Довольно часто это объясняют тем, что профессия моряка всегда была одной из самых опасных и подразумевала сильную веру в сверхъестественные силы, способные защитить даже в самой трудной ситуации.
Справедливость этого предположения косвенным образом подтверждается тем, что с приходом в жизнь моряков и рыбаков относительно развитых технологий — еще в прошлом веке — многое сделалось безопаснее и проще, поэтому суеверия начали отмирать, о чем писал, например, Хорас Бек в своей книге Folklore and the Sea («Фольклор и море»). Увы, вместе с ними уходили и продолжают уходить традиции, не связанные с разнообразной мистикой.
Конечно, немалая доля обычаев, ритуалов и предрассудков действительно представляет собой пережитки той эпохи, когда мифологическое сознание преобладало над рациональностью, а законы природы приходилось постигать горьким путем проб и смертельно опасных ошибок.
Тем не менее из истории морского дела приметы, обыкновения и прочее не вычеркнешь. К тому же в тех случаях, когда исследователям удается вникнуть в суть того или иного суеверия, отследить его до самых корней, вновь и вновь становится очевидно, что такие правила не рождаются из ничего, в силу прихоти. Они отражают некую закономерность, в прошлом имевшую жизненно важное значение. Конечно, если таковое сошло на нет, правило вырождается и превращается в ритуал, сохранивший лишь цель, но не смысл.
Впрочем, подыскивать рациональное объяснение для всего подряд не лучший выход, поскольку нерешаемых загадок великое множество, к тому же мощь и величие открытого моря и впрямь взывают не к разуму, а к душе. Они требуют веры в себя, в тех, кто рядом, и в высшие силы; в этом отношении вряд ли что-то изменится радикальным образом до той поры, пока будет существовать человечество.
А значит, суеверия будут жить.
***
Одна из самых широко известных морских традиций, знакомая даже тем, кто с морским делом никак не связан, — разбивание бутылки шампанского о нос корабля во время его спуска на воду.
Соответствующий ритуал включает в себя еще несколько обязательных элементов (в том числе допустимые дни: в частности, не следует спускать корабль на воду тринадцатого числа, а также в пятницу, какое бы число на нее ни выпало), и в целом он, как отмечают многие авторы, весьма напоминает крещение младенца.
Хорас Бек по этому поводу писал следующее.
До пришествия компьютера корабль больше всех творений человека напоминал нечто живое. Он двигался, качался с борта на борт, зарывался носом в воду, у него имелись характерные особенности, которые попросту невозможно было воспроизвести, даже построив корабль-близнец.
В отличие от дома, который люди могли покинуть при необходимости, он был не просто конструкцией, а чем-то бóльшим; от его целостности зависело благополучие команды. Корабли до сих пор остаются самыми большими движущимися объектами, которые строит человек.
Надо заметить, то, что сейчас выглядит как крещение, некогда было жертвоприношением: ради благосклонности богов корабелы древних времен проливали и человеческую, и звериную кровь. Особо жестокими в этом смысле были викинги, спускавшие на воду свои драккары по телам пленников и рабов, чтобы корабль познал вкус крови еще до первой битвы.
В тех регионах земли, где по-прежнему строят лодки старинным способом, в прошлом веке все еще приносили в жертву домашнюю птицу и мелкий скот; возможно, и сегодня там происходит то же самое.
Впрочем, церемонию спуска корабля на воду иногда сравнивают и со свадьбой, в которой судно играет роль невесты Посейдона или другого морского бога. Питер Джинс этим и объясняет известную особенность английского языка, в котором корабль — ship — женского рода.
Есть другие объяснения этой гендерной загадки, в той же степени поэтичные и романтичные: образ корабля в целом связывают с образом подруги, матери, богини-защитницы; эффектный парусник — с женским платьем (особенно свадебным); в поведении корабля находят стереотипные женские черты.
Нетрудно заметить, что ни один из этих вариантов не выдерживает критики, все они лишь проекция современного мировоззрения на былые эпохи. Как бы то ни было, традиция именовать корабли в женском роде привела к возникновению прекрасных образов в литературе и искусстве и даже в каком-то смысле породила целую философию, пусть и довольно эзотерическую.
Да, к судну нужно уметь приноровляться. Нужно заботливо вникать в тайны его женской натуры — и тогда оно будет вашим верным союзником в неустанной борьбе со стихиями, в борьбе, в которой поражение не позор.
Отношения между капитаном и его судном — вопрос великой важности. Судно имеет свои права, так же как любое говорящее и дышащее существо. И, право же, бывают суда, которые, по матросскому выражению, «только разве говорить не умеют» и для настоящего капитана сделают все.
Дж. Конрад. «Зеркало морей» (Пер. М. Е. Абкиной.)
Еще один способ одушевления кораблей известен с древности и универсален, поскольку для его понимания вообще не нужен язык, однако в наше время он представляет собой исключение, а не правило.
Это в каком-то смысле заключительный штрих, усиливающий абстрактное, но вполне отчетливое сходство судна с живым существом: глаза на носу!
У древних греков этот элемент конструкции корабля пережил несколько эпох, при этом менялся его внешний вид (расположение, форма глаза, вид зрачка — последний мог быть звездообразным), но не роль.
Он выполнял сразу несколько функций: в сверхъестественном смысле глаза, во-первых, давали кораблю возможность «самостоятельно» следить за происходящим в море; во-вторых, они были апотропеем (др.-греч. ἀποτρόπαιον, «отвращающий беду») — магическим предметом, защищающим от порчи.
Еще глаза придавали кораблям не только живой, но и достаточно грозный вид, нацеленный на устрашение любых врагов, какие встретятся по пути.
У носовых изваяний, появившихся на европейских судах в XVI веке, роль была в большей степени декоративная. Прекрасные нимфы, русалки, ведьмы, грозные морские божества, воины в доспехах, мифические и реальные животные — эти и другие фигуры, как правило, несли определенную символическую нагрузку, связанную с названием корабля, подчеркивая и усиливая те или иные полезные качества.
Но от сглаза они уже не оберегали (подобные суеверия, строго говоря, никуда не делись, просто их не афишировали) и не «смотрели» вместо судна: их нередко снимали после выхода в море, чтобы спрятать на время путешествия и тем самым уберечь от плохой погоды.
Итак, корабль спущен на воду и готов к отплытию — как уже было сказано раньше, только не тринадцатого числа и не в пятницу, поскольку в этот день распяли Христа! Еще плохими днями для выхода в море считались, например, первый понедельник апреля (день рождения Каина и день, когда он убил своего брата Авеля) и второй понедельник августа (день, когда погибли Содом и Гоморра).
Лучший день в этом смысле — среда, поскольку ее покровитель, Один (Вотан — отсюда английское Wednesday), издавна был и покровителем мореплавателей. В России, как пишет В. Дыгало, роль несчастливого дня исстари отводилась понедельнику. Но поверья на этом, конечно, не заканчиваются: у моряков разных стран было и есть немало правил относительно того, кого и что можно брать на борт, а также того, что можно и чего нельзя делать.
Большинство примет связаны — что совершенно неудивительно — с погодой. Присутствие на борту женщины может вызвать шторм, и того же результата можно добиться, если свистеть при попутном ветре; в последнем случае есть риск разгневать бога ветров и «насвистеть» не просто другой, неблагоприятный, ветер, а полноценную бурю.
Питер Джинс объясняет запрет на свист тем, что кто-то другой на борту мог перепутать его с сигналом боцманской дудки и выполнить совершенно ненужное действие — а это, разумеется, на борту парусника в открытом море чревато серьезными последствиями для всей команды.
Свистеть можно было во время штиля, но не как попало, чтобы не усугубить ситуацию. Моряку также запрещалось стричь волосы и ногти при благоприятном ветре и шить — при неблагоприятном, чтобы ненароком не «пришить» его к кораблю. А еще дурным знаком считалось принести на борт… зонтик, поскольку он притягивает дождь.
Кроме плохих примет на тему погоды, были и такие, которые предвещали нечто дурное в целом: если женщина на корабле была угрозой шторма, то священник — чьей-то гибели; ту же самую опасность связывали с цветами, доносящимся с суши звоном колоколов и звоном бокалов в кают-компании. Даже черная сумка могла вызвать косые взгляды, поскольку черный цвет нередко ассоциировался с похоронами. Канат, оставленный нерадивым матросом болтаться просто так, означал виселицу.
Собака на борту служила нехорошим предзнаменованием. Статус кошки был сложнее, чем кажется: с одной стороны, кошек любили и берегли, поскольку они боролись с крысами; с другой стороны, потрескивание статического электричества в кошачьей шерсти принимали за свидетельство того, что зверек притягивает грозу и прячет молнию в собственном хвосте.
Отдельная совокупность примет совершенно точно основана на вполне объективных наблюдениях за природой и отражает погодные закономерности. Они нередко имеют вид незамысловатых стишков, поскольку в рифмованной форме полезная информация запоминается лучше: «Небо красно поутру — моряку не по нутру», «Если солнце село в воду — жди хорошую погоду» и так далее.
Одна из самых дурных примет, увековеченная Сэмюэлом Тейлором Кольриджем в «Сказании о старом мореходе» (The Rime of the Ancient Mariner, 1797), — убийство альбатроса. Считалось, что в этих птиц вселяются души погибших моряков, поэтому даже просто отнестись к альбатросу непочтительно было чрезвычайно плохим деянием, не говоря уже о том, чтобы намеренно лишить его жизни.
В известнейшей поэме Кольриджа описано, как подобный поступок одного из моряков — вынужденного теперь скитаться по свету, всем рассказывая свою страшную, но назидательную историю, — обрек на муки и гибель всю команду.
И наконец, завершим рассказ о морских приметах и суевериях хорошим знамением, которым считались огни святого Эльма (на английском они также называются witchfire, «ведьминым огнем»; древние греки называли их огнями Кастора и Поллукса): разряды в виде светящихся пучков, возникающие на концах высоко расположенных предметов при большой напряженности электрического поля в атмосфере.
Явление часто упоминается в литературе, особенно приключенческой, но его можно увидеть и на суше при особом стечении обстоятельств, а также в ходе контролируемого эксперимента.
Огни святого Эльма — феномен совершенно реальный и объяснимый без всякой мистики. Однако выглядит он причудливо, и потому связанные с ним суеверия возникали с давних времен. Святой Эльм — Эльмо, Эразм Антиохийский — был покровителем мореплавателей, и потому его огни во время бури давали надежду на благоприятный исход.
Отрывок из книги Наталии Осояну «Мифы воды. От кракена и „Летучего голландца“ до реки Стикс и Атлантиды». М.: Издательство МИФ (Манн, Иванов и Фербер), 2024.
Читайте книгу целиком
Философы Античности считали воду одной из основ мироздания, в Древнем Египте все живое зависело от богов великого Нила, а скандинавы верили в гигантского морского змея, который выйдет на сушу в час гибели богов. Водная мифология подобна океану, где есть место и для первозданных глубин хаоса, и для известных поныне священных источников. В этом океане обитают прекрасные девы-рыбы и загадочные кракены, им правят своенравные боги, и, если долго плыть по нему на запад, можно попасть в рай. Чудеса, тайны и опасности — все это мифы воды, дарующей людям не только жизнь, но и вдохновение.