Очаг обороны у блокадного Ленинграда: как защитники Ораниенбаумского «пятачка» помогли отстоять Город на Неве

Когда в конце лета и начале осени 1941 года гитлеровские войска стремительно подступили к Ленинграду, они не смогли занять небольшой плацдарм, образовавшийся вокруг уютного дачного городка Ораниенбаум (Ломоносов) на берегу Финского залива. Взять этот городок немцам так и не удалось, невзирая на все усилия. И в течение всего периода блокады Ленинграда рядом с ним существовал другой окруженный врагом участок — так называемый «Ораниенбаумский пятачок». Жертвы, положенные ради его сохранения, не пропали даром — «пятачок» сыграл большую роль в освобождении Города на Неве.

65x25 километров

Изначально враг намеревался овладеть Ленинградом, наступая на город с трех сторон: с севера, с юга и с запада. Особенно угрожающая ситуация создалась в августе 1941-го на южном направлении, где немцы прорвали советскую оборону, взяли Новгород и 29 августа подошли к городу Колпино. От ленинградских окраин их отделяло всего около 20 километров. Но врага удалось остановить, дальше продвинуться на этом участке гитлеровцам не удавалось.

Одновременно немецкие части наступали и с запада, вдоль южного берега Финского залива. 29 августа ими был взят Таллин. Но еще до его захвата моторизованные соединения противника попытались пробиться к Луге — речке, протекающей вдоль западных границ Ленинградской области. Там, на ее правом берегу, южнее города Кингисеппа, немцы уже имели два небольших плацдарма, захваченных в середине июля. 18 августа части находившейся здесь советской 8-й армии после тяжелых боев отошли на восток и заняли новые рубежи обороны. 9 сентября гитлеровцы возобновили наступление на Ленинград, нанося главный удар по его юго-западным пригородам — Красному Селу и Лигову.

При этом немецкая ударная группировка «обтекла» с юга советские войска, скопившиеся на берегу Финского залива — и получила от них удар во фланг и тыл. Это вынудило противника повернуть наступавшую на Лигово группировку к северу, в сторону Ораниенбаума, ослабив натиск на Ленинград. К вечеру 15 сентября немцы пробились к Финскому заливу в районе традиционных петербургских «курортов» — старого Петергофа и Стрельны. После этого 8-я армия оказалась окружена гитлеровцами не только с запада и с юга, но и с востока. Единственным способом сообщения с «большой землей» остался морской путь по водам Финского залива.

Так образовался знаменитый впоследствии Ораниенбаумский плацдарм, или в просторечье — «пятачок» глубиной 20-25 километров и протяженностью вдоль Финского залива (от Кернова до Старого Петергофа) около 65 километров.

Активный штурм Ленинграда закончился 19 сентября — гитлеровцы, взяв город в тесную блокаду, решили принудить его к сдаче измором. А вот попытки взятия «пятачка» продолжались еще в течение десяти суток. Вражескому командованию очень мешал находившийся близ Ораниенбаума мощный артиллерийский форт «Красная горка». Он был построен еще до Первой мировой войны — как один из важнейших элементов минно-артиллерийской позиции, призванной предотвратить нападение вражеского флота на столицу Российской империи.

Тяжелые дальнобойные орудия «Красной горки» не только контролировали морские подходы к Кронштадту, но и могли обстреливать оккупированные врагом населенные пункты по периметру «пятачка» и возводимые близ них оборонительные сооружения. Также вокруг «Красной Горки» по железнодорожным путям курсировали бронепоезда «Балтиец» и «За Родину».

Советский офицер Пётр Егорович Мельников, участвовавший в обороне Ораниенбаума, пишет, что интенсивность боев здесь во второй половине сентября была просто нечеловеческой. «Выпадали, например, такие дни, когда батальону морской пехоты капитана Боковни по шестнадцать раз приходилось бросаться в контратаки. Это превосходило ставшее классическим в стихах Николая Тихонова: „Одиннадцать раз в атаку ходил отчаянный батальон“. У защитников плацдарма не было танков, не хватало минометов и автоматов. И можно смело сказать, что если б не сокрушительный, почти непрерывный огонь всей артиллерии Ижорского сектора и помогавших ей кронштадтских фортов, бойцы не выдержали бы. Несмотря на всё мужество и стойкость духа, они бы не смогли противостоять напору многократно превосходящих сил», — полагает Мельников.

Морской курсантский батальон

Среди оборонявших плацдарм в Ораниенбауме подразделений оказался батальон, сформированный из курсантов Военно-морского хозяйственного интендантского училища. Это были наивные юнцы, недавние мальчишки, еще не нюхавшие пороха. Один из бойцов батальона Гавриил Герасимович Поляков рассказал о пережитом им на «пятачке» в книге «Морской курсантский батальон», ставшей к настоящему времени библиографической редкостью.

Курсантов завели на территорию местной тыловой части и выдали армейское обмундирование. Брали его они неохотно, с грустью расставаясь с «родной» морской формой. Разрешалось оставить только тельняшку и широкий морской ремень с бляхой. Но многие умудрились сохранить и бескозырки — спрятали их в противогазные сумки. А выйдя на улицу курсанты, не сговариваясь, расстегнули вороты зелёных гимнастерок, чтобы всем были видны полосатые тельняшки.

11 сентября батальон отправили в деревню Большие Илики — до нее было два часа хода. Попадавшиеся им навстречу бойцы из отступающих частей иногда одаривали курсантов репликами. Были и презрительные: «Куда идете, пацаны? Мы, служивые, и то драпаем — у него силища! Что вы с винтовками против танков и самолетов?!» Были и ободрительные: «Смело идите, морячки! Гадов бить можно, и мы немало их уничтожили».

Некоторые из отходящих к Ораниенбауму бойцов отдавали курсантам автоматическое оружие в обмен на винтовки-трехлинейки. Многие из курсантов видели автоматы впервые — они только начали поступать на вооружение Красной армии.

Батальон был временно придан 48-й стрелковой дивизии. Курсанты вырыли окопы, провели связь и начали ждать приближения неприятеля. С 17 сентября их позиции начала бомбить немецкая авиация, а затем по ним открыла огонь и вражеская артиллерия. Корректировку осуществлял экипаж аэростата, поднятого над занятой противником территорией. Разведотделение во главе с сержантом Михаилом Трубниковым подобралось к аэростату и сбило его меткими выстрелами. А несколькими днями позже курсанты приблизились к занятой противником деревне Большой Симоногонт и обстреляли ее из минометов, но вынуждены были отойти под ответным огнем.

23 сентября батальон перевели в оперативное подчинение 191-й стрелковой дивизии и направили в окрестности занятой немцами деревни Туюзи, которую командование решило отбить. Перед вылазкой курсантов хорошо накормили — выдали по банке тушенки, по полбуханки черного хлеба, а также фронтовые «сто грамм».

Бой за Туюзи

К Туюзи выдвинулись вечером, когда начало темнеть — идти предстояло около трех километров. «Первые сотни метров я шел, не чувствуя страха, как будто это было тактическое учение. В то же время одолевало любопытство: как сложится первый бой, как выглядят наяву фашисты? На карикатурах гитлеровские солдаты изображались в кованых сапожищах, плечистыми, широкоскулыми, в стальных касках с „рожками“ и наглым выражением лица», — вспоминает Поляков.

Вскоре враг обнаружил приближающихся курсантов и открыл по ним артиллерийский огонь. Над головами стала рваться шрапнель — и эти вчерашние дети, прижавшись к сырой траве, слышали шлепки осколков о землю. Когда обстрел стихал, они вставали и — где перебежками, а где и по-пластунски, используя редкие кустарники в качестве укрытия — продолжали сближаться с противником.

Так курсанты подошли к деревне Гантулово, находившейся на полпути к Туюзи. «Один снаряд попал в дом, где находилась женщина с детьми. Осколком был убит ребенок. Мать в отчаянии подхватила его безжизненное тело на руки и, выбежав из дома, кричала: „Убейте их! Убейте!“ Я машинально закрыл ладонью глаза. Было страшно…» — свидетельствует Гавриил Поляков.

Когда началась атака на Туюзи, гитлеровцы вновь обрушили на курсантов шквал огня — стреляли из автоматов и пулеметов из окон, чердаков, из траншей и из-за углов зданий. Курсанты, прижавшись к земле, ползли к домам, откуда шла стрельба. «Гитлеровцы нашу группу обнаружили, стали освещать участок ракетами и открыли огонь из автоматов. Мы очутились на ровном и открытом месте вроде хлебного тока. Укрыться негде. Вдруг слева, в расположении противника, начали рваться гранаты, послышались винтовочные выстрелы, знакомые возгласы. Это отвлекло врага, и мы тут же устремились к передним домам, из окон которых летели трассирующие пули», — делится Поляков испытанными в бою ощущениями.

К несчастью для курсантов, никто из них раньше в ночном бою не бывал, и искусству наступления в темноте их не обучали. Но несмотря на отсутствие опыта, они выкуривали противника из ДЗОТов, домов, сараев, с чердаков — закидывая гранатами, действуя в одиночку или мелкими группами. Связи и взаимодействия между отдельными группами не было.

Товарищей прикрывал пулеметчик Григорий Галенко. Когда патроны стали подходить к концу, он отправил за ними своего помощника Василия Базонова — к броневику, подвезшему курсантам боеприпасы. Перебежками и ползком Базонов добрался до бронемашины, нагрузился коробками и благополучно вернулся к пулемету. Столкнул железные коробки в окоп и спрыгнул туда сам. Но тут в окопе разорвалась пущенная из миномета мина, убившая Галенко и разбившая пулемет.

На рассвете в воздухе послышался гул самолетов с характерным завыванием — враг бросил против курсантов штурмовики. Уцелевшие получили приказ отступать. Отходили опять-таки перебежками, стараясь уклониться от огня противника. Повсюду рвались мины и снаряды, сверху поливали свинцом самолеты. Выйти из этого ада удалось далеко не всем. Когда оставалось преодолеть метров тридцать открытого поля, осколок мины настиг сержанта Льва Шапиро. Над ним склонился оказавшийся рядом курсант Юрий Кулев. «Товарищ сержант, Лёва!» — выпалил Кулев. Шапиро, сжав от боли зубы, процедил: «Беги, Юра, не надо…» Кулев осторожно взял раненого на руки и понес к ближайшим кустам. До них оставалось пять шагов, когда Кулева сразила очередь с самолета. А Шапиро на следующий день скончался от ран в Ижорском госпитале…

Среди развалин Английского дворца

К исходу дня 24 сентября курсанты получили новое задание — отбить у противника развилку дорог, соединяющую Гостилицкое шоссе с Ораниенбаумом. Одновременно было приказано послать взвод курсантов в Гантулово на помощь армейцам, державшим там оборону. Развилку удалось взять, но в этом бою курсанты потеряли убитыми и ранеными более пятидесяти человек.

«Я был первым номером станкового пулемета. Видел, как вражеский снаряд поджег наш броневик. Выпустил длинную очередь по стрелявшему прямой наводкой орудию, потом вторую. На третьей очереди заклинило пулемет. Начал его перезаряжать и… почувствовал сильный удар в плечо, лицо. Вражеский снаряд разбил пулемет. Бронированный щиток спас меня, осколки впились в правое плечо. Совсем мелкие — в лицо и пальцы левой руки. Лицо и глаза залило кровью. Кто меня вынес, не знаю. Помню, что в Большие Илики везли на подводе», — вспоминал об этом бое бывший курсант Николай Грицынин.

Увы, 27 сентября гитлеровцы при поддержке артиллерии и минометов атаковали развилку дорог вновь и захватили ее. Курсанты ругались: столько за нее пролили крови и все напрасно… Сами они на тот момент обороняли линию Большие Илики — Гантулово. Упорные бои шли еще несколько суток, пока 30 сентября немцы не перешли к обороне, отказавшись от новых попыток захватить Ораниенбаум.

Курсантов перебросили оборонять Английский дворец. Это было роскошное здание, построенное в 1781-89 гг. знаменитым архитектором Джакомо Кваренги по заказу Екатерины II. До революции дворец служил местом размещения иностранных дипломатов или других высокопоставленных гостей, приезжавших в Петергоф; также здесь периодически устраивались концерты. После 1917 года тут разместился санаторий. Во время войны же Английский дворец оказался на переднем краю обороны Ораниенбаумского «пятачка». И немецкая артиллерия за несколько лет так размолола здание, что после окончания боевых действий его восстановление признали невозможным.

5 сентября у Петергофа был высажен с моря десант общей численностью в 510 человек — они закрепились в знаменитом Нижнем парке. Части 11-й стрелковой дивизии несколько дней пытались пробиться с «пятачка» к Нижнему парку на помощь десантникам. Но все эти усилия обернулись неудачей, и десант за несколько дней был полностью уничтожен гитлеровцами. Одновременно враг обрушил огонь на Английский дворец, защитники которого вынуждены были укрыться в подвалах. Попытки находившихся там подразделений прийти на помощь десантникам тоже успеха не имели — курсанты вновь понесли потери убитыми и ранеными…

После этого остатки курсантского батальона вывели с передовой и направили на отдых в Ораниенбаум. Из 348 человек, отправившихся полутора месяцами ранее на фронт, невредимым остался лишь пятьдесят один. В итоге их решили вернуть за учебу. Курсантов на борту небольшого тихоходного пароходика вывезли под вражеским обстрелом в Ленинград, уже начавший голодать в условиях блокады. Там раненых юношей подлечили, а 7 декабря уцелевших курсантов пешком отправили по льду Ладожского озера на «большую землю»…

Участник Цусимского сражения на обороне Ораниенбаума

С началом войны знаменитый крейсер «Аврора» оказался в Ораниенбауме. На тот момент это был уже очень старый корабль — шутка ли, участник Цусимского сражения! Флотское командование размышляло о том, чтобы отправить «Аврору» на металлолом. Исполнению этих планов помешала война. С крейсера сняли его орудия главного калибра и отправили их вместе с расчетами на оборонительную позицию в районе Вороньей горы под Дудегрофом. Там большинство этих «авроровцев» и полегли 9–13 сентября, отражая вражеские атаки.

Сам же крейсер, на борту которого оставалась вспомогательная и зенитная артиллерия, стал с 16 сентября подвергаться авианалетам, а с 21 сентября — артобстрелам. Затем комбинированные артиллерийские и авиационные налеты стали происходить ежедневно. Крейсер получил несколько попаданий. Командир корабля капитан 3-го ранга Иван Саков решил, что смысла держать экипаж на «Авроре» в таких условиях нет, и перевел большую часть подчиненных в укрытие на берег, оставив на борту только постоянную вахту. На свое несчастье Саков попал командованию под горячую руку, был обвинен в «паникерстве» и «бегстве с корабля», за что впоследствии был расстрелян. В той нервозной обстановке подобных несправедливых приговоров было вынесено немало…

В одну из ночей к причальной стенке Ораниенбаума встал огромный санитарный транспорт «Леваневский». К нему со всего «пятачка» потянулись повозки и машины с ранеными. Возник затор, разгрузка санитарных машин шла медленно. Борт к борту с «Леваневским» стояло судно «Базис», груженное взрывчаткой и глубинными бомбами. Этот груз завезли в Ораниенбаум на случай прорыва немцев, чтобы взорвать портовые сооружения.

Гитлеровцы не могли упустить столь выгодных целей и устроили авианалет. В ходовую рубку «Базиса» попала бомба и на судне возник пожар. Взрыв «Базиса» разнес бы всю гавань, и новый командир «Авроры» старший лейтенант Пётр Гришин отправил на терпящее бедствие судно аварийную команду во главе со старшиной второй статьи Николаем Кострюковым. Они размотали пожарные шланги, задействовали насосы и сумели предотвратить страшную катастрофу.

Дымящие высокие трубы «Авроры» демаскировали корабль — противник видел их из Петергофа невооруженным глазом. В целях обеспечения скрытности командование приказало погасить корабельные котлы. В результате прекратилась подача пара к водоотливным средствам. С каждым днем крейсер все больше наполнялся водой через полученные пробоины и кренился на правый борт. 30 сентября ситуация стала критической — если бы «Аврора» легла бортом на грунт, то загородила бы своим массивным корпусом вход в гавань. Тот же старшина Кострюков взял инициативу на себя и открыл кингстоны по левому борту — благодаря этому корабль встал на ровный киль и уже в таком состоянии сел на дно неглубокой гавани.

«Батарейная палуба, верхняя и полубак остались незатопленными и корабль продолжал жить своей жизнью и считался как боевая единица. Шел своим чередом подъем и спуск флага, гюйса, а личный состав выполнял задачу по обороне входа в Ораниенбаумскую гавань по восточному пирсу и (зимой) по льду с залива на берег», — вспоминал находчивый Кострюков.

На корабле остались две пушки и станковый пулемет — благодаря чему он продолжал участвовать в отражении авианалетов. В одном из рапортов Гришин сообщал: «Доношу, что 1 декабря 1941 года в 13 часов противник начал артиллерийский обстрел Краснознаменного крейсера „Аврора“. В результате обстрела в корабль было четыре прямых попадания. Возник пожар, который был ликвидирован силами пожарной команды Ораниенбаумского военного порта и личным составом корабля. От артобстрела разрушена радиоаппаратура „Шквал М-1“, которая была снята и упакована для отправки. От осколков снарядов погиб старшина группы радистов Близко, который снимал радиоаппаратуру».

22 февраля 1942 года по кораблю выпущено более восьмидесяти снарядов: зафиксировано три прямых попадания, на полубаке возник пожар. К тому времени Финский залив давно уже сковали льды, а «водную тропу», соединявшую Ораниенбаум с Кронштадтом и Ленинградом, заменила ледовая трасса, по которой пошли машины. Ее назвали «Малой дорогой жизни» — чтобы отличать от знаменитой «Дороги жизни», пролегавшей через Ладогу. Ораниенбаум и Кронштадт наравне с Ленинградом выносили все муки блокады.

Блокадный голод

Ораниенбаумцы впервые всерьез затянули пояса в октябре 1941-го. В ноябре же в городке начался настоящий голод. В том месяце суточная норма выдачи хлеба для служащих, иждивенцев и детей составила 125 граммов. Но горожане продолжали трудиться в госпиталях, на водопроводе и электростанции, на железной дороге, на предприятиях, в совхозах, школах и детских домах. Людей, погибших от голода, холода и обстрелов хоронили в Красной Слободе (там в 1973-м открыли году мемориал «Малая Пискарёвка»).

В конце января 1942 года муки в Ораниенбауме осталось всего на два-три дня. Пришлось снова уменьшить нормы выдачи хлеба: рабочим — 125 граммов, остальному населению — 100 граммов. Резко возросла смертность: в январе умерли 647 человек, в феврале — 640, в марте — 944, в апреле — 681. Порой умирали целые семьи. Только с мая 1942 года, когда нормы выдачи хлеба увеличились, смертность начала снижаться.

К слову, состав «блокадного» хлеба был таким: пищевая целлюлоза — 10%, жмых — 10%, обойная пыль — 2%, выбойки из мешков — 2%, хвоя — 1%, ржаная обойная мука — 75%. Когда на «Малой дороге жизни» тонули машины, везшие муку в Ораниенбаум, ночью специальные бригады, пользуясь затишьем между обстрелами, крючьями на веревках выуживали мешки из воды. В ход шла даже так называемая «коревая» мука — та часть муки в мешках которая находилась ближе к мешковине и промокала при утоплении, превращаясь в твердую корку. «Коревую» муку разбивали на куски, измельчали и перемалывали…

Весной в окрестностях города организовали дюжину подсобных хозяйств с посевной площадью 49 гектаров — 15 гектаров под картофель и 34 гектара — под овощи. Обрабатывали эти гектары обессилевшие от голода ораниенбаумцы вручную…

Работа по эвакуации населения началась еще в конце лета 1941-го, когда городок не успел попасть в блокаду. В августе и первых числах сентября из Ораниенбаума были вывезены около 7000 человек. Однако во второй половине сентября население города увеличилось из-за притока беженцев из оккупированного нацистами Петергофа.

К концу 1941 года население Ораниенбаума составляло до 14 407 человек. Зимой и весной 1942 года по «Малой дороге жизни» в Ленинград вывезли около 7500 человек. С 7 июля по 5 августа 1942 года были эвакуированы детские учреждения, ремесленное училище, инвалидный дом, многодетные семьи военнослужащих — всего 3446 человек, из них 1600 детей. В октябре следующей волной эвакуации были вывезены оставшиеся многодетные семьи, кто не умер от голода — в количестве 830 человек. По состоянию на 1 ноября 1942 года в Ораниенбауме оставалось 1 799 человек гражданского населения, из них рабочих — 1509 человек, служащих — 62, иждивенцев — 111 человек и 117 детей.

* * *

Ораниенбаумский «пятачок» просуществовал до января 1944 года, когда он стал плацдармом для начала операции «Январский гром» (она же «Нева-2»), в ходе которой с городов-мучеников Ленинграда и Ораниенбаума была полностью снята блокада, а враг отброшен на далекое расстояние. Но это уже другая история…