Универсальные люди нашего времени: что общего у Олдоса Хаксли и Сьюзен Сонтаг?

Кто такие полиматы?

Полиматы — это ученые, чьи интересы охватывали полный круг знаний предмета или его существенный сегмент. Часто их описывали как людей, обладающих неким абсолютным знанием, а не просто овладевших академическим багажом определенной культуры.

Такие описания восходят к очень давним временам. Средневековый поэт Джон Гауэр именовал Одиссея «ученым мужем, познавшим всё на свете». Чуть более скромен подзаголовок к сборнику эссе Умберто Эко, вполне подходящий для почитателя Хичкока: «человек, который знал слишком много». То же самое говорили про специалиста по информатике и криптоаналитике Алана Тьюринга и натурфилософа Роберта Гука.

Сходным образом по отношению ко многим полиматам употребляли фразу «последний человек эпохи Возрождения» — так характеризовали, например, философа Бенедетто Кроче и специалиста по поведенческим наукам Герберта Саймона.

Выживание полиматов

Как же уцелели полиматы в новом мире специалистов, профильных институтов и научных групп? Одной из дорог, открытых для них, была борьба за единство науки — по ней шли Геддес, Отле и Нейрат. Вторая возможность заключалась в том, чтобы стать генералистом, иными словами, специалистом (что само по себе парадоксально), который мог бы корректировать растущую узость и близорукость других специалистов.

Неудивительно, что Мамфорд любил мосты. Он написал пьесу о Бруклинском мосте и еще одну — о Леонардо да Винчи. «Только пожертвовав деталями, можно увидеть общую картину», — пояснял он, собирая фрагменты, которые оказались изолированными из-за того, что «специалисты слишком строго соблюдают джентльменское соглашение не вторгаться на территорию друг друга».

И еще: «У генералиста особая функция: соединять отдельные поля, благоразумно огороженные специалистами, в большое общее поле, которое можно увидеть только с воздуха» (или, добавим мы, со «Смотровой башни» Геддеса).

Мамфорд, которого называли «последним интеллектуалом-литератором Америки», был последовательным полиматом, начавшим карьеру в качестве литературного критика. От литературной критики, включавшей книгу о Германе Мелвилле, он обратился к архитектурной, сделавшись (подобно Рёскину, еще одному своему герою) культурным критиком и публичным интеллектуалом.

Одно время Мамфорд надеялся стать инженером и сохранил интерес к технологиям, опубликовав «Технику и цивилизацию» (Technics and Civilization, 1934). Интерес к архитектуре и любовь к Нью-Йорку подтолкнули его к изучению городов и тех социальных и технологических изменений, которые трансформировали их облик на протяжении столетий (в худшую, по мнению Мамфорда, сторону) по крайней мере начиная с эпохи индустриальной революции.

Таким образом, он сочетал междисциплинарный подход — архитектурный, исторический и социологический — с фокусированием на одном (крупном) объекте исследования. Результатом этой работы стали книги «Культура городов» (The Culture of Cities, 1938) и «Город в истории» (The City in History, 1961), несомненный шедевр Мамфорда.

Пассивные полиматы

Выше мы провели различия между тремя типами полиматов: пассивными, кластерными и последовательными. В эпоху территориальности эти различия стали еще заметнее, чем раньше.

Герберт Уэллс, Олдос Хаксли и Хорхе Луис Борхес прославились как писатели, но в то же время их можно назвать пассивными полиматами. В юности, работая в магазине тканей, Уэллс любил читать энциклопедии, а позже планировал издать свою, для которой хотел «составить план и написать вводную статью». Хаксли и Борхес (любопытно, что у обоих было плохое зрение), как и ранее Уильям Уэвелл, читали «Британскую энциклопедию», а не просто обращались к ней за справками.

Хаксли брал тома «Британники» с собой в поездки в специальном чемодане, а Бертран Рассел как-то заметил, что было несложно определить, какой именно том энциклопедии читает сейчас Олдос, поскольку его разговоры крутились вокруг тем, начинающихся с конкретной буквы алфавита.

Хаксли писал статьи для журналов The Athenaeum и Harper’s — аналогов знаменитых изданий XIX века, о которых упоминалось выше. Его статьи охватывали широкий спектр тем: искусство, литературу, философию, политику, психологию, музыку, социологию, религию и т. д. Он говорил: «[Это статьи] умеренного эрудита, но не педанта, поскольку я знаю недостаточно, чтобы с уверенностью демонстрировать публике фигуры высшего профессорского пилотажа».

Позже он заявил: «По профессии я эссеист, который иногда пишет романы и биографии». Хаксли также участвовал в The Brains Trust — телепередаче BBC 40–50-х годов ХХ века, в которой группа интеллектуалов отвечала на вопросы публики. «Мало кто в XX веке столь настойчиво претендовал на звание „полимата“».

В одном из интервью Борхес сказал: «В юности я приходил в библиотеку [Национальную библиотеку в Буэнос-Айресе] весьма часто и, поскольку был очень застенчивым и не осмеливался обратиться к библиотекарю, просто сам брал с полки том „Британской энциклопедии“, любой том… и читал его». Борхес был влюблен в энциклопедии, он не только их читал, но и писал о них: вспомним вымышленную китайскую энциклопедию, описанную им в знаменитом эссе об английском эрудите XVII века Джоне Уилкинсе.

Борхеса можно считать аналогом Хаксли в испаноязычном мире: он тоже сочетал работу над художественными произведениями с написанием эссе на самые разные темы. Если бы Борхес умер в 1940 году, в возрасте сорока одного года, его бы помнили только как поэта и эссеиста (к тому времени он опубликовал уже пять томов эссе).

В возрасте сорока семи лет он пишет, что путешествует «по всей Аргентине и Уругваю, выступая с лекциями о Сведенборге, Блейке, персидских и китайских мистиках, буддизме, поэзии гауческо, Мартине Бубере, каббале, сказках „Тысячи и одной ночи“, Томасе Лоуренсе, средневековой немецкой поэзии, исландских сагах, Гейне, Данте, экспрессионизме и Сервантесе». Круг тем кажется просто невероятным по своей широте.

Главные интересы Борхеса — философия, язык, математика, история, востоковедение и оккультизм — просматриваются в его художественных произведениях, где часто затрагиваются эпистемологические вопросы.

Это, в частности, взаимоотношения между реальностью и ее представлением, вопрос о классификации знаний (через образ китайской энциклопедии) и метод «абдукции» (особый способ построения умозаключений, связанный с именем полимата Чарльза Пирса) в «Саду расходящихся тропок» (El jardín de senderos que se bifurcan, 1941).

Эти рассказы особенно тесно связаны с идеей всеобщего знания. Вавилонская библиотека бесконечна, Фунес помнит все, а карта имеет тот же размер, что и территория, которую она изображает.

Критики

В XX веке, как и в XIX, некоторые полиматы становились культурными критиками. Среди ведущих представителей этой роли были Йохан Хёйзинга, Хосе Ортега-и-Гассет, Эдмунд Уилсон, Джордж Стайнер, Сьюзен Сонтаг и Умберто Эко. Обратим внимание на Стайнера и Сонтаг (Эко появится на этих страницах немного позже).

Джорджа Стайнера назвали «лучшим книжным обозревателем со времен Эдмунда Уилсона». О нем также говорили как об «очень сильно запоздавшем человеке Возрождения» и «исполине, который знает все» (метафора Бургаве остается актуальной). В юности он несколько лет учился в Чикагском университете, слушая курсы по физике, химии, биологии, антропологии, литературе и философии; благодаря лекциям Лео Штрауса он открыл для себя Хайдеггера.

Стайнер писал о философии, теологии, лингвистике, истории и шахматах, пробовал себя в художественной литературе. Бóльшая часть его работ — очерки, первоначально публиковавшиеся в The New Yorker и других журналах.

Стайнер с упоением играл роль критика, громя «варварство» нашего времени и, что более конструктивно, поддерживая идею о том, что культурная грамотность должна включать в себя не только гуманитарные предметы и искусства, но и естественные науки. Он говорил о себе, что занимается интеллектуальным «пересечением границ», и особенно резко критиковал специализацию, которая, по его мнению, дошла до «идиотского неистовства».

Несмотря на огромное разнообразие тем, по которым он высказывался (порой с чрезмерной самоуверенностью), репутация Стайнера основана главным образом на исследованиях по сравнительному литературоведению, особенно в области европейской литературы XIX и XX веков.

Определение «культурный критик» подходит и Сьюзен Сонтаг, которая собрала библиотеку в 10 000 томов и, по словам одного из друзей, была «интеллектуальным марафонцем, постоянно стремившимся улучшить результат забега».

Однажды она заявила: «Я не хочу быть профессором и не хочу быть журналистом. Я хочу быть писателем-интеллектуалом». В детстве Сонтаг «любила читать энциклопедии». Как и Стайнер, она поступила в Чикагский университет, привлеченная междисциплинарным характером «обязательного курса» (о нем — в главе 8), и изучала естественные науки наряду с философией и литературой.

Выйдя замуж за Филиппа Риффа, Сонтаг совместно с ним работала над книгой «Фрейд: разум моралиста» (Freud: The Mind of the Moralist, 1959). Она поступила в Гарвард, чтобы получить степень магистра английской литературы, но в итоге стала ассистентом преподавателя на кафедре философии. Затем Сьюзен отправилась в Париж изучать современную философию, но бóльшую часть времени проводила в кинотеатрах.

Сонтаг писала романы и пьесы, поставила два кинофильма, но сама признавалась в аддикции к написанию эссе, как и к никотину. Она опубликовала не менее девяти сборников эссе, в том числе «Против интерпретации и другие эссе» (Against Interpretation and Other Essays, 1966)^*, «О фотографии» (On Photography, 1977)^** и «Болезнь как метафора» (Illness as Metaphor, 1978)^***.

Подобно Стайнеру, Сонтаг стала критиком культуры, не боясь еще в тридцать с небольшим лет делать уверенные обобщения и указывать на слабые места таких знаменитых личностей, как Ингмар Бергман («незрелая псевдоинтеллектуальность»), Дьёрдь Лукач («грубость») и Ч. П. Сноу («поверхностное знание искусства»).

С 1968 года, после поездок на Кубу и во Вьетнам, ее интересы приобрели политическую окраску. Сначала Сонтаг поддерживала левых, затем критиковала и х. В оценке терактов 11 сентября 2001 года она заняла непопулярную позицию, отказавшись назвать террористов трусами и видя в их действиях ответ на внешнюю политику США.

Эссе Сонтаг посвящены в основном искусству и гуманитарной тематике: живописи (от маньеризма до современного искусства), литературе, театру, танцу, философии, психоанализу, антропологии, истории и особенно фотографии и кинематографу, в области которых она стала настоящим экспертом. Пожалуй, ее главная заслуга заключается в перекидывании мостов между двумя культурами, на этот раз не естественно-научной и гуманитарной, а «высокой» и «низкой»: она говорила, что ей интересны «и Дэвид Боуи, и Дидро», и давала интервью как Rolling Stone, так и Tel Quel.

Кластерные полиматы

Некоторых полиматов можно назвать кластерными в том смысле, что их достижения сосредоточены в смежных областях, в соответствии с тем, что Дональд Кэмпбелл, сам полимат и критик «этноцентризма дисциплин», назвал моделью «рыбьей чешуи», то есть накладывающихся друг на друга исследований.

Если генералисты типа Патрика Геддеса и Отто Нейрата выстраивали связи между отдаленными дисциплинами, то «мосты» кластерных полиматов были короче, зато движение на них было оживленнее.

Взаимопроникновение идей между смежными науками происходит легче и выглядит не так эффектно, как между отдаленными, но поскольку этот процесс происходит чаще, он, вероятно, более важен для истории познания.

Кеннет Боулдинг до 1949 года называл себя «довольно-таки беспримесным экономистом», а после — «довольно-таки небеспримесным социальным философом», поясняя это так: «Работа над любой проблемой в области экономики всегда уводит меня в какую-то иную науку, прежде чем я ухватываю суть этой проблемы».

Он также говорил, что «нет такой вещи, как экономика, есть только наука об обществе применительно к экономическим проблемам», считая (как и другой полимат, Карл Полани) экономику частью более широкого целого.

Боулдинг, англичанин по происхождению, выбрал Мичиганский университет, поскольку «Энн-Арбор кажется подходящим местом для интеграции социальных наук, если их в принципе можно интегрировать».

Сорок с лишним книг и восемьсот статей Боулдинга посвящены, помимо экономики, обществу в целом, познанию, конфликтам, проблеме мира, истории XIX и XX веков и тому, что он называл «экодинамикой».

Американский политолог Гарольд Лассуэлл изучал философию и экономику в Чикагском университете, но затем обратился к политической науке и написал докторскую диссертацию о пропаганде во время Первой мировой войны. Он открыл для себя психоанализ, опробовал его в роли пациента и получил широкую известность благодаря своей книге «Психопатология и политика» (Psychopathology and Politics, 1930). На протяжении своей научной карьеры он часто писал в соавторстве с юристом, философом и социологом.

Американский совет научных обществ назвал его «магистром всех социальных наук и пионером в каждой, неизменно преданным идее преодоления границ между науками об обществе и знакомившим каждую из них с остальными, устранявшим междисциплинарные зазоры между политологией, психологией, философией и социологией». Эти слова не только отдают должное заслугам Лассуэлла, но и служат ярким обобщением социальной роли полиматов.

Еще труднее найти место в классификации для Мишеля Фуко. Хотя его отец, хирург по профессии, хотел, чтобы сын изучал медицину, Фуко начал свой путь как философ, но со временем увлекся разными направлениями в психологии, от экспериментальной психологии до психоанализа.

Из этих интересов выросла его докторская диссертация о безумии, которая увела его дальше, в область изучения культурно-исторического контекста, определявшего изменения в отношении к пациентам. Опубликованная в 1961 году книга «Безумие и неразумие. История безумия в классическую эпоху» (Folie et déraison. Histoire de la Folie à l'âge classique)^* сделала его знаменитым.

Работая над диссертацией, Фуко преподавал французский язык и литературу в Швеции. По возвращении во Францию он начал публиковать работы об отдельных писателях, включая Гюстава Флобера, Алена Роб-Грийе и Раймона Русселя.

В 1970-е годы интересы Фуко распространились на юриспруденцию, преступления и наказания. Он опубликовал беседу о народном правосудии с интеллектуалом-марксистом, исследование об убийствах близких родственников в XIX веке (в соавторстве с участниками своего семинара) и одну из своих самых знаменитых книг, «Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы» (Surveiller et punir: naissance de la prison, 1975), посвященную истории тюрем.

Год спустя вышел первый том большой «Истории сексуальности» (Historie de la Sexualite) — «Воля к истине» (La Volonté de Savoir, 1976). Фуко продолжал работать над ней вплоть до своей преждевременной кончины, одновременно читая лекции на разные темы, от правительства до биополитики.

Многогранные интересы Фуко, по сути, были связаны единым центром — историей познания. Сам автор характеризовал свою «Историю безумия» как исследование знания, «инвестированного» в институты, а историю тюрем — как часть фона, на котором формировалось знание в обществе Нового времени.

Он отстаивал свой подход к интеллектуальной истории в книге «Археология знания» (L’Archéologie du savoir, 1969). В знаменитом интервью 1975 года Фуко говорил о связи между знанием и властью, а «Историю сексуальности» начал с очерка, посвященного «воле к знанию».

_{Отрывок из книги Питера Бёрка «Полимат: История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг». М.: Издательство Альпина нон-фикшн, 2023.}