Настоящие «оливеры твисты»: что ждало брошенных детей в Англии времен короля Георга II?

Какое место лучше всего подходит для сокрытия улик преступления, если не кучи обглоданных мясницких костей, разбросанных в темных переулках, где трупик ребенка вскоре будет погребен под грудой экскрементов, выливаемых из ночных горшков жильцами верхних этажей?

Разумеется, далеко не все дети погибали от рук своих отчаявшихся матерей. Многих просто оставляли на волю судьбы. В любой год на лондонские улицы попадало более тысячи брошенных детей; те, кому повезло пережить младенчество, часто становились ворами, попрошайками и юными проститутками.

Порочность лондонской уличной жизни была настолько повсеместной, что отражалась в произведениях искусства того времени, самыми памятными из которых были гравюры Уильяма Хогарта. Один из ведущих художников XVIII века, который впоследствии занялся еще и спасением детей, отвергнутых обществом, в 1730-х годах Хогарт заворожил Лондон серией картин «Карьера гуляки».

История мужчины, который бросает свою беременную невесту и проматывает состояние на разгульных вечеринках и в диких оргиях, получила большой резонанс в обществе. Разумеется, его ожидало наказание: последняя картина изображает гибель мота в Бедламе, печально знаменитом сумасшедшем доме.

Лондонский правящий класс имел долгую историю содержания и обеспечения детей, чьи отцы пали смертью храбрых или слишком долго оставались в море, служа своей стране. Но растущее количество незаконнорожденных детей, брошенных на городских улицах, было совсем другим делом. Члены высшего общества не считали уместным помогать детям, рожденным вне брака, что само по себе считалось аморальным событием, противоречившим учению Христа.

Филантроп и писатель XVIII века Джон Хануэй подытожил преобладающую точку зрения в описании провала первых попыток спасения брошенных детей во времена правления королевы Анны: помощь незаконнорожденному ребенку «могла показаться поощрением греховности падших женщин, облегчением их участи за счет заботы об их детях».

Задача Корама была нелегкой. Практические трудности любых благотворительных усилий в этой области усугублялись нравственными возражениями его соотечественников.

Трудно представить, каким образом целый народ мог поворачиваться спиной к беззащитным младенцам. Но, как ответила историк Руфь Макклюр в своем всеобъемлющем описании госпиталя для брошенных детей, найденыши XVIII века подвергались жестокой дегуманизации.

«Как Корам вскоре убедился, самым трудным препятствием были предрассудки, ибо по большей части отношение средних англичан к беспризорным детям вообще не считалось предрассудком. Все принимали за чистую монету простое уравнение: беспризорный — значит, незаконнорожденный… Каждый делал из этого нехитрый вывод: незаконнорожденность означает позор. Таков был общепринятый порядок вещей в Божьем мире и приличном английском обществе; лишь немногие ставили его под сомнение».

Бывали исключения: самые высокопоставленные члены общества не всегда разделяли отвращение к незаконнорожденным детям. Среди них «рождение бастардов» было распространенным явлением. Вероятно, поэтому высокопоставленные и богатые женщины были среди первых, кто принял сторону Корама: он называл их «дамами высокого достоинства и отличия».

Несмотря на это, женских просьб было бы недостаточно для перемены убеждений короля. Кораму нужно было привлечь на свою сторону мужчин — могущественных мужчин, владевших недвижимостью, контролировавших государственные активы, занимавших места в парламенте. А их было нелегко убедить. Их влияние и благосостояние зависели от права наследования, основанного на майорате, где старший сын наследует поместье отца.

Незаконнорожденный ребенок мог изменить будущее, повлиять на переход собственности, богатства и власти. Система, позволявшая такому ребенку получить защиту и в один прекрасный день бросить вызов установленной линии наследования, явно была не в их интересах. Для этих людей гибель такого ребенка на улицах Лондона была ценой за продолжение безупречной работы механизмов общественного порядка.

Их отчужденность затормозила планы Корама на целых семнадцать лет. Но он играл вдолгую. И когда наконец появилась возможность изменить правила, он воспользовался ею.

Когда Корам впервые подступился к проблеме брошенных детей в Лондоне, город был погружен в финансовую неопределенность, вызванную крахом почтенного финансового предприятия. После обещания несметных богатств знаменитая Компания Южного моря обанкротилась, разорив своих акционеров и послав ударные экономические волны по всей Великобритании.

Это было неподходящее время для благотворительности. Но в последующие годы экономика восстановилась, и растущая уверенность в будущем позволила элите вести несколько более роскошную жизнь. Наступил строительный бум, для которого требовались каменщики, кирпичники, столяры, плотники и кровельщики.

Подъем благосостояния произошел на фоне спада имперских амбиций Британии, еще недавно желавшей расширить свое влияние на Европу и за ее пределы. В Северной Америке назревал конфликт, и Англия уже участвовала в ряде территориальных войн: сначала Девятилетняя война с Францией, потом войны за испанское и австрийское престолонаследие.

С войной и экономическим ростом возникла насущная потребность в человеческих ресурсах, которые становились все более скудными, — в здоровых мужчинах для сражений и в женщинах для обслуживания растущих аппетитов правящей элиты.

Томас Корам был умным человеком, и в этих обстоятельствах увидел возможность продвижения своего проекта под новыми, хорошо обоснованными лозунгами. Теперь он утверждал, что забота о брошенных детях является не просто филантропией, а действием во имя общественного блага, которое позволит удовлетворить потребность правительства в «полезных членах государственного устройства… для более чем достаточного обеспечения умелых рабочих рук, производства товаров и появления верных слуг, выросших из бедных брошенных детей, беспризорников и найденышей».

Так найденыши были превращены в будущих слуг и солдат — в строительные кирпичики растущей экономической мощи Британии.

Новый подход Корама оказался успешным. 21 июля 1739 года он подал королю Георгу II целых три петиции: одну от себя лично, вторую с подписями десятков герцогов, графов и рыцарей, всех членов Тайного совета, спикера палаты общин и премьер-министра, а третью — с подписями мировых судей. Менее чем через месяц, 14 августа 1739 года, Георг II выпустил королевский патент для официального открытия «Госпиталя для содержания и обучения беззащитных и брошенных маленьких детей».

20 ноября 1739 года Корам с гордостью представил патентную грамоту герцогу Бедфорду, который стал первым президентом госпиталя, и таким образом открыл первое в Англии светское благотворительное учреждение. За следующие двести лет «госпиталь для брошенных детей», как он вскоре стал называться в народе, позаботился о тысячах детей, которые в итоге скорее всего сгинули бы без следа или были бы обречены на борьбу за существование на жестоких лондонских улицах.

Достижение Корама стяжало ему славу одного из величайших филантропов в истории Англии, но его успех имел свою цену, которую пришлось платить грядущим поколениям. Хотя он спасал этих детей, но обрекал их на беспросветную жизнь с мытьем полов и сменой ночных горшков либо посылал на войну, где их считали расходным материалом.

Итак, найденыш начинал жизнь в позоре из-за незаконной связи между его отцом и матерью. Если родителям удавалось избежать позора, ребенка надежно изолировали от общества. Но у него почти не было надежды на лучшую жизнь, поскольку он получал единственный выбор: обслуживать потребности английского правящего класса.

_{Отрывок из книги Джастин Коуэн «Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей». М.: Издательство Эксмо (Бомбора), 2023.}