На улице перед большими каменными воротами Люксембургского дворца стоит и смотрит на здание очень толстая женщина с яркими светлыми волосами и голыми белыми ногами. На ней черный плащ, под ним — черное кружевное платье, грязное и рваное. По ее виду не определишь возраст или профессию; если она домохозяйка, то, должно быть, муж ее старьевщик; а может, когда-то она была оперной певицей, обнищала, но черные кружева сохранила.
Она действительно выглядит странно, и она же представляет здесь общественность, потому что больше никто из миллионов парижан не удосужился зайти на эту улицу. Будь здесь кинозвезды, конечно, собралась бы большая толпа; но в Люксембургском дворце сейчас всего-то политики двадцати одного государства, которые обсуждают, как будет выглядеть мир.
Во дворе за воротами по громкоговорителю объявляют: «Машина 28, делегация Бразилии… Машина 47, делегация России…» Только блондинка и полицейские, охраняющие ворота, наблюдают за блестящими черными машинами, которые увозят делегатов мирной конференции на обед.
Марта Геллхорн (англ. Martha Gellhorn) была американской журналисткой и писательницей, одним из наиболее известных военных корреспондентов своего времени. Она стала первой женщиной, которая вела репортажи из самых опасных зон военных конфликтов XX века.
Марта Геллхорн родилась в Сент-Луисе, штат Миссури, и начала свою журналистскую карьеру в 1930-х годах. В 1937 году она отправилась в Испанию, чтобы сообщать о Гражданской войне, и стала очевидцем ужасов этого конфликта. Впоследствии она своими глазами увидела и описала множество важных событий, включая Вторую мировую войну, войну во Вьетнаме, войну в Алжире, а также конфликты на Ближнем Востоке и в других регионах.
Геллхорн обладала сильным чувством социальной справедливости и часто писала о людях, страдающих от войн и несправедливости. Ее страсть к журналистике и ее яркий стиль письма привлекли внимание многих читателей.
Во время обеда огромный Люксембургский дворец стал похож на театр, когда занавес опущен и зрители ушли: за дело взялись рабочие сцены. Я поднялась наверх, в зал потерянных шагов1, где проходили заседания больших комиссий, согласовывавших условия мирного договора с Италией. У входа в зал я встретила двух полицейских, они тут повсюду. Эти полицейские гордились Люксембургским дворцом и предложили мне все показать.
1 Поэтичное название для большого зала, где звук шагов как бы теряется в огромном пространстве; термин восходит к Средним векам.
В тот день, пока солнце светило в окна, они говорили о кабельной линии связи между Югославией и Италией; югославы хотели установить режим совместного пользования, а может, кто-то должен был выплатить репарации или что-то в этом роде.
Разговор шел медленно, потому что каждую фразу повторяли на трех языках, беседуя при этом в таком желчном тоне, будто кто-то спорил с официантом из-за счета. На любое заявление югославского делегата тут же возражал кто-то из западного блока.
Споры возникали постоянно и шли так интенсивно, что удивить здесь могло бы одно: если бы вдруг представитель Запада, широко улыбнувшись, сказал представителю Востока: «Ты совершенно прав, старина!» (или наоборот).
Все, конечно, забыли, что движет югославом его страна — руины, каждый восьмой ее житель мертв, жестокость немцев и итальянцев, которым помогали югославские фашисты, оставила свой след, как и всякая жестокость.
Но и югославы явно забыли, что нынешнее правительство Италии — это собрание порядочных людей доброй воли; что Италия сейчас так же бедна, как и Югославия (ведь победитель и побежденный с одинаковой легкостью умирают от голода), и что бессмысленно еще сильнее нагружать страну-банкрота долгами, которые она, очевидно, никогда не сможет оплатить.
На скамейке рядом со мной лежит буклет под названием «Фашистская Италия в Эфиопии»; кто-то его потерял или просто оставил из равнодушия. Буклет печатали, как печатают дешевую рекламу лекарств: фотографии размыты, никто не озаботился в подписях пояснить, что изображено.
Однако со снимков смотрят улыбающиеся, привлекательные молодые итальянские солдаты, они радостно позируют перед камерой, держа в руках за черные всклокоченные волосы отрезанные головы эфиопов. Возможно, никакие поясняющие подписи и не нужны.
Эфиопские делегаты сидели за столом конференции и молча слушали.
Он озадаченно рассказал мне, что итальянцы напечатали книгу, чтобы показать ее делегатам союзников, в этой книге множество прекрасных фотографий, демонстрирующих, какую прекрасную работу Италия проделала в Эфиопии: дороги, больницы, образцовые фермы и все остальное. Эфиоп грустно заметил, что лучше бы их оставили без подобных щедрых даров, зато не убивали.
Мне рассказывали, как эфиопы подсчитывали объем желаемых репараций; простодушно, печально и смиренно они решили, что для западных народов человеческая жизнь должна стоить около 500 долларов, поэтому они умножили эту сумму на число своих мертвецов.
По утрам комиссия, обсуждающая политические аспекты мирного договора с Италией, заседала в том же самом отвратительном богато украшенном зале. Границу между Италией и Югославией снова сдвинут.
А когда вы сдвигаете границу, это означает, что человек, у которого две коровы, двое детей, жена и маленький участок земли, и другой человек, владеющий маленьким магазинчиком, где он продает вино, или обувь, или таблетки, или бумагу для писем, почувствуют перемены.
Как во сне, мы слушали странную далекую беседу, в которой речь шла о границах, а не о людях. Американская делегация, понимая, что с этими границами связаны и человеческие судьбы, внесла поправку к мирному договору. Для наших ушей такая поправка звучит достаточно разумно, но для жителей Европы она примерно так же эффективна, как амулет от змеиного укуса.
Американская поправка гласит: «Государство, которому передается территория, должно принять все меры, необходимые, чтобы гарантировать всем лицам, находящимся на этой территории, без различия расы, пола, языка или вероисповедания, соблюдение прав человека и основных свобод, включая свободу слова, печати и публикаций, вероисповедания и политических убеждений».
Это означает, что ни Италия, ни Югославия не должны притеснять 23000 югославов, которые станут итальянцами, и 130000 итальянцев, которые станут югославами, в соответствии с новыми границами, утвержденными на мирной конференции. Но никто не верит в благородные намерения, зафиксированные на бумаге.
Я навестила югославов — они тоже очень милые люди. Как и чехи, и поляки. К сожалению, с русскими я не познакомилась.
Мои собеседники очень откровенно сказали, что югославский народ не в восторге от всех этих пограничных дискуссий, он слишком занят восстановлением своей страны (как и все остальные). Благодаря ЮНРРА у них есть еда, хоть ее не очень-то много, а вот фабрики в войну основательно распотрошили, поэтому им не хватает сырья и одежды; кроме того, разрушены все коммуникации, уничтожена треть Белграда, сожжены бесчисленные деревни.
Югославов не сломили все эти разрушения. Они полны веры и огня, они молоды, и их будущее не может быть таким же ужасным, как прошлое. Ведут себя они очень дружелюбно и открыто, поэтому я спросила: «Почему вы полагаете, что нашим представителям необходимо делиться на блоки?»
Они честно ответили: «Это Запад создает блок, а не Восток. Внутри того блока, который вы называете славянским, мы все голосуем так, как считаем нужным, а вот другие голосуют вместе, как им говорят. Мы не сателлиты России. Россия — наш друг. Россия защищает малые народы. Но мы сами по себе, мы свободны». Не обязательно верить этим словам, но они в них верят.
Мы с вами обычные люди, и нам легко сказать: «Мы хотим мира и только мира, вся планета хочет мира». Так почему люди в Люксембургском дворце не подали хороший пример? Нигде мир не казался настолько далеким, как в этих великолепных залах.
И было бы прекрасно, если бы вина лежала на делегатах: тогда мы могли бы их выгнать и потребовать назначить кого-то получше и компетентнее. Но проблема была не в них. Они такие же люди, как и мы с вами, такие же встревоженные и еще более предвзятые.
Каждый из них знает, что его народ измучен, искалечен и отравлен войной. Никто из них не прожил все жестокие годы в какой-то дивной Шангри-Ла2.
2 Вымышленная страна из романа «Потерянный горизонт» американского писателя Джеймса Хилтона, где люди живут долго и счастливо.
Глава норвежской делегации провел войну в Заксенхаузене, одном из крупнейших немецких концлагерей. Заместитель председателя делегации Нидерландов сидел в японском концлагере на Яве.
Бевин3 мог погибнуть от бомб, падавших на Лондон, так же как и любой таксист. Итальянский премьер-министр, чья «профессиональная переподготовка» прошла в фашистской тюрьме, рисковал жизнью в Риме точно так же, как и любой, кто выступал против фашистов и нацистов.
3 Эрнест Бевин, в описываемый период — министр иностранных дел Великобритании.
Молодой представитель Югославии перед войной попал в тюрьму как антифашист, а во время войны воевал в рядах партизан. Поляк сидел в немецкой тюрьме во время обеих войн.
За Бидо4 гестапо гонялось, вероятно, усерднее, чем за любым другим человеком во Франции. И так далее.
4 Жорж-Огюстен Бидо, в описываемый период — премьер-министр Франции во время Второй мировой войны был одним из лидеров подпольного Сопротивления.
Эти люди разделили боль своих народов, именно поэтому сейчас они выступают здесь от их имени. В демократических странах, где граждане могут читать, слышать или говорить то, что им нравится, политики ничем не лучше и не хуже обычных людей.
Так что, возможно, нам стоит обвинить в том, что работа по установлению мира превратилась в незавидное зрелище, не лидеров, а самих себя. Возможно ли, что все народы мира слишком дорого заплатили за войну, поэтому теперь все хотят получить мир задешево, по скидке, а еще лучше — за счет соседа?
Возможно ли, что яд, распространившийся из Германии, настолько заразил и развратил планету, что теперь все люди больны и у них нет ни сил, ни здоровья бороться за спокойный миропорядок?
Один итальянец спросил меня, верю ли я, что народы действительно хотят продолжать жить, я ответила: «Конечно», а после этого мы оба призадумались. Жизнь будет стоить очень дорого; во имя жизни придется идти на большие жертвы.
Делегаты мирной конференции сели в Сенатском зале Люксембургского дворца и завершили голосование по пяти мирным договорам; Восток против Запада, Запад против Востока, все как и прежде. В красивый двор въехали элегантные черные автомобили, делегаты сели в них и разъехались.
Парижская конференция 1946 года подошла к концу. Конференция никогда не обладала реальной властью; идея была в том, чтобы созвать огромный международный форум и дать каждому возможность высказаться.
Что ж, она выполнила свою задачу; как гигантский тревожный набат, она предупредила людей повсюду: наш мир, разделенный страхом и недоверием, раскалывается на две части.
Люди, которые с такой необычайной решимостью и мужеством вели войну, должны быть так же усердны в установлении мира — если народы планеты действительно хотят жить.
Отрывок из книги Марты Геллхорн «Лицо войны. Военная хроника 1936–1988». М.: Издательство Individuum, 2023
Читайте книгу целиком
Американская журналистка Марта Геллхорн была свидетельницей крупнейших военных столкновений XX века: от гражданской войны в Испании до Второй мировой, от советско-финской до арабо-израильской войны, от американского вторжения во Вьетнам до конфликтов в Сальвадоре и Никарагуа в 1980-е. Презирая ложь официальных пресс-релизов, Геллхорн везде лезла в самое пекло, общалась с солдатами, ранеными и беженцами и писала, как выглядит война для простых людей, попавших в ее жернова.
Авторский сборник репортажей «Лицо войны», охвативший почти пятьдесят лет кровопролития и безуспешных попыток установить прочный мир, — резкое, как пощечина, высказывание о состоянии человечества, ничуть не устаревшее и за следующие полвека.