Стихийные отношения: как жители Нидерландов ищут баланс между землей и морем

Нидерланды (название которых означает «нижние земли») расположены в дельте, где крупные реки Западной Европы — Рейн, Маас и Шельда — встречаются с Северным морем. Почти треть страны находится ниже уровня моря. Поэтому громкие заявления о смене климата, подъеме уровня океана и его последствиях голландцы не слышат, а видят. Буквально из окна дома.

«Старые мельницы будут у нас по дороге», — говорит Шерон Рейс, моя подруга и продюсер голландского ТВ-канала Diplomat. Узнав, что я интересуюсь темой отношений голландцев и моря, она предложила побыть моим гидом.

Спустя 20 минут езды от аэропорта Амстердама мы сворачиваем на незаметную дорожку. Здесь в паре десятков метров от шумной автотрассы спрятан безмятежный мир, знакомый по картинам золотого века нидерландской живописи: три мельницы у канала, зеленые и желтые квадраты ухоженных полей. Дополняют пастораль рыбаки и овечка на берегу.

«В Голландии мельницы использовали не только для производства муки и бумаги. Чаще всего они работали, как насосы. Начиная с XV века с их помощью осушали поля или польдеры, чтобы сделать пригодными для сельского хозяйства, — говорит Шерон. — Эти мельницы откачивали воду вплоть до 1951 года. Потом их отреставрировали и сохранили, как резервный способ дренажа».

Канонический пейзаж напоминает картины Якоба ван Рейсдала или тех анонимных художников, что рисуют эскизы для сувенирных магнитиков. Образ рукотворной идиллии стал символом страны, которая ежедневно сталкивается с вызовами природы и вопросами, требующими неоднозначных ответов.

Традиции или безопасность?

Дом Шерон находится в двух шагах от королевского дворца в Гааге. Типовой особняк 1865 года с высоким фронтоном, главным фасадом развернутый на канал, где проходит вся публичная активность голландцев, а задним — обращенный к церкви и саду, частным сторонам местной жизни.

«В любых вопросах для нас важен баланс», — рассказывает Шерон. Мы сидим в гостиной, заставленной разными предметами. Современная телевизионная панель покоится на антикварном сундуке из юго-восточной Азии.

«Найти баланс в вопросах с водой особенно сложно, — говорит Шерон, наливая мне чай. — Из-за смены климата ледники в горах Европы тают, дожди идут чаще, реки выходят из берегов, и вся эта вода в итоге попадает в нашу дельту, и вызывает наводнения. При этом во внутренних районах все чаще засуха».

То, что нужен новый подход к управлению водными ресурсами, стало очевидно после наводнения 1953 года, когда за сутки море разрушило давнюю систему земляных и каменных дамб и погибло около 2000 человек. Теперь в стране есть национальный план защиты Delta Works. Он занимается созданием 20 тысяч км новых морских дамб, плотин и заграждений.

С пирса открывается панорама аристократического курорта XIX века. Полотняные беседки, защищающие отдыхающих от североморского ветра, широкий пляж и повторяющая изгибы песчаных дюн набережная с ресторанами. Пространство, созданное для беспечного фланирования.

«Никогда не скажешь, что этот бульвар на самом деле — 12-метровой высоты дамба», — говорит Шерон.

Оказывается, панорама, на которую мы смотрим, несколько лет назад была буквально разобрана на составные части и пересобрана заново — так, чтобы поднять линию берега и поместить под землю защитные сооружения. Дюны и проходящая у их основания автодорога, велосипедная дорожка, размещенная еще одним уровнем ниже, бульвар для пешеходов и, наконец, сам пляж — все это ступени подземной дамбы.

Инженерное чудо, скрытое под 2 млн кубических метров песка и стоившее 23 миллиона евро. Проект был завершен в 2012 году. Однако местный муниципалитет недавно заявил, что нужен более высокий щит, чтобы уберечь близлежащую Гаагу. Правда, тогда нынешней береговой линии не будет, и старинный курорт превратится в обычный город.

Пропаганда или вовлеченность?

Мы с Шерон переходим через песчаные холмы, отделяющие пляжную зону от городской парковки, и отправляемся в Роттердам — крупнейший порт Европы. В этом мегаполисе вода доминирует над сушей. Расположенный в дельте трех рек, дополненный искусственным судоходным каналом, город весь состоит из мостов, переправ, паромов, сухогрузов, танкеров, складов и разноцветных контейнеров.

Я прошу Шерон показать мне район новаторской застройки, где все дома размещены на воде. «Что в этом нового? — удивляется Шерон и показывает мне на ряды лодок, стоящих вдоль ближайшего канала. — Мы давно используем лодки как жилища. Правда, уровень комфорта в них низкий. Поэтому сейчас на лодках живут либо туристы, либо богема».

Я объясняю, что об этом проекте писали солидные издания США и Европы. Что это оригинальный подход в борьбе с морем. Когда ты не держишь против природы оборону, а учишься подстраиваться под нее и создаешь дома, производства, фермы не на земле, а на воде.

Шерон слушает с любопытством и пытается найти нужный адрес. Передовой плавучий жилой район находится на социальных задворках Роттердама. Среди типовых многоквартирных домов на глади канала покачиваются двухэтажные коттеджи с панорамными окнами в пол, высокими потолками и ультрасовременным дизайном. На фоне бюджетного массового жилья 1970-х дрейфующий оазис выглядит миражом. Или трехмерной идеализированной компьютерной картинкой. Но от рекламных проспектов ее отличает полное отсутствие людей.

Мы с Шерон молча смотрим на пустующее будущее. Наконец, она произносит: «Ты сказала, что в журналах писали про плавучую ферму в Роттердаме. Любопытно». Навигатор приводит нас в складскую зону порта. Коровник, похожий на один из грузовых ангаров, установлен на высоких сваях прямо в воде.

«Слава богу, я переживала за животных, которые при качке просто не могли бы давать молоко», — произносит Шерон. Между фермой и твердой землей перекинуты узкие мостки, ведущие к заросшим сорняками грядкам, какому-то закрытому помещению и магазину со скучающей продавщицей. Кивнув на небольшой холодильник, она предлагает три вида сыра и вчерашнее молоко.

«Ты выбрала самую странную и нереальную ферму в Голландии», — говорит Шерон, еле сдерживая смех. Мы сходимся во мнении, что иногда проекты создают, просто чтобы получить внимание со стороны прессы или государственный грант.

Видя мое расстройство, Шерон предлагает познакомиться с ее другом Квентином. Он «занимается реальными делами» и офис у него расположен в центре города, где есть рестораны и кафе. «А то здесь, кроме сыра, сделанного из молока плавающих коров, и поесть нечего».

Улыбчивый Квентин с радостью принимает незваных гостей в кабинете, заваленном разноцветными рисунками, фломастерами и красками. Он работает со школами, придумывает для детей образовательные курсы. «Какой проект вас интересует? — уточняет он. — Рабство в голландских колониях и его последствия или экологическое отношение к воде?».

С помощью комиксов, квестов и забавных задачек Квентин учит школьников решать вопросы, с которыми их нация сталкивается на протяжении столетий. «Мне вот этот проект нравится, — говорит он, показывая один детский рисунок. — Мальчик предложил решение, что делать с водой после обильных дождей: пустить ее через весь город в виде каскадов, идущих по крышам зданий. Вода станет частью архитектуры, а заодно охладит помещения от перегрева».

На одном из рисунков я вижу впечатляющую конструкцию. Десятки гигантских ворот, соединенных друг с другом в единую цепь. По обе стороны от этой стены кипит бурунами вода. «Это Остерсхельдекеринг, штормовой барьер Восточной Шельды. Его называют одним из технических чудес света», — говорит Квентин. Это лучшее место, чтобы увидеть масштаб голландской линии обороны против моря.

Устрицы или дома?

Кажется, что дорога в провинцию Зеландия, где расположен Остерсхельдекеринг, подвешена в воздухе. Она вся состоит из серии мостов и дамб, перекинутых с острова на остров, с берега на берег. Треть земли провинции лежит ниже уровня моря. А средняя высота берегов здесь всего метр.

Для туристов такая затейливая география — достопримечательность. Для местных жителей — проблема. Больше всего жертв после наводнения 1953 года было именно в Зеландии, где люди оказались в полной блокаде.

9-километровый барьер Остерсхельдекеринг, перекрывающий залив Восточная Шельда, я вижу издалека. На 65 колоссальных бетонных колоннах (каждая весом 18 000 тонн) установлены исполинские ворота. На то, чтобы их опустить в случае штормового предупреждения, требуется 75 минут.

Мы с Шерон паркуем автомобиль на территории Нельтье Янс, одном из трех искусственных островов, созданных для строительства барьера. Поднявшись по насыпи, попадаем на променад, откуда видно всю конструкцию.

«Строительство начали в 1960-х. Это должна была быть обычная дамба. Просто очень большая, — рассказывает Шерон. — Но жители начали протестовать». С римских времен зеландские заливы были известны как центры ловли устриц и мидий. Приливы, которые смешивали морскую и речную воду, создали экосистему, идеально подходящую для жизни моллюсков.

К XIX веку устричный и мидийный бизнес стал основным занятием жителей прибрежных поселений. Маржинальность была такой высокой, что ближайший отсюда городок Йерсеке получил прозвище устричного клондайка.

Строительство защитной стены нарушило бы экосистему, сделав воды залива пресными и непригодными для выращивания моллюсков. Тысячи людей лишились бы работы. Их голос прозвучал так громко и убедительно, что правительство прислушалось. Проект был пересмотрен. Вместо глухой дамбы был придуман барьер, пропускающий воды моря в залив и сохранивший систему приливов.

«Его строительство заняло почти 30 лет и потребовало больше денег. Пришлось придумывать и строить уникальные механизмы». Голос Шерон заглушает ветер. Она стоит на насыпи, а я спускаюсь к кромке воды. Внизу берег искусственного острова неотличим от настоящего. Каменистая отмель покрыта водорослями. Чайка долбит клювом устричную раковину. Выгоревший на солнце информационный стенд говорит, что на острове встречаются всевозможные гнездовые колонии как типичных, так и редких птиц.

«Как насчет обеда?» — кричит Шерон. Сделав пару кругов на автомобильной развязке, мы оказываемся по ту сторону барьера, где на острове Нельтье Янс находится историческая ферма мидий, а при ней популярный ресторан.

В кассу стоит очередь. Пахнет морем, солнцем и свежестью. Заказы принимают несколько человек. Я вижу, что у всех карточки с одной фамилией Схот. «Это семейный бизнес, — говорит молодой парень, пока я выбираю размер порции мидий. — Уже девять поколений семьи Схот занимаются рыбной ловлей. Мидиями мы начали заниматься с 1912 года».

Я несу две огромные миски только что приготовленных мидий на открытую террасу, где меня с нетерпением ждет Шерон. «Здесь особые моллюски, — говорит она, ловко отделяя мясо мидии от створок. — Благодаря барьеру в заливе нет штормов. Условия самые курортные, вот мидии и вырастают жирными и сладкими».

Груда пустых раковин на столе растет. От пирса неподалеку отчаливает корабль собирать новый урожай мидий. На глади залива видны темные квадраты «грядок», сеток, в которых моллюсков подвешивают и выращивают, как морские фрукты. Только размеренный стук ветрогенератора, у подножия которого мы сидим, да громада штормового барьера на горизонте напоминают, что идиллическая картина — сложнейший инженерный проект, дополненная реальность в голландском стиле.

«Долгое время по отношению к природе мы держали оборонительную позицию, — говорит Шерон. — Пришло время быть более гибкими. Искать компромисс. Иначе окажешься, как в пословице, между сушей и лодкой. А это положение, откуда нет выхода».

_{Фото: NANCY PAUWELS / ISTOCKPHOTO; ISTOCKPHOTO; J. PAUL GETTY MUSEUM; VAN DUINEN / ANEFO; ISTOCKPHOTO; КОНСТАНТИН КАЛИШКО; RUBEN DARIO KLEIMEER; КОНСТАНТИН КАЛИШКО; ISTOCKPHOTO}