«Неужели, мы, мертвые, все-таки не возвращаемся?»: чем может закончиться ностальгическая поездка за молоком (эссе)

В выходные жена послала меня за молоком в деревню. Говорит, все равно каким, козьим или коровьим, бери, что дадут. Выделила из шкафа двухлитровый термос для сохранности и свежести продукта. Тут надо пояснить, что речь идет не просто о деревне, а об особой деревне, расположенной рядом с дачным поселком, в котором прошло мое детство. Родители снимали там дом, а у моей будущей жены была собственная дача. В поселке мы и познакомились, потом поступили в один университет и поженились. Но теперь мы на дачу не ездим. У жены как-то испортились отношения с родителями, там еще и другие родственники постоянно трутся, так что все сложно.

Детей на лето отправляем в лагеря, иногда все вместе на море ездим, хотя дачу жалко. К тому же, у нас там остались друзья детства, с которыми до сих пор общаемся. Именно к одному из них, Антону, жена меня и послала за молоком.

Дело в том, что незадолго до наступления Миллениума родители Антона слегка тронулись умом. Убедили себя, что скоро грядет конец света, и начали к нему активно готовиться. Первым делом снесли старую дачу и построили новый дом. Крепкий бревенчатый сруб на сваях и с крышей из огнеупорного листа. Да, замысел был предельно прост: когда низвергнется с неба огонь, крыша выдержит, а потом, когда начнется потоп, дом просто снимется со свай и поплывет по волнам. Если кто-то не понял идеи, специально над входом была вырезана крупная надпись «Ковчег».

Естественно, следуя сценарию, дальше родители Антона начали заводить разную живность. Попарно. Появились коза и козел, корова и бык, утка и селезень, курица и петух. На свой участок они никого не пускали и продуктами не делились, говорили, что, если вдруг грянет конец света, самим не хватит. Но Антон рассказывал, что ему не так уж и плохо жилось. Если ухитриться пропускать молитвы и курсы экстремального выживания, то всегда можно полакомиться домашней яичницей, молоком или сыром.

Потом, по новым законам, его родителям запретили держать живность на дачном участке, так что им пришлось купить выгон за соседней деревней и нанять специального помощника. То ли факт, что конец света так и не наступил за двадцать лет, то ли отселение животных на дальний выгон поспособствовали, но родители явно потеплели к окружающим. Теперь они иногда продавали молоко, сыр и мясо соседям, а Антону даже разрешили бесплатно угощать своих друзей.

Значит, за бесплатным молоком меня и послали в деревню. Чтобы дети получили витамины и полезные элементы. Причем жена так на меня посмотрела, что я сразу понял: она хочет, чтобы я поехал на машине и в тот же день вернулся. А я в ответ так на нее посмотрел, чтобы она твердо усвоила — ни на какой машине я не поеду. Прекрасно довезу я этот термос в рюкзаке на электричке.

Я же не просто в деревню за молоком еду. Я еду повидать старых друзей.

* * *

Конечно, в субботу мы выпили. Вообще-то мы выпили еще и в пятницу, но уж если ты пьешь в пятницу, а до этого пропустил пару рюмок на работе в четверг, в субботу же проснулся только к обеду, так почему бы не выпить и в субботу.

Я сел на крылечке антоновой дачи дожидаться, пока друг мой привезет из деревни заветную бутыль с молоком, а потом подбросит меня до станции. Но тут углядел, что в калитку протискивается еще один старый друг детства — Эдгар, потомок обрусевших эстонцев.

Эдгар все делает основательно, как настоящий хуторянин. Вот и сейчас он сел на крыльцо с кульком карамелек и заговорил: «Значит, у нас есть четыре варианта. Первый: мы никуда не идем, доедаем карамельки и расходимся по домам. Второй: у моего двоюродного брата сегодня у ребенка конфирмация. Можно поехать на такси к нему. Ехать, правда, час, и вообще я своего кузена на дух не переношу, но все-таки поехать можно. Третий: дойти самим до города и купить все там. Отпадает сразу — я не пойду, мне лень. И четвертый: дождаться Антона, чтобы он отвез нас на машине».

Я робко забормотал, что мне молоко детям надо отвезти.

— Ну, это несерьезно, — сразу отмел мои реверансы Эдгар.

Когда Антон через полчаса приехал с моим термосом, мы уже были полностью готовы к конфирмации. Антон еще три раза заставил нас обоих поклясться, что там будет где переночевать, а утром мы обязательно (и никаких!) поедем назад.

Последующие события того вечера я помню плохо. Все мысли ушли на то, чтобы крепко прижимать к телу рюкзак с заветным термосом. В результате проснулся я на следующий день прямо на веранде яблоневой дачи эстонского кузена.

Попил из колонки воды под неодобрительным взглядом хозяйки, узнал, что Антон все-таки погрузил Эдгара в машину и увез обратно, а меня они просто «найти не смогли», и поперся на станцию, чтобы ехать в Москву. До станции было минут двадцать бодрым шагом (что особенно подчеркнула гостеприимная хозяйка), а времени — полпятого. Так что часам к семи я уже мог оказаться дома.

По пути мне пришла в голову светлая мысль позвонить жене, чтобы не волновалась, но телефон, как оказалось, разрядился. На станцию я пришел в начале шестого, купил билет и сел изучать расписание. Ближайшая электричка намечалась минут через двадцать: хорошая электричка, почти нигде не останавливалась. С внезапно проснувшимся интересом я стал изучать все расписание.

Тут я вспомнил, что видел в двух шагах от станции магазин, и стал рассуждать, купить ли мне пива (наверняка теплого) сейчас или подождать до Москвы (как поступил бы настоящий мужчина). В конце концов решил купить. Только я сделал плавный шаг в сторону магазина, как услышал сзади легкое поскрипывание. Повернул голову и увидел ЕЕ: электричку. Причем не серую, как ноябрьское небо, а грязно-зеленую, как августовская листва. Такие были давно, еще в моем детстве. Подозрительная электричка, но она продолжала стоять и ждать, приветливо растворив двери.

Я посмотрел на часы. Десять минут шестого. ЕЕ не должно было тут быть, а я уже должен был щупать бутылки на прилавке. Но ОНА стояла и терпеливо ждала, пока я приму какое-то решение. Поэтому я сделал шаг вперед, и двери со второй попытки захлопнулись за моей спиной.

* * *

Вагон был жесткий, деревянный, но что приятно, совершенно пустой. Окна открыты, так что я расположился сразу на двух сиденьях и открыл прихваченный у хозяев журнал, похвалив судьбу за то, что она дала мне такой прекрасный шанс проявить силу воли и подождать с пивом до Москвы.

А она как будто меня специально ждала, не уезжала, хотя я с часами довольно долго возился. Часы! С ними все в порядке — я сверил с часами на кухне, когда уходил. Я покачал головой и опять уткнулся в СМИ.

О, черт! Меня прошиб пот — а вдруг я УМЕР?! Умер прямо на станции, например, от сердечного приступа, пока изучал расписание. И тело мое все еще лежит там, а кассирша растерянно шарит по карманам в поисках документов (телефон-то у меня разряжен), звонит в «скорую», пока душа моя уносится прочь на этой сомнительной электричке, которая оказалась на поверку баржей Харона.

В таком случае, Господь не дурак и пользуется подручными средствами, чтобы доставлять отлетевшие души. Наверное, за теми, кто утонул, он присылает катер.

Возникла еще мысль, что электричка эта затесалась в зазор между двумя параллельными мирами, но поскольку она была уж совсем какой-то книжной, я не стал ее рассматривать подробно.

Вот смерть — другое дело. Я и раньше подозревал, что это происходит совсем не страшно. Раз — и ты уже едешь в свое последнее путешествие. Главное — больше не надо никуда спешить, только вот стало обидно, что я так и не попил пива, а в дорогу с собой взял всего один журнал. Зато у меня есть полный термос молока, можно им подкрепиться. Путь-то, наверное, не близкий.

О, черт, а что меня ждет? Возможно, я больше никогда не увижу жену. Детей — как они без меня там, найдет ли эта женщина им достойного отчима? Придурков этих, Эдгара и Антона, Тиму, Светку, маму? А ну их нафиг.

Я открыл термос и сделал добрый глоток молока. Мне показалось, что никогда ничего вкуснее я не пил, поэтому отхлебнул еще пару раз.

Ну и пусть умер, ну и пусть стану вечным скитальцем — главное, я с собой не поссорился. Я мыслю, прыщ от укуса комара зудит — что еще человеку надо? На всякий случай решил провести небольшую внутреннюю ревизию.

Так, что у нас тут? Чувства. Любовь? Кого я раньше любил? Жену, конечно, детей. Минуту назад попрощался с ними без малейшего сожаления. А смогу ли я теперь любить кого-нибудь? На всякий случай достал из бумажника дежурную фотографию семьи, распечатанную со смартфона. Механически им улыбнулся.

Жалость? Вот я умер, по идее, мне должно быть себя жалко. На самом деле в животе разгоралось какое-то злорадное веселье. Милосердие? Справедливость? Вот был бы тут рядом какой-нибудь униженный и оскорбленный, я бы сразу и проверил.

Ощущения? Голод? Жажда? Я еще раз с удовольствием приложился к молоку. Осталось последнее: ум. Немного стало обидно, что я не преисполнился каких-то новых вселенских знаний и не проникся мудростью, доступной только мертвым. Хотя некоторые трупы выглядят довольно по-дурацки — скорее всего, я из их числа.

Так как узнать, я это еще или уже не я? А какая разница? Приободрившись, решил больше не читать дурацкий журнал, а пройтись по вагонам.

В пятом вагоне обнаружил спящего бомжа. Хотел разбудить, но так и не нашел палки, которой мог бы его ткнуть. Как ни странно, на руке у бомжа были часы. Они показывали половину третьего. Неприятно кольнула мысль, что поезд посылали специально за бомжом, а меня просто подобрали по дороге.

Вдруг поезд остановился, и в вагон вошла старушка с букетом гладиолусов. Я медленно стал двигаться в ее сторону, сел напротив и вкрадчиво спросил:

— Простите, вы не подскажете, который час?

— Без двадцати восемь, молодой человек, — ответила она, недоуменно глядя на мои часы.

Они показывали то же самое.

— Тогда еще один вопрос… вы не знаете случайно… мы не умерли?

— Конечно же, нет! Я к дочери еду! — взвизгнула она и пересела в другой конец вагона.

* * *

Я закрыл глаза и успокоился. Кажется, я понял, в чем дело. Наверное, я проспал все воскресенье. А сегодня понедельник. И я еду на рабочей электричке, на которую даже не обратил внимания в расписании. А народу нет, потому что она идет в Москву, а все сейчас, наоборот, возвращаются обратно. Кроме меня, бомжа и старушки. С этим я опять и заснул.

Проснулся, когда на моих часах было уже девять. Электричка двигалась, медленно преодолевая сумерки, из последних сил скрипя перед очередной остановкой. Бомжа и бабули не было — я снова остался один.

Я посмотрел в окно: теперь пейзаж изменился, мы ехали по какому-то полю. Неужели я все-таки приближаюсь к раю? Или я во время сна пролетел, проскочил Москву, и теперь эта невероятная электричка везет меня на Запад сквозь моря и океаны?

Еще почитал журнал, даже начал разгадывать кроссворд. Тут я понял, что вообще-то мне до смерти (если можно так выразиться) надоело ехать. От постоянного стука и жесткой скамейки уже мутило.

Я решил, что выйду на первой же остановке, а там будь что будет. Разыщу телефон, позвоню домой, пусть приезжают и забирают меня, даже если я уже в земле Нод или где-нибудь в Белоруссии.

Выскочил на платформу и несколько минут просто дышал. Мимо прошел какой-то мужик в говнистых штанах. Спросил его, где я.

— В Москве, конечно, — недоверчиво ответил он. — Вон там метро.

Город показался мне до боли незнакомым и довольно отвратительным, лица окружающих странным образом искривлялись. Добрался до дома, отпер дверь и стал снимать ботинки в прихожей.

— Нет у тебя никакого мужа! — послышался голос тещи из кухни. — Давно уже нет! Тень одна от него осталась!

Тень, так тень. Я вышел на лестничную клетку, сел на ступеньку и допил молоко из термоса. Неужели, мы, мертвые, все-таки не возвращаемся?

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 5, июнь 2023}