ожила.

Обратившись в ислам, мангыты компенсировали дефицит легитимности Чингизидов. Они покровительствовали улемам и медресе, и к середине XIX века город прославился под названием Бухара-и-Шариф (Благородная Бухара), считался крупным центром исламского образования и привлекал студентов со всей Центральной Азии, а также из волго-уральских земель на севере.

Торговля на дальние расстояния с Россией продолжалась, и бухарские эмиры занялись модернизацией своих вооруженных сил. Мангыты стремились подорвать племенную власть, создав постоянную армию, которая подчинялась непосредственно дворцу, и выдвигая на высокие должности чужаков (обычно иранских или джунгарских рабов, захваченных в бою), которые были им лично обязаны.

В Хорезме на севере кунградские узбеки правили от своего имени. Они поддерживали тесные отношения с соседями-туркменами, и это позволяло им вместе отражать нападения враждебных узбекских племен. Транзитная торговля через Хиву процветала, и в XIX веке город начал масштабно отстраиваться. Ни династия Цин, ни русские в этих событиях значимой роли не сыграли. Мавераннахр по-прежнему был частью иного театра дипломатических и военных действий, связанной гораздо более тесно с югом.

Фергана оставалась вне поля зрения Надир-шаха. Постоянные раздоры в Мавераннахре привели к массовой миграции населения в долину. Постепенно она превратилась в густонаселенный сельскохозяйственный центр, а население росло на протяжении всего XVIII века.

Развитие торговли способствовало значительной территориальной экспансии. К началу XIX века Коканд превратился в сильную региональную державу. Алим-хан (1799–1811 гг.), правнук Ирданы-бия, провел ряд военных реформ, в том числе создал регулярную армию, что позволило Коканду во много раз расширить свою территорию.

Войска Коканда двинулись на север, в земли киргизских и казахских кочевников, с намерением установить контроль над торговыми путями. Они построили крепости на реке Чу и дальше вниз по течению Сырдарьи, взяли степь под более жесткий контроль, чем любое другое оседлое государство со времен Тамерлана.

Ферганская долина стала притягивать переселенцев как из Мавераннахра, так и из Алтышара. Ханы Коканда наладили строительство оросительных каналов, что привело к стремительному росту сельского хозяйства. Ферганская долина стала густонаселенным сельскохозяйственным центром.

Алим принял высокий титул хана, по обычаю доступный лишь тем, кто заявлял о своем происхождении от Чингисхана по мужской линии. По инициативе Алима был создан новый легитимирующий миф, согласно которому династию Шахрухидов с Тамерланом связывал Захир-ад-дин Мухаммад Бабур, основатель империи Великих Моголов в Индии. Бабур был князем тимуридского происхождения, которого узбеки-завоеватели под предводительством Шейбани-хана изгнали с родины его предков.

По легенде, он оставил там в золотой колыбели новорожденного сына, которого спасли и вырастили местные жители и который основал племя мингов, давшее начало династии Шахрухидов. Помимо этих фиктивных притязаний на происхождение от Тамерлана, Умар-хан (1811–1822 гг.), брат и преемник Алима, создал придворную культуру по примеру Тимуридов и покровительствовал поэтам, художникам и историкам во всей Центральной Азии.

Умар и сам достиг кое-каких высот в поэзии. Его старшая жена Нодира тоже писала стихи, так что у обоих были свои литературные салоны. Коканд стал центром ренессанса литературы на чагатайском языке. Алим многое делал и для исламской религии. Он финансировал строительство главной мечети и ряда медресе, а ученым предоставлял синекуры.

В дополнение к ханскому титулу он принял титул амира уль-муслимин («повелителя мусульман»). Летописцы писали о нем хвалебные речи, наделяя его репутацией благочестивого правителя, и с любовью вспоминали его правление.

Умар умер в возрасте 36 лет, и отчасти причиной столь ранней кончины стала его любовь к вину. В 1822 году на престол взошел его 14‑летний сын Мухаммад Алихан, отличавшийся своеволием. Он был большим любителем удовольствий и особо не старался скрывать своей склонности к азартным играм, выпивке и распутству.

Однако настоящий скандал вызвало его увлечение одной из младших жен отца. Мухаммад был немногим младше дочери хана падишаха, на которой женился его отец в конце своей (надо признаться, довольно недолгой) жизни, и Мухаммад влюбился в нее еще до того, как она овдовела. Как только он стал ханом, он нарушил все табу и женился на своей мачехе.

Он даже нашел какого-то улема, который узаконил брак на том основании, что у Мухаммада уже был пенис, когда он выходил из утробы своей матери, а раз касаться в этот момент пенисом вагины своей матери допустимо, значит, допустимо касаться и вагины своей мачехи. Подобного рода гибкость толкования мало на кого произвела впечатление, однако ж Мухаммад правил более двадцати лет, и Коканд при нем развивался и рос.

✤

Тем временем сага о ходжах из Алтышара продолжилась и определила судьбу Коканда на рубеже XVIII и XIX веков. Династии Цин удалось добиться от султана Бадахшана выдачи двух братьев, бросивших им вызов в 1763 году, а также трех из четырех сыновей ходжи Бурхануддина. (У его брата Джахана детей не было.)

Четвертому же сыну, Саримсаку, удалось спастись. Слуги укрыли его в безопасном месте, и в конце концов он оказался в Коканде. В 1788 году династия Цин потребовала выдать его, но Нарбута-бий, тогдашний правитель Коканда, ответил отказом.

Несмотря на то что Коканд подчинялся династии Цин, в действительности сюзерен никогда не вмешивался в дела своего вассала. Отказ выдать Саримсака, по сути, свидетельствовал о том, что Нарбута не считал себя в полной мере вассалом династии Цин.

Хоть Цин по-прежнему собирали с Коканда дань, реального контроля над ним у них не было. В начале XIX века баланс сил сместился в пользу Коканда. Теперь это была мощная военная держава, чьи купцы главенствовали в торговле Алтышара.

Похоже, Саримсак-ходжа доживал свои дни в Коканде в золотой клетке. Ханы всегда с опаской относились к бесконтрольной власти религиозных элит и не хотели, чтобы она мешала их плодотворным отношениям с династией Цин. Джахангир-ходжа, сын Саримсака, меньше любезничал со своими сюзеренами.

В 1814 году он вышел из Коканда под покровом ночи и, собрав более 300 соплеменников-киргизов, напал на Кашгар. В Алтышаре было всего 4000–5000 солдат, но их оказалось достаточно, чтобы отразить вторжение Джахангира. Потеряв многих воинов, он бежал обратно в Коканд, где Умар-хан отчитал его, однако затем оставил в покое.

Похоже, эта неудача не поколебала решимости Джахангира, поскольку в 1820 году он повторил попытку и снова потерпел поражение. Тогда Умар посадил его под домашний арест. Спустя два года, когда Умар умер и на трон взошел его юный сын, Джахангир снова бежал, на этот раз в киргизские кочевья, где на протяжении еще двух лет собирал сторонников.

«Кашгар и эти [другие] места — земли моих предков», — сообщал он Цинам позднее. Рассказы о богатых купцах из разных городов, отправляющих к Джахангиру людей и деньги, указывают на то, что многие восприняли его приход к власти как возвращение ходжи, чью власть за шестьдесят лет до того узурпировала династия Цин. Народное восстание вернуло ходже власть.

Масштабы бунта ошеломили цинский двор. Зимой 1826/27 года они перебросили тысячи солдат с севера и в марте 1827 года в жесточайшем бою отвоевали Кашгар. Джахангир бежал, и тысячи китайских воинов выслеживали его несколько месяцев. В феврале 1828 года Джахангира наконец схватили и доставили в Пекин в сопровождении 2000 солдат. Там его допросили, а затем казнили, разрубив на части.

Династии Цин восстановление власти стоило много крови и унижений, а кроме того, привело к спорам о месте Алтышара в империи. Маньчжурские советники в Синьцзяне выступали за сокращение расходов в Алтышаре, ссылаясь на слишком высокую цену оккупации региона.

Содержание Синьцзяна и правда всегда обходилось дорого. Доходов, получаемых с этого региона, вечно не хватало, и, чтобы обеспечить там возможность правления Цин, центру приходилось ежегодно направлять туда огромные субсидии в серебре.

Система распределения доходов по принципу сиесяна («общей платы»), распространенная в Китае, в Синьцзяне всегда зависела от этих выплат. К 1828 году ежегодный сиесян, отправляемый в Синьцзян, составлял 830 000 таэлей.

У Вулонги были свои резоны, однако его мнение яростно оспаривали многие интеллектуалы и бюрократы в Пекине, уже давно утверждавшие обратное — что весь Синьцзян, в том числе Алтышар, необходимо более тесно интегрировать в империю и ввести там китайскую структуру управления. Для решения новых задач, стоящих перед империей, была создана школа административного управления.

В 1820 году Гун Цзычжэнь (1792–1841), молодой студент этой школы, написал «Предложение об учреждении провинции в западных регионах», в котором решительно выступал против «глупых ученых с поверхностными взглядами и студентов-дегенератов из бедных деревень», которые считали, что Синьцзян истощает ресурсы империи. Сами небеса повелели династии Цин провести экспансию на запад, и называть напрасной жертву маньчжурских знаменных войск и простых китайских солдат нельзя.

Гун предложил государству профинансировать переселение на запад изъявивших такое желание китайских крестьян и обработку колонизированных земель, что решило бы проблему перенаселения самого Китая и сделало Синьцзян более прибыльным владением.

Эти меры предлагалось сочетать с учреждением гражданской бюрократической администрации взамен военной системы и системы беков в Синьцзяне. Гун признавал, что такие реформы потребуют «чрезвычайно больших» затрат, но был уверен в том, что через двадцать лет они «окупятся десятикратно».

Таким образом, Гун косвенным образом отвергал саму суть политики Цин в Синьцзяне, основанной на сохранении региона в качестве маньчжурского «заповедника», отличного от собственно Китая. Гражданская администрация, по замыслу Гуна, должна управлять знаменными войсками, чьи преимущества будут заключаться в более низких налогах, а также в том, что, когда «они совершают правонарушения, ни одно должностное лицо рангом ниже окружного судьи не имеет права бить их палкой».

Синьцзян предполагалось заселить ханьцами, и администрацию набирать из их числа. Когда Гун писал это предложение, он еще не сдал экзамены на чин и не имел права представлять свое сочинение двору в качестве петиции.

Текст был опубликован лишь в 1827 году, как раз когда шли споры по поводу ограничения расходов. Ни одно из его предложений тогда не приняли, однако работа Гуна оказалась пророческой. Полтора столетия спустя китайская политика обрела поразительное сходство с тем, что предлагал в свое время Гун.

В 1828 году маньчжуры увеличили число войск в Алтышаре, изгнали кокандских торговцев и изъяли их имущество. Это привело к неприятным последствиям. В 1831 году Мухаммад Алихан (тот, что женился на своей мачехе), которому теперь было особо нечего терять, появился в Кашгаре вместе со старшим братом Джахангира-ходжи.

Мухаммад начал новый джихад, на этот раз ради собственной выгоды. Население теперь проявило меньше энтузиазма и во имя ходжи восставать не пожелало. Кокандцам не удалось вытеснить Цинов, однако свое отступление они сумели превратить в торговый и дипломатический триумф. Династия Цин согласилась пустить кокандских торговцев обратно и даже компенсировать им потерю имущества вследствие выселения.

Что еще более примечательно: кокандцы добились привилегий — свободной от налогов торговли, а Мухаммад получил право выбрать своих собственных аксакалов (старейшин общины), которым надлежало надзирать за кокандскими торговцами в Алтышаре и собирать налоги от его имени. Коканд из вассала превратился во влиятельное государство, получившее экстерриториальные привилегии в Синьцзяне.

✤

От кризиса середины XVIII века оправились и остальные регионы Мавераннахра, однако политическая ситуация оставалась крайне нестабильной. Правители продолжали претендовать на суверенитет: чеканили свою монету, велели называть свои имена в проповеди перед пятничной молитвой в мечети, самым важным еженедельным ритуалом, однако фактическая власть состояла не в этом. Она всегда требовала умения договариваться с теми, кто правителю будет подчиняться.

Правители могли сами присваивать себе звания и титулы, подтверждающие их статус и мощь, но они не соответствовали постоянным должностям, поскольку таковых не было. Управляющие провинциями разделяли суверенитет правителя (а также получаемые с провинции доходы) и легко могли встать на сторону другого правителя или править самостоятельно.

Племена и региональные правители ревностно охраняли свои свободы, и представителям династии приходилось сочетать методы принуждения, увещеваний и подкупа, чтобы сохранить свои притязания на превосходство. Контроль тех, кто правил территорией, никогда не был абсолютным и неоспоримым.

Индийский путешественник-мусульманин, посетивший Центральную Азию в 1812–1813 годах, перечисляет восемь главных правителей Мавераннахра, наделенных властью и независимостью в разной степени. Это был крайне фрагментированный политический театр, где возможности государства были ограничены и существовало множество центров власти, подчас управлявших теми или иными территориями параллельным образом.

Уровень бюрократизации по-прежнему оставался крайне низок. Правящие династии пытались централизовать власть, создавая регулярные армии, вводя новые формы командования и приобретая огнестрельное оружие, но ничто из этого не способно было полностью искоренить власть племен.

Военная реформа осуществлялась посредством привлечения иностранных солдат. Бóльшую часть только что созданной регулярной армии составляли персы, многие из которых были рабами, захваченными на войне, или туркменскими племенами.

Еще одним источником пополнения войск служили русские пленные — часто торговцы, похищенные кочевниками и проданные в рабство. Еще в Коканде служило некоторое число похищенных индийских мусульман, ранее служивших в войсках Ост-Индской компании, а один из них несколько лет даже был губернатором Ташкента.

Британский путешественник Джозеф Вольф оказался «приятно удивлен», когда однажды вечером в Бухаре в 1844 году военный оркестр сыграл ему «Боже, храни королеву». Технологии развивались плохо: огнестрельное оружие в основном импортировалось, промышленности не было, а печатный станок в регионе еще не появился.

Везение Коканда закончилось в 1840‑х годах. Бухарские мангыты уже давно с опаской следили за успехами Коканда. В 1842 году эмир Насрулла воспользовался всеобщим негодованием, вызванным женитьбой Мухаммада Алихана на мачехе, и бросил его правлению вызов.

Последнее вторжение во главе с ходжой Вали-ханом было особенно жестоким. Люди Вали-хана въехали в Кашгар и продвигались вглубь Алтышара по нескольким направлениям. Воодушевление, с которым местное население встречало их поначалу, вскоре улетучилось, поскольку Вали-хан принялся грабить не только китайских торговцев, но и мусульман. Его люди без разбора насиловали женщин и убили столько людей, что хватило на целую башню из черепов на берегу реки Кызыл. Через семьдесят семь дней прибыло цинское подкрепление и отбило город.

За этот короткий период Вали-хану удалось заметно ослабить веру в законность власти ходжей. Цинские солдаты не только рассеяли силы Вали-хана, но и сами учинили расправу над местным населением. Алтышар пришел в такой же упадок, что и Коканд. Тем временем к Центральной Азии стали проявлять интерес другие державы — Россия и Великобритания. Величайшее преимущество региона — его удаленность — вот-вот потеряет свою ценность.

_{Отрывок из книги Адиба Халида «Центральная Азия: От века империй до наших дней». М.: Издательство Альпина нон-фикшн, 2024.}