Маяки Сахалина: путешествие к свету и одиночеству

Идея проекта

Идея проекта «Маяки Сахалина» родилась неожиданно, как неразгаданная тайна, всплывшая из глубины сознания и опыта странствий. Будучи писателем и путешественником, Максим Привезенцев долго искал, как выразить любовь к острову, на котором родился. У каждого сахалинца есть особая связь с природой, с этим суровым, но бесконечно манящим островом. Но только в разговоре с местным журналистом, когда они обсуждали символ сахалинского побережья — маяк Анива — Максим понял, что внимание зря сосредоточено только на этом известном маяке. На Сахалине их более тридцати, и каждый маяк — это особая история, что-то большее, чем просто сооружение из бетона и металла.

Подготовка проекта

Проект «Маяки Сахалина» задумывался как уникальная экспедиция. Он должен был включать летнее путешествие на мотоциклах «эндуро» по южным маякам и зимнюю поездку на сноубайках на северные, труднодоступные маяки. Южная часть острова, с ее песчаными пляжами, бурными реками и сопками, покрытыми лесами и бамбуком представлялась идеальной для путешествия мотоэндуро, где каждый километр — это новая встреча с природой.

Подготовка потребовала месяцы работы. Вместе с командой Максим Привезенцев спланировал маршрут, продумал логистику, протестировал мотоциклы и пообщался с местными жителями, от которых зависела часть успеха. Друзья из «Сахалин Эндуро Парк», знакомые с каждым камнем и изгибом острова, стали надежными помощниками и проводниками команды. Подготовка с каждым месяцем добавляла оптимизма, но ребят не покидало ощущение, что остров что-то готовит для них, испытание, проверку, которую можно пройти только с открытой душой.

Дорога как жизнь

В сентябре 2024 года Сахалин встречал команду проекта «Маяки Сахалина» величественными видами, горами и берегами, которые погружают в ощущение, что ты — лишь гость на этой земле. Песчаные пляжи тянулись на многие километры, и порой, на десяти- и двадцатикилометровых участках, команда мчалась по берегу, где не было никого, кроме чаек, морских котиков и бескрайних Охотского моря и Татарского пролива. Эти моменты — абсолютной свободы, когда вокруг только ветер и твой мотоцикл, — остались в памяти навсегда.

Иногда путешественники пересекали реки, где тысячи горбуш заходили на нерест из океана. Рыбы, что шли против течения, как будто показывали им, что сила воли важнее любого препятствия. Вода доходила им по пояс, и приходилось крепко держаться за мотоцикл, чтобы не потерять его под натиском потока. Но именно такие моменты — настоящие, яркие, холодные, заставляющие задуматься о себе и о своей хрупкости перед лицом природы, — и были тем, ради чего стоило отправляться в это путешествие.

Маяки: от одного к другому

Каждый маяк рассказывал свою историю, и команда двигалась дальше, к Низменному, маяку на мысе, что отделял море от суши, где гул волн смешивался с шелестом ветра. За ним последовали два маяка японской постройки — Ламанон и Слепиковского, стоящие как братья среди сопок. Эти маяки были немыми свидетелями былых эпох, их свет все так же пробивался сквозь тьму, и, слушая рассказы местных жителей, Максим чувствовал, как история острова становилась частью их пути.

Ведя путевой дневник, путешественник и писатель Максим Привезенцев скрупулезно записывал, все эмоции, красоты, трудности и приключения, которые дарила дорога. В этой заметке он привел короткие выдержки о каждом маяке отдавая им дань своего уважения:

1. Маяк «Горянка» (Макаровский район)

Маяк Горянка, наш первый пункт, встретил нас теплым утренним солнцем. Это был невысокий маяк с белыми стенами, крепкий и надежный, слегка облупившийся от времени. Внутри нет ничего: железная лестница только со второго этажа, но до него можно подняться по плохо сколоченным доскам. Вид с верхней точки завораживает. Дорога к нему была легкой, и я чувствовал предвкушение — как перед новым и долгожданным путешествием.

2. Маяк «Поронайский» (г. Поронайск)

Наш следующий маяк, Поронайский, расположился у самого моря, возвышаясь над берегом как угрюмый страж. Однако, подойти ближе нам не удалось: маячник отказался впустить нас, как будто защищая от нас некий секрет. Закрытые двери и тихий гул ветра напомнили мне о тех загадках, которые не всегда нужно решать. Маяк производил впечатление тихого, скрытного, его окна были закрыты ставнями, и сквозь них едва пробивался свет. Внутри этого места скрывалась некая загадка, которую Сахалин решил пока оставить себе.

3. Маяк «Жонкиер» (Александровск-Сахалинский)

С 1978 года в стенах здания маяка стали появляться и расти трещины, а башня стала наклоняться. Это было следствием оползневых процессов в береговом склоне, возникших из-за разработки песчано — гравийной смеси на пляже в подножье склона и отрывки нагорной канавы для отвода воды, стекавшей со склона выше площадки маяка. Произошло нарушение устойчивости склона. Происходивший наклон башни сделал невозможной работу осветительного маячного аппарата. Трещины в стенах здания создали опасность и недопустимость проживания в нём персонала маяка. Жилой дом выведен из эксплуатации.

Это первый маяк на Сахалине и первая боль от того, что через несколько лет он исчезнет навсегда. Приведу цитату А. П. Чехова, в которой он описывает свои эмоции об этом маяке:

«Чаще всего мы ходили к маяку, который стоит высоко над долиной, на мысе Жонкиер. Днём маяк, если посмотреть на него снизу, — скромный белый домик с мачтой и с фонарём, ночью же он светит в потёмках и кажется тогда, что каторга глядит на мир своим красным глазом.

Дорога к домику поднимается круто, оборачиваясь спиралью вокруг горы мимо старых лиственниц и елей… Около домика рвётся на цепи злая собака. Пушка и колокол. Говорят, что скоро привезут и поставят здесь ревун, который будет реветь во время туманов и нагонять тоску на жителей Александровска.

Если, стоя в фонаре маяка, поглядеть вниз на море и на «Трёх братьев» (скалы в море вблизи от берега — Ю.Ш.), около которых пенятся волны, то кружится голова и становится жутко. Неясно виден Татарский берег и даже вход в бухту де-Кастри (залив Чихачёва, расстояние 104 км — Ю.Ш.). Смотритель маяка говорит, что ему бывает видно, как входят и выходят из де-Кастри суда. Широкое, сверкающее от солнца море глухо шумит внизу, далёкий берег соблазнительно манит к себе и становится грустно и тоскливо, как будто никогда уже не выберешься из этого Сахалина…»

(А. П. Чехов, Собрание сочинений в двенадцати томах, том 10, стр. 111–112).

4. Маяк «Бошняково» (Бошняково)

Чтобы добраться до Бошняково, нам пришлось преодолевать реки, броды и встречный ветер, который постоянно поднимал пыль и мелкий песок. Этот маяк был как каменный великан, что давно привык бороться со стихиями. Бошняково напоминал старого больного моряка-калеку, что остался верен своей службе, несмотря на штормы и бурю.

5. Маяк «Гаврилова» (порт Шахтерск)

Дорога к маяку Гаврилова шла вдоль побережья. Гаврилова стоял на скалистом уступе, вечно окруженный морскими ветрами. Этот маяк, облепленный зеленью и облупившимися красками, был как безмолвный страж, оберегающий проходящие корабли от суровых рифов. Внутри пахло сыростью, стены покрыты влажными пятнами от морского воздуха, но световой блок все еще работал. Я подумал, что в этих стенах, должно быть, хранится история тех, кто когда-то жил здесь, среди волн и ветра.

6. Маяк «Низменный» (мыс Низменный, Шахтерск)

Маяк Низменный был как страж, стоящий на границе моря и земли, освещающий путь тем, кто входит в опасные воды. Он выглядел спившимся работягой, еще способный светить ярким светом, который, казалось, пронзает горизонт.

7. Маяк «Ламанон»

Маяк Тирия-заки (ныне мыс Ламанон) был построен на западном побережье Южного Сахалина в 1940 году (период правления губернаторства Карафуто). На маячной башне высотой 23,6 м размещался проблесковый осветительный аппарат 3-го разряда. Дальность действия маяка составляла 18,5 миль. Жилой комплекс состоял из четырёх двухквартирных домов, соединённых коридорами.

8. Маяк «Слепиковского»

Ламанон и Слепиковского были как братья, близнецы, построенные японцами, и их уникальная архитектура выделялась на фоне суровой природы. Мы встретились с маячниками, настоящими хранителями этих мест. Внутри оба маяка были почти одинаковыми, узкие лестницы и толстые стены, защищающие световые блоки. Эти маяки были сильными, как сами сахалинские горы, и их свет пробивал даже самый густой туман, словно доказывая свое право на существование.

9. Маяк «Холмский» (г. Холмск)

Маяк Холмский единственный, кто смотрел на городской ритм с высоты. Его усталые стены, покрытые трещинами, хранили в себе дух советской эпохи, его свет проходил сквозь суету, не теряя величия. Внутри он был простым и не уютным, но как будто впитывал в себя сложную и непростую жизнь города. Этот маяк напомнил мне, как легко стареть, оставаясь на своем месте, наблюдать за окружающим миром, не вмешиваясь.

10. Маяк «Лопатина» (мыс Лопатина)

Маяк Лопатина, переживший сильное землетрясение 2007 года, стоял на вершине утеса, как светоч, освещающий для нас начало нового дня. Здесь нас встретил маячник, который поделился историями о здешних местах. Внутри маяк был скромен, деревянные перекрытия скрипели под ногами, световой блок едва заметно потрескивал. Этот маяк был как теплый домик, в котором хранились мысли и воспоминания его обитателей.

11. Маяк «Кузнецова» (мыс Кузнецова)

Кузнецова стоял в самом красивом месте из всех увиденных мной маячных пространств Сахалина, с видом на японский Хоккайдо, напоминая о прошлом и корнях. Этот маяк, с его узкими окнами и деревянными перилами, был как связь с тем, что было, и тем, что есть. Он словно охранял детские воспоминания о простых вещах: море, свет и необъятный горизонт.

12. Маяк «Крильон» (мыс Крильон)

Самый южный маяк Крильон возвышался на краю Сахалина, словно охраняя границу земли и моря. Его свет пронзал темноту, и я думал, что он — как мост между временем и пространством. Слева Анивский залив, справа Татарский пролив, впереди пролив Лаперуза, напоминавший об известной на Сахалине песни 1965 года «Ну что тебе сказать про Сахалин?» композитора Яна Френкеля на стихи Михаила Танича, а дальше острова Японии, напоминавшими о себе устойчивой телефонной связью и интернетом.

13. Маяк «Корсаковский» (г. Корсаков)

Корсаковский маяк соединял эпохи: его стены были покрыты воспоминаниями о разных культурах. Внутри он выглядел современно, световой блок мощный, яркий, но его основание хранило следы старых времен.

14. Маяк «Углегорский» (г. Углегорск)

Углегорский маяк был как печальное напоминание о прошлом. Разбитые окна, обрушившиеся перекрытия. Внутри темно и пусто, только эхо шагов. Этот маяк — как символ забвения, оставленный историей на краю земли.

15. Маяк «Тонин» (мыс Тонин)

Тонин стоял как древний дух, и легенды коренных народов окутывали его. Внутри он выглядел ухоженным, но старинные балки на стенах рассказывали об ушедших временах. Этот маяк хранил в себе магию, словно оживляя мифы и сказания острова.

16. Маяк «Анива» (мыс Анива)

Анива — завершение первого этапа путешествия команды, туристическое клише и триггер всего проекта. На его вершине Максим чувствовал, что здесь сходятся все их дороги, все мысли, все истории. Заброшенный, он все равно хранил мощь. Внутри царил мрак, но где-то в глубине все еще был свет — как напоминание, что свет не угаснет, пока есть те, кто его ищет.

Связь с одиночеством

Проезжая от одного маяка к другому, писатель ощущал все большее единение с этими древними и в большинстве своем, заброшенными местами. Одиночество, которое Максим встретил на Сахалине, перестало казаться пустотой. Оно стало живым, как свет маяков, который не может угаснуть, пока есть кто-то, кто верит в него.

Свет маяков, что пробивался сквозь туман, оказался не только внешним, но и внутренним. Путешественнику казалось, что каждый из нас несет свой свет, который способен преодолеть даже самую темную ночь. Эти маяки стали для него больше, чем просто строения, они стали частью его пути к себе.

Испытание на прочность

Дорога всегда пишет свою историю. Она решает, кого принимать, а кого испытать на прочность. Это ее язык — безмолвный и жесткий. И как истинный остров, Сахалин не спешит пускать путников, не проверив их намерения. После сотен километров по берегам Охотского моря и Татарского пролива, через труднопроходимые тропы и скалы, Максим Привезенцев привык думать, что понимает этот язык. Но, как оказалось, дорога всегда на шаг впереди.

Последние пятнадцать минут пути всегда самые опасные. Стоило чуть расслабиться, когда перед писателем вдруг появилась колея, обманчиво прикрытая высокой травой. Максим летел на мотоцикле, в голове рождалась очередная строчка дневника, и, должно быть, он чувствовал уже финальный привкус победы. В этих мгновениях приходит коварная уверенность — ошибочная, ведь именно на таких поворотах, когда цели уже видны, и решается, действительно ли ты готов.

За 200 метров до финиша десятого дня экспедиции в базовом лагере переднее колесо его байка вдруг проваливается в глубокую канаву, спрятанную в траве. Перед глазами мелькают небо и земля, все сливается в бешеный водоворот, и вот — удар. Максим летит через руль, и на мгновение его окружает абсолютная тишина, будто остров решил отключить звуки, позволяя писателю остаться с собой наедине. Острая боль в ключице тут же дала понять — что-то пошло не так.

Путешественник лежал на земле, всматриваясь в светлое небо, и чувствуя, как каждый нерв кричит. Вот он, урок дороги, ее испытание на прочность, которое пришло неожиданно, но, как всегда, с точностью хирурга. Сначала приходит злость, потом растерянность, а потом — чистое, простое осознание. Остров смотрит на него, словно спрашивая: «Ну что, готов? Продолжишь или сдашься?»

Лежал, пытаясь справиться с досадой и шоком, пробовал двигать рукой, но сразу же понял, что она его не слушается. Сломанная кость простреливала резкой болью. Максим принял вызов дороги, но остров решил иначе. Параллельно с болью пришло странное спокойствие — почти умиротворение. Казалось, что все это часть пути, который он выбрал. Этот перелом — как точка отсчета, как возможность увидеть, что значит быть по-настоящему уязвимым, сломленным, но продолжать.

Команда подбежала, помогла Максиму сесть и сделала все, чтобы облегчить боль, но он уже знал, что назад дороги нет. Остров лишь проверял, и путешественник чувствовал, что отказ от пути был бы равносилен предательству всего, что он с командой прошел, всех тех маяков, которые они встретили, всех путников и смотрителей, которые поделились своими историями.

Следующие три дня Максим ехал уже пассажиром, не на мотоцикле, а в техничке, но это не меняло сути пути. Теперь он видел его по-другому, слушал треск колес, наблюдал, как мелькает дорога, словно приглашающая вновь. Каждый перелом, каждый синяк — это его с островом договор: писатель готов понимать его на его условиях, подчиняться его ритму, а не навязывать свой.

Травма стала испытанием, принятием его силы и одновременно собственным уроком — напоминанием, что путешествие никогда не бывает просто внешним. Сахалин, этот упрямый, неприступный остров, наконец принял путешественника на свои земли, и от этого чувства Максим знал, что не будет таких трудностей, которые могли бы заставить его свернуть.

Вечный свет маяков

Максим Привезенцев