Это одно из самых знаменитых уголовных дел в истории России. Все каноны детективного жанра соблюдены: таинственное убийство молодой и красивой женщины, запутанные обстоятельства, наличие подозреваемого — богатого и несдержанного дворянина. Особую пикантность этой истории придает тот факт, что главный фигурант — Александр Сухово-Кобылин стал впоследствии известным драматургом. Расследование убийства Луизы Симон-Деманш сопровождалось, как сказали бы сейчас, несколькими неожиданными «сюжетными твистами». Публика, следившая за этим процессом, оживленно гадала, чем он окончится…
Случайный роман
Родившийся в 1817 году Александр Васильевич Сухово-Кобылин вполне мог считать себя баловнем судьбы. Знаком избранничества в сословном обществе с его громадным расслоением мог считаться сам факт принадлежности к богатому роду московских дворян. А Сухово-Кобылин оказался еще и одаренным от природы — его способности прошли огранку на физико-математическом отделении философского факультета Московского университета, после чего он дополнил свое образование в университетах Гейдельберга и Берлина.
Он обладал связями в обществе — например, сестра Александра Евгения вышла замуж за отпрыска французского графского рода Салиас-де-Турнемир. Много путешествовал. Был красив и пользовался успехом у женщин. Что еще нужно человеку для счастья? До поры Александр не подозревал, что фортуне свойственно показательно карать своих избранников…
Завязка будущего «дела века» произошла в 1841 году в Париже, где 24-летний Сухово-Кобылин познакомился с очаровательной Луизой Симон-Деманш. Российский журналист Влас Дорошевич, впоследствии собравший множество деталей этой истории, сообщает, что встреча произошла в ресторане: Сухово-Кобылин, допивая бутылку шампанского, обратил внимание на сидевших поблизости двух родственниц — старушку и девушку удивительной красоты. Скучающий помещик подошел с бокалом к их столу, представился, извинился за вторжение и закончил свою речь так: «Позвольте мне, чужестранцу, в вашем лице предложить тост за французских женщин!»
Тост был принят благосклонно, француженки выразили желание чокнуться, Сухово-Кобылин заказал вина и присел к их столу. В ходе завязавшегося разговора красавица Луиза Симон-Деманш пожаловалась, что никак не может найти себе место в жизни. Александр, недолго думая, предложил ей отправиться в Россию и тут же, в ресторане, написал для новой знакомой рекомендацию к одной из лучших портних Петербурга по фамилии Андрие, которую он попросил взять Луизу на работу.
Год спустя Сухово-Кобылин, совершенно забывший об этой истории, зашел к Андрие с поручениями от сестры и встретил там Луизу, которая не преминула напомнить об их парижской встрече и сообщила, что последовала совету Александра. Тот, мгновенно вспомнивший Луизу, тут же позвал красавицу на свидание — они отобедали в одном из петербургских ресторанов.
Если верить Дорошевичу, француженка моментально вскружила голову молодому помещику, который сделал ей щедрое предложение:
Луиза согласилась, и они уехали в деревню. Согласно заметкам Дорошевича, во время этого «медового месяца» Луиза влюбилась до безумия, а вот Александр, не отличавшийся постоянством в амурных делах, стал скучать, его потянуло в город. Они перебрались в Москву, где поселились на Тверской, в доме Сухово-Кобылина. Постепенно Сухово-Кобылин все больше охладевал к Луизе, но они прожили восемь лет. Сухово-Кобылин выделил Луизе средства на открытие виноторгового и бакалейного магазинов, однако никаких способностей к ведению дел у нее не оказалось — в 1849 году «московская купчиха Луиза Ивановна» отошла от дел «по скудости торговли» и вернулась на полное содержание Сухово-Кобылина. Наступил ноябрь 1850 года, ставший роковым для этой злосчастной пары.
Труп, брошенный у кладбища
К тому времени Сухово-Кобылин увлекся замужней светской львицей Надеждой Нарышкиной и начал за ней ухаживать. Если верить Дорошевичу, в один из ноябрьских вечеров у Нарышкиной состоялся бал, на котором присутствовал Сухово-Кобылин. Якобы, проходя мимо окна, хозяйка дома увидела при свете костров, разожженных для обогрева кучеров, женщину, кутавшуюся в шубу. Нарышкина узнала в ней Луизу Симон-Деманш, сплетни о ревности которой ходили тогда по Москве. Желая насолить ей, Нарышкина подозвала Сухово-Кобылина, отворила большую форточку окна и поцеловала ухажера на глазах у Луизы. «В тот вечер, вернувшись, Сухово-Кобылин не нашел Симон Диманш (так Дорошевич пишет фамилию француженки. — Прим. Vokrugsveta.ru) дома. Прислуга сказала, что барыня уехала на наёмном извозчике. Глубокая ночь. Ее все нет», — живописал Дорошевич.
Со слов Сухово-Кобылина, на следующее утро, 8 ноября, он отправился в дом графа Гудовича на углу Тверской улицы (ныне это здание, передвинутое в XX веке, стоит в Брюсовом переулке), куда он ранее выселил Луизу с четырьмя слугами, арендовав для нее пятикомнатную квартиру. Не застав француженку, Александр встревожился и начал наводить справки у общих знакомых, но безуспешно.
Днем позже Сухово-Кобылин посетил заседание Купеческого собрания и сообщил находившемуся там московскому обер-полицмейстеру Ивану Лужину об исчезновении Луизы. Впоследствии сторонники Сухово-Кобылина говорили, что он сам «закопал» себя этим обращением, ибо в беседе с Лужиным допустил слова, насторожившие полицмейстера — тот заподозрил, что Александр знает, где находится Луиза.
Полиция все же занялась ее поисками, которые не заняли много времени. В тот же день казак Андрей Петряков обнаружил у Ваганьковского кладбища тело женщины в клетчатом зеленом платье, в которой двое ее слуг опознали Луизу Симон-Деманш. Из документов следует, что спереди на горле трупа была кровавая рана длиной около трех вершков (примерно 13 сантиметров), вокруг левого глаза — темно-багровый синяк, а по всему телу, особенно на левой его стороне, множество других синяков, опухолей и ссадин; четыре ребра были сломаны. Возле тела сохранился след от саней: судя по отпечаткам, экипаж сначала свернул в сторону от дороги, а затем, когда от трупа избавились, направился к Москве.
Началось расследование. Дело взял под личный контроль московский генерал-губернатор Арсений Закревский. Лужин обратил особое внимание следователей на поведение Сухово-Кобылина, который, по словам полицмейстера, в разговоре верно указал направление поисков пропавшей женщины, а также «многократно изъявлял опасения, не убита ли она». За Сухово-Кобылиным установили слежку, а его крепостных (повара, кучера и двух горничных), находившихся в услужении у Луизы, арестовали.
C 12 по 16 ноября во флигеле особняка на Страстном бульваре, 9, в который Сухово-Кобылин переселился из главного дома незадолго до трагедии, прошли три обыска. Во время первого из них были обнаружены подозрительные бурые пятна, похожие на следы крови (в ту пору произвести их анализ не представлялось возможным). Ознакомившись с протоколами, генерал-губернатор приказал арестовать Сухово-Кобылина.
Впоследствии Александр Васильевич признавал, что нахождение в узилище среди людей социального дна переменило весь его характер и образ мыслей — к лучшему. «Мое заключение жестокое, потому что безвинное — ведет меня на другой путь и потому благодатное», — отмечал он в своем дневнике. Как видно по этой записи, подозрения в свой адрес Сухово-Кобылин отвергал.
Признательные показания
В какой-то момент следствию показалось, что свет на это преступление способен пролить 20-летний Ефим Егоров — повар Сухово-Кобылина, который регулярно готовил и для Луизы Симон-Деманш. Его решили поместить отдельно от остальных арестованных слуг. На допросах он давал сбивчивые показания, выглядел растерянным и демонстрировал «нерешительность высказать нечто тяготящее его совесть».
Вечером 20 ноября Егоров сознался в убийстве хозяйки. Повар уверял, что решился на преступление после разговора с другими слугами, которые жаловались на бесконечные придирки со стороны «Луизы Ивановны». Действительно, обиду на Сухово-Кобылина Луиза вымещала на прислуге. Исследователи этого дела признают, что Симон-Деманш переняла у Сухово-Кобылина привычку весьма грубо обращаться с крепостными.
По словам Егорова, он сговорился с 18-летним кучером Галактионом Козьминым, который позднее участвовал в опознании тела француженки. Вместе они проникли в спальню Луизы, нанесли ей несколько ударов чугунным утюгом, задушили подушкой и, облачив бездыханное тело в платье, вывезли на санях за город, где выбросили в придорожный сугроб. Ефим нанес уже мертвой женщине удар ножом по горлу. «Убил ее потому, что она была злая и капризная женщина; много пострадало по ее наговорам людей, в том числе сестра моя Василиса Егорова, которую отдали за мужика замуж», — заявил Егоров. Козьмин отпираться не стал и подтвердил слова повара.
Две арестованные горничные — 27-летняя Аграфена Кашкина и 50-летняя Пелагея Алексеева (позднее скончавшаяся в тюрьме, так и не дождавшись приговора) — после признаний Ефима заявили, что пытались остановить повара с кучером. Когда же те убили хозяйку, Кашкина и Алексеева прибрались в спальне, чтобы скрыть следы душегубства.
Прояснился и вопрос с обнаруженными в жилище Сухово-Кобылина кровавыми пятнами: Егоров уверял, что они остались от зарезанных им кур и цыплят. Признание крепостных привело к освобождению главного подозреваемого — 22 ноября Сухово-Кобылина выпустили из тюрьмы, запретив выезжать из Москвы.
13 сентября 1851 года Московский надворный суд постановил отправить Егорова и Козьмина на каторжные работы на двадцать и пятнадцать лет соответственно. Свой приговор получили и горничные, а Сухово-Кобылина признали невиновным. Казалось, дело закончено и теперь ему предстоит покрываться пылью в архиве.
Народная версия
Пока шло следствие, жертвой московских сплетников стала Надежда Нарышкина, которую называли то заказчицей, а то и участницей убийства несчастной француженки.
Например, Лев Николаевич Толстой, пересказывая слухи, писал своей тетке Татьяне Ергольской: «Некто Кобылин содержал юную госпожу Симон, которой дал в услужение двух мужчин и одну горничную. Этот Кобылин был раньше в связи с госпожой Нарышкиной, рожденной Кнорринг, женщиной из лучшего московского общества и очень на виду. Кобылин продолжал с ней переписываться, несмотря на связь с госпожой Симон. И вот в одно прекрасное утро госпожу Симон находят убитой, верные улики показывают, что убийца — ее собственные люди. Это куда ни шло, но при аресте Кобылина полиция нашла письма Нарышкиной с упреками, что он ее бросил, и с угрозами по адресу госпожи Симон. Таким образом, и с другими возбуждающими подозрение причинами, предполагают, что убийцы были направлены Нарышкиной».
Пищу для сплетен такого рода давало то обстоятельство, что Надежда, находившаяся в браке с богатым дворянином Александром Нарышкиным, действительно вступила в любовную связь с Сухово-Кобылиным. Когда толки о виновности Надежды усилились, московский генерал-губернатор распорядился ее допросить. После допроса ее отпустили, велев не покидать пределов Москвы. Однако Нарышкина спешно уехала в Париж, где открыла салон для богемы и аристократии. Через несколько месяцев она родила девочку, которую спустя много лет Сухово-Кобылин признал своей дочерью. Примечательно, что назвали ее Луизой.
В Россию Надежда Нарышкина не вернулась. У нее случился роман с Александром Дюма-сыном, за которого она вышла замуж в 1865 году после смерти ее первого мужа. Умерла Нарышкина в Париже в 1895 году.
Вот это поворот!
Все изменилось 13 ноября 1851 года, когда бывшие слуги Луизы Симон-Деманш отказались от прежних показаний. Так, Ефим Егоров заявил, что пристав Стерлигов силой выбил из него признание в убийстве — якобы в ходе допросов он лупил подследственного без всякой жалости, подвешивал на крюк, держал в камере без еды и питья. Повар также заявил, что Стерлигов показал ему письмо от Сухово-Кобылина, в котором за дачу признательных показаний Ефиму были обещаны 1500 рублей, освобождение родни из крепостничества и «ходатайство об облегчении участи».
Похожее заявление сделал и Галактион Козьмин — дескать, частный пристав Хотинский и ему передал обещание барина вознаградить за признание в убийстве. Горничная Аграфена Кашкина сообщила то же самое и вернулась к своим первоначальным показаниям: мол, вечером 7 ноября Луиза ушла из дома и исчезла.
Хотя приставы Хотинский и Стерлигов свое участие в подкупе слуг, естественно, отрицали, а доказательств своих слов осужденные не предъявили, дело пришлось возобновить. На слушаниях в Сенате, состоявшихся в декабре 1852 года, голоса разделились: трое сенаторов высказались за оправдание Сухово-Кобылина, тогда как один, Иван Хотяинцев, склонился к признанию вины Александра Васильевича.
Министр юстиции Виктор Панин предложил направить дело на «переследование», и в январе 1854 года император Николай I подписал резолюцию о создании новой следственной комиссии, которая вскоре приступила к работе. Повар, кучер и горничная продолжали настаивать на своей невиновности. Сухово-Кобылин в тот момент находился в Выксе, где трудился над «Свадьба Кречинского» — своей первой пьесой, еще не подозревая, что она принесет ему всероссийскую славу. Пережитое потрясение не могло не повлиять на сюжет его произведения, в основу которого он положил криминальную историю о шулере, получившем у ростовщика большую сумму под залог фальшивого алмаза.
В самый разгар работы над пьесой начинающего драматурга вызвали в Москву, где его и арестовали. Полгода Сухово-Кобылину пришлось провести в тюрьме: сначала в арестном доме на Большой Калужской, затем — на гауптвахте в Тверской части Москвы. Впрочем, на сей раз режим заключения оказался щадящим — Александру давали возможность встречаться со знакомыми и даже иногда ненадолго отпускали домой. Пребывая под стражей, Сухово-Кобылин закончил «Свадьбу Кречинского» — сам он позднее удивлялся, как ему удалось «написать комедию, состоя под убийственным обвинением».
Поскольку следственная комиссия так и не обнаружила каких-то новых материалов в деле об убийстве Луизы Симон-Деманш, Сухово-Кобылина выпустили на свободу, хотя он еще некоторое время оставался подозреваемым. Позднее драматург рассказывал, что у него постоянно вымогали деньги полицейские и судейские чиновники, обещавшие за мзду закрыть дело.
Многие продолжали подозревать Сухово-Кобылина в причастности к убийству, и оставлять его вовсе без наказания было нельзя. В конечном итоге, драматург отделался тем, что его «за прелюбодейную связь, продолжавшуюся около восьми лет и разорвавшуюся жестоким смертоубийством», подвергли «строгому церковному покаянию для очищения совести». Соответствующая церемония состоялась 11 декабря 1855 года при большом скоплении народа в церкви Воскресения на Успенском Вражке, находящейся неподалеку от дома Луизы Симон-Деманш.
Несколькими месяцами позже окончательно стало понятно, что следствие зашло в тупик. Министр Панин отмечал, что подозрение в отношении Сухово-Кобылина основывалось лишь на ничем не подкрепленных предположениях. То же самое, по мнению Панина, касалось и бывших слуг Луизы. В итоге в октябре 1857 года всех подозреваемых скопом оправдали. Сухово-Кобылин сперва возмутился: «Оказалось, что и преступники равным образом оправданы!». Впрочем, затем он изменил свое мнение: «Я до того истомился, что известие это ровно никакого влияния на меня не произвело» Закончилось дело на трагикомической ноте — спустя какое-то время выяснилось, что оправдательное постановление было утеряно пьяным писцом…
Посмертная загадка
Судебные инстанции покончили с делом об убийстве Луизы Симон-Деманш, не найдя преступника, так что в народе продолжали обсуждать эту историю. Многие были уверены, что один лишь недостаток улик избавил Сухово-Кобылина от заслуженного наказания. Прежние знакомые из высшего общества прекратили общение с драматургом.
Однако Александра Васильевича поддержали представители литературно-театральной среды, в которой Сухово-Кобылин до того имел мало контактов. Они восторженно приняли «Свадьбу Кречинского», премьера которой в Малом театре состоялась в ноябре 1855 года, до официального окончания следствия. Дебютная работа Сухово-Кобылина стала значительным событием, ее автора по степени таланта критики поставили рядом с самим Александром Островским.
В 1991 году на экраны вышел фильм «Дело Сухово-Кобылина». В нем роль драматурга исполнил Юрий Беляев, а Луизы Симон-Деманш — Елена Яковлева
Впоследствии Сухово-Кобылин написал ещё две пьесы — «Дело» (1861) и «Смерть Тарелкина» (1869), в которых критики находили отзвуки трагических событий, постигших автора.
Сюжет «Дела» посвящен длящемуся много лет уголовному процессу, фигурантам которого предлагают решить вопрос взяткой. «Если бы кто-либо усомнился в действительности, а тем паче в возможности описываемых мною событий, то я объявляю, что имею под рукою факты довольно ярких колеров, чтоб уверить всякое неверие, что я ничего невозможного не выдумал и несбыточного не соплел», — многозначительно писал Сухово-Кобылин в предисловии. Характерно, что героиня «Дела» Лидочка сама усложняет свое положение неосторожной фразой, сказанной в присутствии следователя — в этом усматривали намек на злосчастный разговор Сухово-Кобылина с полицмейстером Лужиным.
Александр Сухово-Кобылин прожил долгую жизнь и умер в 85-летнем возрасте в 1903 году. До самого последнего дня на нем лежала тень подозрений в убийстве. Споры на эту тему шли как при его жизни, так и продолжились после смерти.
В Москве шептались, что Симон-Деманш погибла во время сцены ревности, что она устроила своему любовнику после его возвращения с бала у Нарышкина. Дескать, Луиза довела своего неверного возлюбленного до состояния белого каления — и он набросился на нее. В 1910 году журнал «Русская старина» опубликовал статью с иной версией. Якобы некая родственница Сухово-Кобылина поведала, что тот убил Луизу во время бурного объяснения еще до поездки к Нарышкиным — он сильно толкнул возлюбленную, отчего она «ударилась головою о камин и упала мертвою на пол».
Гроссман против Гроссмана
Дело Сухово-Кобылина волновало исследователей и спустя десятки лет после смерти всех его фигурантов. В 1920-1930-х виновность драматурга в убийстве Луизы Симон-Деманш стала предметом заочного спора, который остроумцы назвали «Гроссман против Гроссмана».
В 1927 году писатель и литературовед Леонид Гроссман опубликовал книгу «Преступление Сухово-Кобылина». В ней он, основываясь на некоторых свидетельствах современников, изобразил покойного драматурга жестоким и бессердечным тираном, не остановившимся перед убийством беззаветно любящей его женщины. Убедительных доказательств его вины Леонид Гроссман не привел, он главным образом давил на эмоции — дескать, такой человек, как Сухово-Кобылин скорее способен на убийство, чем его крепостные.
С возражениями в 1936 году выступил его кузен (по другим сведениям — просто однофамилец) Виктор Гроссман, опубликовавший книгу «Дело Сухово-Кобылина». В ней литературовед привел много доказательств в пользу того, что Луизу убили ее слуги.
Виктор Гроссман привлек в качестве эксперта профессора Николая Попова — автора учебника по судебной медицине. Изучив материалы дела, Попов пришел к выводу, что смерть Симон-Деманш наступила «от асфиксии вследствие удавления шеи петлей, сделанной из платка, полотенца и т. д.». По мнению профессора, ножевое ранение в горло было нанесено уже после кончины женщины (как и указывал Ефим Егоров в своих признательных показаниях). Наконец, профессор указал, что Луиза получила телесные повреждения, находясь в лежачем положении — то есть, ее застигли спящей. Платье на женщину натянули уже после смерти.
Понятно, что такая экспертиза, основанная лишь на документах 80-летней давности, не может быть исчерпывающей и однозначной, но сегодня выводы профессора Попова представляются многим наиболее обоснованными. Но за давностью лет мы уже никогда не получим гарантии невиновности Сухово-Кобылина. И всегда может найтись тот, кто, ознакомившись с подробностями этой трагической истории, наставит на призрак драматурга обвиняющий перст.