Вернувший лицо

1904 год, русско-японская война. Близ Порт-Артура гибнет командующий российским Тихоокеанским флотом Степан Осипович Макаров. В качестве временной замены ему новым главой порт-артурской эскадры назначается контр-адмирал Вильгельм Карлович Витгефт — мягкий, добрый человек, совершенно не обладающий талантом военачальника.

Витгефт наотрез отказывается покидать Порт-Артур и вступать в битву с куда более мощным японским флотом. Он видит свою задачу в том, чтобы сберечь вверенную ему эскадру до прихода подкреплений с Балтики. Однако младший офицерский состав рвётся в бой; подчинённые презирают Витгефта за «трусость». Тем временем Петербург тоже начинает требовать от Вильгельма Карловича, чтобы эскадра немедленно вышла в море.

— Ну, с Богом! — Вильгельм Карлович Витгефт широко осенил себя крестом, глядя на стоявшую под парами на порт-артурском рейде эскадру. — Пошли!

Он оглянулся на членов своего штаба: Кедров, Кетлинский, Азарьев, Эллис, Кувшинников стояли с приличествующими моменту торжественными минами. Лишь начштаба Матусевич жмурился и улыбался — словно кот, выковырявший-таки птичку из клетки.

Над «Цесаревичем», великолепным двухтрубным гигантом французской постройки, взвился флажной сигнал: «Флот извещается, что государь император приказал идти во Владивосток».

Выход эскадры в море за тралящим караваном начался в пять часов утра — едва забрезжил свет. В этот раз тральщики сумели справиться со своей работой вдвое быстрее, чем 10 июня, когда имела место прошлая — и неудачная! — попытка прорыва из осаждённой крепости. Причём на сей раз направление траления оказалось выбрано новое, не имевшее ничего общего с курсом 10 июня. Теперь эскадра прошла близ восточного берега Ляотешаня и проследовала на чистую воду через собственные минные заграждения, окружавшие мыс с маяком. Вдоль берега стелился туман, зато в сторону открытого моря видимость была довольно сносная.

Тралящий караван отпустили в половину одиннадцатого, и он отправился обратно в Артур под охраной канонерок и второго отряда миноносцев. Эскадра двигалась в боевом порядке: впереди быстроходный «Новик» с первым отрядом миноносцев, затем броненосцы с «Цесаревичем» во главе и, наконец, крейсера. Вильгельм Карлович велел вынести на нижний мостик «Цесаревича» кресло и расселся в нём. Ветерок мягко трепал аккуратную полуседую бородку контр-адмирала, приятно холодил лысину.

Теперь, после томительных месяцев унизительной стоянки в порт-артурской гавани, командный состав «Цесаревича» ощущал себя хищниками, которых наконец выпустили из клетки и указали на добычу. Эти были кадровые военные моряки; в их подготовку государство вложило множество средств, усилий и времени. Всё ради этих нескольких часов — которые некоторым не выпадают и за всю их карьеру! — когда нужно сойтись в смертельной схватке с врагом и, выложившись до предела, вырвать у него победу.

Показался неприятель. На востоке, в утренней дымке, смутно виднелся новейший японский броненосец «Сикисима» — красавец, сошедший с британского стапеля. Его сопровождали броненосные крейсера итальянской постройки «Кассуга» и «Ниссин», а также «старички» «Мацусима», «Ицукусима» и «Хасидате», порождённые талантом знаменитого француза Эмиля Бертена. Что и говорить, к созданию японского флота приложили руку большинство европейских морских держав…

Не принимая боя, японский отряд начал поспешно отходить к норд-осту. Увы, «Цесаревич», чей экипаж долгое время был лишён практики, шёл очень неровно, заставляя своих мателотов растягивать расстояния во избежание столкновений. Часов около одиннадцати случилась неполадка с одной из машин. Завод Forges et Chantiers de la Mideterranee, сам признавший свою ошибку в проектировании двигателей броненосца, сделал и выслал в Артур новые эксцентрики для «Цесаревича». Но, на несчастье, посылка успела добраться только до Шанхая, где и застряла ввиду начавшейся войны…

Скорость флагмана, а с ним и всей эскадры пришлось уменьшить до восьми узлов. К счастью, неисправность быстро устранили, и колонна вновь начала набирать ход. Но это продолжалось недолго — в 11.50 произошла новая поломка и «Цесаревич», устремившийся было круто в сторону, вынужден был остановиться. Над броненосцем взвился флажной сигнал К, что означало «Не могу управляться». Все суда застопорили машины в ожидании того, когда флагман починится.

Оптимистично-бодрое настроение офицеров «Цесаревича» угасло, многие чертыхались сквозь зубы.

— И это — при прорыве блокады! На виду у неприятеля! — злобно пробормотал Матусевич сквозь зубы.

Каперанг Иванов потребовал срочно устранить поломку. Старший офицер Шумов помчался в румпельное отделение, чтобы задать трёпку всем причастным и ускорить работу. Проходила одна томительная минута за другой — и люди на мостике «Цесаревича» сжимали кулаки от досады. А тем временем на горизонте проступила колонна вражеского флота, в полном составе шедшего на сближение с русской эскадрой.

В этот раз с поломкой вновь справились очень быстро — и оба винта «Цесаревича» вновь закрутились, взбивая воду, постепенно разгоняя корабль. Люди на мостике облегчённо вздохнули. Матусевич вновь пришёл в хорошее настроение и даже принялся насвистывать какую-то легкомысленную шансоньетку.

***

Всё это время Витгефт продолжал сидеть в кресле с отсутствующим видом — словно бы его происходящее вокруг нимало не касалось. Командующий был погружён в самые мрачные думы, мысли его витали в прошлом — отдалённом и не очень.

Как он сформировался? Родившийся в 1847-м в Одессе, Вильгельм изначально готовился к духовной деятельности. Отец, очень верующий человек, предназначал сына к миссионерской работе — однако по чистому недоразумению тот попал в Морской кадетский корпус. Виля, как звали его товарищи, отличался усидчивостью. Он был на хорошем счету у преподавателей, а после окончания корпуса совершил первое в своей жизни плавание на Дальний Восток. Витгефт старался добросовестно служить, постепенно поднимался по служебной лестнице и в тридцать восемь лет впервые получил под своё командование боевой корабль — пока ещё маленькую канонерскую лодку «Гроза».

Вильгельм Карлович постоянно пополнял свои знания — пытался идти в ногу с эпохой, принёсшей невиданный прежде технологический прогресс в сфере военно-морских вооружений. Поэтому он дополнительно учился артиллерийскому и минному делу. И он же, Витгефт, проявлял большой интерес к только-только зарождавшемуся подводному флоту, ратовал за то, чтобы у России тоже появились свои современные субмарины. Он даже уезжал в долгую командировку за границу — для того, чтобы самолично изучить новейшее западное минное оружие и подводный флот.

Его назначали командовать всё более крупными и мощными боевыми кораблями — минный крейсер «Воевода», крейсер второго ранга «Наездник», крейсер первого ранга «Дмитрий Донской», эскадренный броненосец «Ослябя»… При этом ни настоящим военным человеком, ни даже настоящим моряком он так и не стал. Современники говорили, что Вильгельм Карлыч являлся честнейшей и благонамереннейшей личностью, неутомимым работником — но, увы, работа его всегда была бестолковой. Его распоряжения частенько оборачивались всякого рода недоразумениями и даже несчастьями. Можно было лишь сожалеть о том, что он и в самом деле не стал миссионером. Вот к этой стезе Витгефт явно оказался бы более способен, чем к морской службе, так как нельзя было отказать ему в обладании пером и даром слова.

Под самый конец века Вильгельма Карловича вновь перевели на Дальний Восток и поручили командовать российскими морскими силами Тихого океана — тогда ещё очень скромными. Вскоре он получил звание контр-адмирала и в составе сил международной коалиции принял участие в подавлении китайского восстания боксеров.

Примерно за год до начала войны с японцами Витгефта назначили начальником морского штаба царского наместника на Дальнем Востоке Евгения Алексеева. В силу своего трудолюбия Витгефт пользовался большим доверием адмирала Алексеева — но не только благодаря этому. Алексееву импонировало, что Витгефт постоянно с ним спорит по разным вопросам и не желает идти на компромисс, чтобы снискать благорасположение непосредственного начальника. Наместнику казалось, что это признак человека одарённого, волевого и хорошего специалиста своего дела.

На тот момент запах грядущего конфликта с Японией уже отчётливо витал в воздухе, хотя многие продолжали надеяться на то, что «эти макаки не посмеют». Алексеев поручил Витгефту составить план морской войны на случай начала боевых действий. Тот выполнил поручение. Контр-адмирал подготовил план, который, как позже говорили все те, кто ознакомился с этим документом, был крайне неудачен и совершенно не учитывал имеющейся ситуации.

Собственно, в этом и заключался главный недостаток Вильгельма Карловича, предмет тайных его страданий — он совершенно не обладал талантом военачальника и сам прекрасно это понимал. Однако не случись настоящей войны (разгром отсталых китайцев — не в счёт), никто бы об этом, кроме него самого, и не узнал. Но на беду Витгефта в ночь на 27 января 1904 года японские миноносцы атаковали русскую эскадру в Порт-Артуре. Война началась. А с её началом авторитет Витгефта, в флотской среде и так невысокий, упал ещё сильнее. Вильгельм Карлович проморгал приближение боевых действий — он и сам был уверен и окружающих уверял в том, что японцы напасть не осмелятся.

Его обвиняли — и небезосновательно! — в том, что именно из-за его упрямства и недомыслия русские корабли, стоявшие в корейских и китайских портах, не были своевременно отозваны в Артур. Из-за этого в частности, погибли «Варяг» и «Кореец». А ещё японцы захватили транспорт «Маньчжурия», нагруженный всякого рода запасами, необходимыми для Порт-Артура, — капитан этого парохода не получил предупреждения о возможном начале войны и беззаботно шёл по самому оживлённому и короткому маршруту. Наконец, Витгефт частично нёс ответственность и за неудачное для порт-артурской эскадры начало боевых действий — три новейших её корабля «Цесаревич», «Ретвизан» и «Паллада» в ходе неожиданной атаки миноносцев оказались подорваны. Эскадра не была предупреждена о необходимости строжайших мер безопасности и потому пострадала так тяжко.

Случилось так, что после неудач начального периода россияне получили хороший шанс на реванш. Тихоокеанский флот возглавил вице-адмирал Степан Осипович Макаров — знаменитый моряк, учёный, авторитетный военно-морской теоретик. Макаров, талантливый и агрессивный вождь, пользовался безграничным авторитетом, он вывел эскадру из уныния и вдохнул в людей воодушевление. Степан Осипович настойчиво искал сражения с японским флотом и его подчинённые от всей души поверили — врага можно разбить! Увы, он успел покомандовать всего лишь чуть более месяца. Командующего унесла трагическая случайность — его флагман «Петропавловск» напоролся на японскую мину и пошёл ко дну, унося с собой значительную часть экипажа и самого Макарова.

Депрессия, охватившая личный состав эскадры после гибели всеми любимого «Деда», не поддаётся никакому описанию. В Петербурге на замену Макарову назначили вице-адмирала Скрыдлова, но ему ещё предстояло добраться до Дальнего Востока. А пока Скрыдлов ехал в вагоне по Транссибирской магистрали, наместник Алексеев не нашёл ничего лучшего, как поставить временным командующим Витгефта.

Вильгельм Карлович пришёл в ужас от легшей на его плечи ответственности. Приступив к своим новым обязанностям, он созвал собрание младших флагманов и капитанов и откровенно заявил им:

— Жду от вас, господа, не только содействия, но и совета. Я — не флотоводец…

Такая честность ввергла офицеров в ещё большую подавленность. На войне единоначалие крайне важно, это первое условие успеха. И армии, и флоту необходим авторитетный вождь. И нет ничего хуже, если лицо, поставленное начальствовать во время войны, откровенно признаётся в своей недееспособности.

Эскадра замуровала себя во внутренних гаванях Порт-Артура и в течение целого месяца, последовавшего со злосчастной даты гибели Макарова, никаких активных действий не предпринимала. Вильгельм Карлович придерживался принципа «беречь и не рисковать». Он рассуждал логически: русская эскадра пребывает в ослабленном состоянии и выводить её сейчас на бой с японцами — значит, сделать подарок адмиралу Того.

Именно тогда Витгефт совершил нечто такое, что окончательно сгубило его репутацию в глазах подчинённых. Вернее — не совершил. Сорокатысячная японская армия под командованием генерала Оку начала высадку на Ляодунском полуострове, примерно в сотне километров от Порт-Артура. Высадку десанта можно было попытаться сорвать, но Витгефт так и не отдал соответствующего распоряжения. Он пошёл даже против воли наместника Алексеева, ясно давшего понять, что нельзя позволить японцам беспрепятственно высаживаться.

Эскадру охватило глухое волнение, подспудный ропот всё усиливался. Не только молодые мичманы, но и люди чинами постарше горячо обсуждали по кают-компаниям, что сейчас самое время пользуясь весенней погодой с её туманами, выйти из Порт-Артура и атаковать японский транспортный флот. Пустить ко дну все эти пароходы с пехотой, конницей и полевой артиллерией на борту!

Отголоски этого ропота доносились до Витгефта и он негодовал. Глупцы! Легко же им горлопанить! Неужели они не видят, что подобная вылазка обречена на скорый и неминуемый разгром? Два сильнейших броненосца тихоокеанской эскадры, «Цесаревич» и «Ретвизан» всё ещё чинятся после ударов японских торпед, полученных ими в первую ночь войны, начавшейся и продолжившейся столь неудачно. «Петропавловск» погиб. Ещё один броненосец, «Победа», натолкнулся на мину в тот же день, что и «Петропавловск». К счастью, «Победа» не потонула, но тоже стоит в ремонте. В итоге, под рукой у него, Витгефта, осталось всего лишь три линейных судна — «Севастополь», «Полтава» да «Пересвет»! К ним можно приплюсовать ещё разве что броненосный крейсер «Баян». И на этом всё, так как остальные четыре русских крейсера к эскадренному бою непригодны. Ещё есть четыре канонерские лодки и пара десятков миноносцев…

А что у японцев? А у них в наличии шесть новейших эскадренных броненосцев! Плюс ко всему адмирал Того способен при желании подтянуть шесть имеющихся в его распоряжении броненосных крейсеров, которые тоже можно выстроить в одну боевую линию с броненосцами. Легких крейсеров, канонерок и миноносцев у Того тоже в несколько раз больше. Превосходство — подавляющее! Небольшую русскую эскадру «раскатают», не позволив ей приблизиться к транспортным пароходам. Понятно же, что место высадки строго охраняется, японцы держат там все свои лучшие боевые корабли!

Буйную молодежь такие доводы, понятно, не убеждали. Мичманы и лейтенанты рассуждали совсем по-другому: мол, повреждения, полученные в артиллерийском бою, всегда легче минных пробоин. Ударим по десанту, а потом с боем прорвёмся обратно в Артур! А даже если и погибнем — так что с того? Ведь изрядно всыпем и японцам — кого потопим, кого отправим на базу чиниться. А тем временем высаженная на берег армия останется без поддержки с моря. Без запасов, без обоза…

Пытаясь утихомирить воспаленные умы, Витгефт пустил слух о том, что бездействие эскадры входит в планы генерала Куропаткина — главнокомандующего русской армией в Манчжурии. Якобы Куропаткин просил наместника Алексеева не мешать японцам высаживаться к востоку от Порт-Артура — чтобы потом вернее можно было их разгромить. Некоторые подхватили этот слух и понесли — со словами «уж армия-то не подведёт!» Многим хотелось в это верить.

Волею судеб, вскоре русской эскадре удалось добиться крупного успеха — первого за всю войну. Однако лично Витгефту успех уважения не добавил — скорее наоборот. К Порт-Артуру регулярно являлась японская эскадра и вальяжно курсировала, уверившись в том, что русские уже не высунутся из своего логова. Капитан минзага «Амур» Иванов обратил внимание на то, что вражеские броненосцы, приходя крейсировать под Артуром, пользуются одним и тем же маршрутом. Почему бы не попытаться подловить неприятеля? Со своей идеей кавторанг Иванов отправился к Витгефту. Одобрить-то её командующий одобрил, но… Чересчур осторожный Вильгельм Карлович велел Иванову ограничить минную постановку восьмимильной прибрежной зоной. А вдруг на мины налетит какое-нибудь нейтральное судно под флагом третьей державы? Какой будет международный скандал! А крайним сделают его, Витгефта.

Иванов откровенно наплевал на приказ. Воспользовавшись упавшим туманом, выбежал на «Амуре» из гавани и набросал мины дальше пределов указанной ему Витгефтом восьмимильной зоны. На следующий день в этот квадрат вошёл отряд из трёх японских броненосцев. Кавторанг оказался победителем: двое из трёх наползли на оставленные им гостинцы. «Хацусэ» погиб на месте со значительной частью экипажа, а «Ясиму» японцы попытались довести до гавани, но не довели.

Когда на виду у крепости разом подорвались на минах сразу два «японца», это вызвало у личного состава русской эскадры, уже изверившегося в возможности каких-либо побед, взрыв бешеного восторга. Сотни глоток взревели:

— На рейд! Раскатать остальных!

Однако… Витгефт не только заранее не подготовил эскадру к выходу, но и не распорядился разводить пары даже в момент подрыва японцев. Когда, наконец, соответствующий приказ был им отдан, японцы уже скрывались за горизонтом. К врагу на помощь подтянулись подкрепления и третий броненосец ушёл целым и невредимым. Уникальный шанс разом ополовинить число линкоров микадо был безвозвратно потерян. Этот промах Витгефта деморализовал русскую эскадру даже сильнее его бездействия во время высадки вражеского десанта. Все окончательно махнули на него рукой, поняв, что ничего путного ждать от такого горе-адмирала не приходится.

Только внушённое в морском корпусе чувство почтения к адмиральскому чину, кем бы ни являлся тот или иной его носитель, мешало иным горячим молодым офицерам громогласно возгласить: «Трус!» А вот нижние чины не стеснялись и будучи в своей среде с удовольствием костерили Вильгельма Карловича последними словами.

Не замедлили проявиться результаты беспрепятственной высадки десанта. Армия генерала Ноги двинулась на Порт-Артур, прорвала, невзирая на отчаянное сопротивление русских частей, периметр внешней обороны и подступила под самые стены крепости. Флот помогал армии чем мог — с кораблей снимали орудия, личный состав и отправляли на линию боевого соприкосновения. Корабли периодически выходили из гавани и помогали войскам артогнём. Однако чем дальше, тем больше у многих крепло убеждение, что Артур обречён. Рано или поздно крепость падёт, а отстаивающиеся в её гавани корабли станут добычей неприятеля. Всё чаще в разговорах стала всплывать мысль о том, что надо прорываться во Владивосток — во второй большой порт России в её дальневосточных владениях.

Витгефт воспринял эту мысль в штыки. Он проталкивал свой план, который насмешливые мичманы называли «Великой хартией отречения флота». Витгефт искренне считал, что флот должен остаться в Артуре, приложить максимум усилий для его защиты и, в конечном итоге, разделить участь крепости. Он считал так даже невзирая на то, что Того лишился «Хацусэ» и «Ясимы», а русская эскадра приросла «Цесаревичем», «Ретвизаном», «Победой» и «Палладой», закончившими ремонт.

Осторожность Витгефта все принимали за малодушие. Дошло до того, что сухопутное начальство в Артуре стало открыто демонстрировать презрение своим морским коллегам. Комендант Порт-Артурского укреплённого района Стессель высказывался о Витгефте в уничижительном духе; подчинённые ему офицеры тоже изощрялись в оскорблениях в адрес «бесполезных самотопов».

Вильгельм Карлович, для которого такое отношение окружающих к его персоне секретом не являлось, очень страдал. Он считал себя жертвой и заложником ситуации. Ну почему Алексеев сделал его командующим? Почему выбор наместника не пал на кого-нибудь другого? Ведь Витгефт был всего лишь контр-адмиралом, а в Артуре присутствовали и другие обладатели этого звания — Ухтомский, Лощинский, Григорович, Рейценштейн… Матусевич тот же… Назначили бы кого-то из них, пусть бы они отдувались…

Витгефт совершенно искренне считал, что в бою эскадра обречена на поражение. Формальное равенство сил ничего не значит, главное — подготовка экипажей. Японцы весь предвоенный период усердно тренировались. Их моряки не только отважны, но и обладают высоким профессионализмом. Японские корабли чётко держат строй, умело маневрируют, метко стреляют. А мы… Значительную часть 1903 года суда порт-артурской эскадры простояли в резерве. Проклятая экономия! У многих матросов весь морской опыт — единственный поход из Артура во Владивосток и обратно. Значительная часть личного состава эскадры походила на военных моряков весьма мало — так, обычные крестьяне, словно бы по недоразумению обряженные в морское платье. Грязь, лень, отсутствие элементарной субординации… В итоге Макаров, командующий военного времени, прибыв в Порт-Артур, вынужден был проводить учения, в ходе которых экипажи кораблей разучивали элементарнейшие манёвры…

Только сейчас Витгефт осознал всю пагубность довоенной политики «экономии». Денежку, денежку-то берегли изо всех сил, не подозревая, что скоро за каждую «сэкономленную» на флотских учениях казённую копейку придётся расплатиться целым рублём. А то и целым стаканом крови… И как будто мало этой проклятой экономии — уже перед самым началом войны эскадру покинули, отправившись в запас, многие моряки, в том числе наиболее опытные артиллеристы. Их заменили зелёными новичками. В результате к началу 1904 года Тихоокеанская эскадра была гораздо слабее в боевом отношении, чем в 1903-м. И он, Витгефт, будучи начальником морского штаба наместника, не воспрепятствовал демобилизации опытных моряков — хотя фантом войны уже буквально носился в атмосфере. Фантом, которому Вильгельм Карлович не придавал никакого значения — пока не стало слишком поздно…

На Витгефта стало давить высшее начальство. Алексеев, осознав, реальность перспективы гибели кораблей в порт-артурской ловушке, слал контр-адмиралу депеши, настаивая на выходе в море. Вильгельм Карлович же, проявляя своё обычное в отношениях с наместником упрямство, всячески противился. Постоянно беседуя с младшими флагманами и командирами, он сумел навязать им свою точку зрения: выйти в море — это обречь на разгром флот, который может принести много пользы при обороне крепости. Характерно, что сухопутное начальство в Порт-Артуре придерживалось иной точки зрения — Стессель полагал, что если эскадра покинет свою базу, крепость уже не будет представлять для японцев такого интереса.

В конце концов, когда игнорировать мнение Алексеева далее не представлялось возможным, Витгефт приказал-таки готовиться к походу. Отправил наместнику телеграмму: «В случае смерти прошу похлопотать пенсию жене; средств не имею».

10 июня эскадра вышла в море. Однако Вильгельм Карлович вёл себя крайне нерешительно — и как только появился японский флот, немедля завязавший перестрелку с русскими броненосцами, командующий велел поворачивать обратно. При возвращении «Севастополь» налетел на японскую мину и нуждался в ремонте — что дало Витгефту легальный повод воздержаться от нового выхода.

Пытаясь опять вытолкнуть Витгефта в море, Алексеев велел провести собрание флагманов и командиров. Но они, за немногим исключением, поддержали точку зрения Вильгельма Карловича — мол, флот должен содействовать обороне крепости, как это было в Крымскую войну при обороне Севастополя.

Витгефт отправил наместнику телеграмму: «Ещё раз и в последний считаю нравственным долгом доложить, что если свыше категорически решено Артур и его защитников предоставить собственной участи и армии Куропаткина отступить на север, а суда, которые будут после боя в состоянии двигаться сохранить, потопив остальные, то остаётся только прорываться во Владивосток, но это назовётся бегством с оставлением защиты андреевского флота над Артуром сухопутным войскам. И если Бог даст им отстоять его, то безучастие флота к родному порту, ради которого он был занят, навсегда останется пятном и укором флоту».

Между тем, положение Порт-Артура ухудшалось: японцы стягивали кольцо осады, вплотную приближаясь к стенам крепости. Это побудило Вильгельма Карловича вновь собрать совещание. Вопрос был поставлен в лоб: «Оставаться ли флоту в Артуре до конца, помогая, чем можно, на берегу в обороне Артура?»

Большинство присутствующих высказались: остаться в Артуре. Особое мнение оказалось лишь у начштаба Матусевича и командира «Севастополя» Эссена, призвавших немедленно прорываться во Владивосток.

Витгефт забрасывал наместника отчаянными телеграммами: о невозможности выйти, о минах на рейде, о необходимости помощи крепости и т. д. Алексееву в конце концов пришлось заручиться помощью самого императора.

«Невыход эскадры в море вопреки Высочайшей воле и моим приказаниям и гибель её в гавани в случае падения крепости лягут тяжёлой ответственностью перед законом, лягут неизгладимым пятном на Андреевский флаг и честь родного флота. Настоящую телеграмму сделать известной всем адмиралам и командирам», — велел Алексеев.

Возможности пойти против прямого царского приказа Вильгельм Карлович, естественно, не имел. Он начал приготовления к бою: на корабли стали возвращать свезённые на сухопутный фронт орудия и отправленных туда же членов экипажей.

Отплытие было назначено на утро 28 июля. А днём раньше сами же японцы подтвердили необходимость такого решения: утром 27-го началась бомбардировка судов, стоящих на внутреннем рейде. Враг корректировал огонь своих осадных орудий с захваченных им накануне Вольчьих гор — почему стрельба и оказалась весьма меткой. «Ретвизан» получил семь попаданий, одно из которых привело к появлению подводной пробоины.

Тут уж всем стало понятно, что далее отстаиваться в Артуре нельзя. В корабли находящейся здесь эскадры государство вложило огромные суммы народных денег, затратило на них гигантские количества человекочасов труда. Нельзя было бездарно погубить это богатство на дне порт-артурской гавани!

Однако Вильгельм Карлович был настроен самым мрачным образом. Витгефт по-прежнему не видел шансов на победу. Уйти же от врага не представлялось возможным: «Ретвизан», набравший в трюмы воды, способен был тащиться лишь черепашьим шагом, вынуждая остальные корабли придерживаться минимальной скорости. А расстояние до Владивостока превышает тысячу миль — и идти придётся поблизости от берегов Японии. Японцы, пользуясь этим, выпустят на русских орды миноносцев и миноносок. Как противостоять массовым ночным торпедным атакам? Но это ещё если кто-то уцелеет в дневном артиллерийском бою…

Командующий заранее пребывал в уверенности, что и сам погибнет. Но не повиноваться чётко выраженному приказу он не мог.

Как человек военный, да и уже достаточно поживший, Вильгельм Карлович не боялся смерти, как таковой. Но его сердце надрывала мысль о семье, о горячо любимой супруге Елене. У них было четверо детей — дочь Елена и сыновья Григорий, Александр и Владимир: все трое вслед за отцом избрали военную карьеру.

Двадцатишестилетний поручик 32-го драгунского Чугуевского полка Григорий Витгефт погиб в результате несчастного случая — и всего-то за три недели до начала войны. Его смерть легла на отцовское сердце чугунной плитой. Вильгельм Карлович так и не оправился от гибели своего первенца. Из всех детей Григорий был для отца самым любимым. Постоянным усилием воли контр-адмирал старался не показывать окружающим своего горя, но в душе его царила ночь. Эта боль изнурила прежде жизнелюбивого Витгефта, наполнила его сердце равнодушием. Ему казалось, что жизнь потеряла смысл. К чему стремиться, за что бороться, если нет больше на свете Гришеньки…

Теперь Вильгельм Карлович больше всего на свете боялся потерять Александра и Владимира. Лейтенант Александр Витгефт служил младшим минным офицером на броненосце «Сисой Великий» — этот корабль находился пока на Балтике, но должен был войти в состав второй Тихоокеанской эскадры, которой предстояло отправиться на помощь первой. А вот мичман Володя Витгефт находился рядом — нёс службу вахтенным начальником на «Пересвете». Пожалуй, хорошо, что не на «Цесаревиче» — во время боя не будет чрезмерно смущать отцовскую душу своим присутствием. Да и у «Пересвета» несколько больше шансов уцелеть, чем у флагманского броненосца…

Напоследок Витгефт отправил наместнику телеграмму: «Постараюсь честно умереть, совесть [в случае] гибели эскадры будет чиста». И ещё написал жене письмо, проникнутое настроением грусти и безнадежности…

***

Оказавшись перед лицом неприятеля, Вильгельм Карлович приятно разочаровал своих офицеров. Многие опасались, что он спасует при виде японцев. Но Витгефт вёл себя спокойно, командовал вполне разумно. Вражеские корабли виднелись слева и впереди от курса русской эскадры, пока что на большом отдалении. Однако адмирал Того быстро, со скоростью никак не менее пятнадцати-шестнадцати узлов двигался наперерез колонне, возглавляемой «Цесаревичем». Солнце находилось справа-впереди от «Цесаревича» — и Витгефту не приходилось и мечтать, чтобы занять позицию между японским флотом и солнцем таким образом, чтобы лучи слепили вражеских наводчиков.

Вильгельм Карлович велел поднять сигнал «Перестроиться в боевой порядок». Адмирал распорядился приготовиться к бою левым бортом. В 12.20 японский крейсер «Ниссин» сделал первый залп с расстояния в восемьдесят кабельтовых. Русские ответили. А десятью минутами позднее «Цесаревич», всё более склонявшийся к востоку, вдруг круто повернул вправо. Витгефт обратил внимание на неприятельские миноносцы, сновавшие далеко впереди по курсу эскадры, и предположил, что они бросают там плавучие мины. Поворот «Цесаревича» избавил эскадру от опасности непосредственного прохождения через минную банку. Именно во время выполнения этого поворота во флагманский броненосец врезался первый японский фугас…

Противники активно маневрировали. Того раз за разом пытался поставить «палочку над Т», то есть взять голову русской колонны в мощный огневой охват. Однако Витгефт — откуда только хладнокровие взялось! — успешно уворачивался, не давая загнать себя в ловушку, снова и снова возвращаясь на курс, ведущий во Владивосток.

К 12.48 головные русские и японские корабли разделяло не более сорока пяти кабельтовых. Русские наводчики пристрелялись и начали класть снаряды в цель. Около часу дня японский флагман «Микаса» получил два попадания двенадцатидюймовыми. Первый из них подрубил «японцу» грот-мачту, а второй проломил ему крупповскую бронеплиту в правом борту под носовой башней. Эти попадания не остались незамеченными и вызвали радостное оживление на мостике «Цесаревича»…

В 13.20 огонь ненадолго прекратился, так как обе эскадры разошлись на контркурсах. К тому моменту некоторое количество японских снарядов «поймали» «Цесаревич», «Полтава», «Севастополь» и «Аскольд» — но в общем почти ничего серьёзного. Японцы начали медленно разворачиваться, а потом пустились вдогонку.

Все знали, что Витгефт не обладал и десятой долей боевого опыта Хэйхатиро Того, одного из лучших в мире флотоводцев. На фоне своего оппонента этот извечный кабинетный сиделец, год протиравший брюки в штабе у наместника, этот любитель коллегиальных решений со своим извечным «беречь и не рисковать» выглядел откровенно жалко.

А тут ещё и все тактические преимущества на стороне врага! Профессиональные экипажи, прекрасные корабли… А у нас? Комендоры без должной практики и механизмы, ломающиеся уже при выходе из гавани… Казалось, неприятель должен буквально сдуть русских с поверхности Жёлтого моря. А что получилось? Жалкий бюрократ Витгефт оказался не по зубам прославленному Того! Офицеры на «Цесаревиче» положительно не узнавали своего командующего.

— Видали нашего-то! — Матусевич залихватски подмигнул каперангу Иванову. — «Я — не флотоводец»… А ведь пока что вчистую переиграл хвалёного Того!

Все разом весело заговорили.

— Глядишь, так дотянем и до темноты! А потом ищи нас, свищи! — бодрым тоном сказал флагманский штурман Азарьев.

— Да ведь явно ещё не конец, — осадил его Иванов. — Вон уже нагоняют… Они так легко нас не выпустят!

— Не выпустят, разумеется, — пожал плечами Матусевич. — Ничего, отобьёмся… Не так страшен Того, как его малюют…

Витгефт, сохраняя безучастный вид, продолжал сидеть в своём кресле. С подчинёнными беседы не поддерживал, открывал рот лишь для того, чтобы высказать отрывистым тоном очередное распоряжение. Особого воодушевления командующий не испытывал, но и окутывавший его в последние дни мрак депрессии немного развеялся. Вильгельм Карлович осознавал, что в этом первом раунде одержал тактическую победу: не дал японцам загнать себя обратно в Порт-Артур и выпутался из их огневых ловушек.

При этом Витгефт собирался до последнего уклоняться, по возможности, от повторного боестолкновения. Он получил однозначный приказ: довести эскадру до Владивостока, а вовсе не разгромить японский флот. Вильгельм Карлович распорядился увеличить скорость с тринадцати до четырнадцати узлов. Но тихоходные «Севастополь» и «Полтава» начали отставать. Эскадре пришлось вновь замедлиться.

К 13.40 догоняющие японцы сблизились с «Полтавой» на шестьдесят кабельтовых и осыпали её градом снарядов — добившись серии попаданий. А затем голова японской колонны, двигавшейся на пятнадцати узлах, вышла на траверз русской эскадры. Японцы рассредоточили огонь по разным броненосцам, и бой продолжался ещё минут пятьдесят. А потом Того отвернул и стал отставать. Этот его маневр вызвал бурную дискуссию на мостике «Цесаревича». Всем хотелось верить, что японцы отступили из-за меткой стрельбы русских артиллеристов.

До темноты оставалось пять часов. Вильгельм Карлович не сомневался, что японцы, наскоро починившись, вновь ринутся в погоню и предстоит выдержать ещё один бой. Контр-адмирал призвал членов своего штаба и предложил им высказаться.

— Я хочу выяснить ваше мнение, господа, — промолвил командующий, — по двум вопросам. Первый: можно ли отнять у японцев их выгодное положение относительно солнца? Второй: какая позиция эскадры будет наиболее выигрышной для возобновления боя?

Сразу же выяснилось, что никто не желает поставить эскадру между солнцем и японцами. Для этого требовалось занять позицию юго-западнее броненосцев Того, но из такого положения врагу куда проще было бы преградить русским путь во Владивосток — особенно с учётом имеющегося у него превосходства в скорости. По второму же вопросу разгорелся спор.

— Почему бы нам, — произнес лейтенант Кедров, старший флаг-офицер, — не принять бой на отходе, развернув наши броненосцы фронтом? Японцам в этом случае придётся догонять нас, также развернувшись во фронт. Тогда у нас появится преимущество в числе орудий, способных вести огонь.

Однако Вильгельм Карлович, поразмышляв, оба предложения отверг. Он объяснил подчинённым:

— Нам опасно сближаться с японцами. Битва на короткой дистанции может повлечь сильные повреждения наших броненосцев. С такими повреждениями они не смогут идти во Владивосток — и туда прорвется куда меньше кораблей, чем могло бы. Самое опасное — враг может выбить нашу противоминную артиллерию, её ведь броня не защищает. Японцы стянули сюда с полусотню миноносцев, не меньше. Чем мы будет отражать их атаки?

— Так что же вы предлагаете, Вильгельм Карлович? — недовольным тоном спросил Матусевич.

Он досадовал, что командующий избегает решительного боя с японцами.

— План мой прост, господа, — откликнулся Витгефт. — Надеюсь и далее избегать лобового столкновения. Если Господь будет милостив, мы уйдём в ночь с мало повреждёнными кораблями и достаточно высокой скоростью. Ночью я рассчитываю оторваться от японской эскадры, и к вечеру пройти восточнее Цусимы. Таким образом, самый опасный участок мы преодолеем под покровом тьмы. Дальше будет попроще — тем более, что навстречу нам должны выйти владивостокские крейсера. Они нас усилят.

— Вы думаете, Того позволит нам уйти так просто, ваше превосходительство? — скептически хмыкнул Матусевич.

— Посмотрим, — пожал плечами Вильгельм Карлович. — Пока что, как видите, Того ведёт себя осторожно, в ближний бой не лезет. Возможно, так будет и дальше. Не исключено, что он собирается сначала ослабить нас ночными атаками миноносцев.

— И как станем этому противодействовать? — не успокаивался Матусевич.

— Попытаемся уклоняться. Где надо, будем отстреливаться — благо наша артиллерия почти не повреждена. К тому же не забывайте, господа, что японские номерные миноносцы — а они у них самые многочисленные — довольно быстро сожгут уголь и не смогут нас преследовать. Останутся только большие миноносцы, а их куда меньше.

Попытался возразить Кетлинский — он настаивал на бое в строе фронта.

— Наша задача — не бой, а прорыв! — возвысил голос командующий.

Витгефт задумчиво обозревал свою эскадру. Крейсерский отряд — «Аскольд» под флагом контр-адмирала Рейценштейна, «Паллада», «Диана» и «Новик» — шёл колонной левее броненосцев. Ещё левее крейсеров двигались восемь русских миноносцев. Вильгельм Карлович распорядился просигналить Рейценштейну: «В случае боя начальнику отряда крейсеров действовать по усмотрению».

Затем с «Цесаревича» сообщили, что командующий желает говорить с начальником отряда миноносцев. Когда «Выносливый» приблизился к «Цесаревичу» на расстояние голоса, Витгефт в рупор осведомился у капитана 2-го ранга Елисеева:

— Вы сможете атаковать японцев ночью?

— Смогу, ваше превосходительство, — ответил Елисеев не задумываясь. — Но только в том случае, если буду знать местоположение вражеских броненосцев.

Витгефт велел миноносцам с наступлением ночи держаться близ броненосного отряда — дабы всегда иметь их под рукой и в случае необходимости быстро бросить в атаку. Потом он отдал семафором приказание по эскадре: «Ночью прожекторами не светить, стараться держать темноту». А чуть позже ещё одно: «С заходом солнца следить за адмиралом». И, наконец, третье: «Когда начнёте стрелять, стреляйте по головному».

Вильгельм Карлович старался не обнадеживать себя, не обольщаться смелыми надеждами. И оказался совершенно прав: Того снова пустился в погоню. Он нагонял русскую эскадру небыстро, но неотвратимо. Попытка увеличить ход вновь привела к тому, что «Севастополь» и «Полтава» начали отставать. Как только «Микаса» поравнялся с «Полтавой», орудия этого броненосца изрыгнули пламя — и началась дуэль. Потом голова японской колонны, медленно обгоняя русских, перенесла огонь на «Пересвет», шедший под флагом младшего флагмана Ухтомского.

«Микаса» нагонял «Цесаревича».

— Два румба влево, — распорядился Витгефт.

Командующий, приказав повернуть влево, хотел увеличить время, в течение которого Того будет обгонять русскую колонну. Благодаря этому у комендоров эскадры появилось больше времени для того, чтобы достать «Микасу». Море вокруг японского флагмана буквально вскипело от плеска падающих вокруг него снарядов — двенадцатидюймовых и шестидюймовых.

Ровно в 17.00 «Цесаревич» получил в свой борт первый во втором раунде боя снаряд — а потом ещё и ещё… Противники сошлись почти вплотную — их разделяли всего каких-то двадцать три кабельтовых. Японцы тоже сосредоточили свой огонь на русском флагмане — на броненосец обрушился град металла и взрывчатки. Вокруг корабля встали почти сплошные стены воды от недолётов. Гигантские водяные столбы обрушивались на палубу, доставая даже до рубок. Витгефт и весь его штаб, стоявшие на открытом нижнем мостике, быстро промокли до нитки.

На сей раз плотность японского огня оказалась куда большей, нежели в первом раунде. Пока что броня «Цесаревича» выдерживала удары, но все, кто не находился под её прикрытием, подвергались нешуточной опасности. В амбразуры орудийных башен всё чаще летела масса осколков с водой и едким чёрным дымом, по броне непрерывно стучали осколки. В небронированных частях корабля множились большие и мелкие повреждения. Трубы, надстройки, каюты, рубки, люки, кнехты, трапы, вентиляция, компасы, двери, бимсы, рельсы подачи боеприпасов, цистерны, трубопроводы, телефоны, переговорные трубы, прожекторы, дальномеры — всё это постепенно превращалось в груду искорёженного металла.

Матусевич спустился с верхнего мостика и подошёл к Витгефту.

— Вильгельм Карлович, не пора ли вам в боевую рубку? — начальник штаба сделал ударение на слове «вам». — Сами понимаете, лишиться командующего в разгар сражения — это не комильфо…

— В боевой рубке и так слишком тесно, Николай Александрович, — перебил его Витгефт. — Не будем создавать помех Иванову и его офицерам.

Матусевич взглянул на командующего с возмущением — подобное легкомыслие показалось ему преступным. К чести начальника штаба, о себе он не думал. Но его преследовало свежее ещё воспоминание — смятение, охватившее экипажи кораблей после внезапной гибели Макарова. Тогда японские линейные силы, окажись они рядом, могли бы уничтожить русскую эскадру. Сейчас же враг рядом — и в случае смерти командующего последствия могут оказаться куда более тяжкими, чем 31 марта.

— Всё не так уж плохо! — воскликнул Кетлинский. — Взгляните на «Микасу»!

Корабль адмирала Того окутался дымом пожаров, а несколько его крупнокалиберных пушек замолкли. Однако шедшие в кильватер флагману «Асахи» и «Фудзи» продолжали осыпать «Цесаревич» снарядами.

Матусевич предпринял ещё одну попытку.

— Вильгельм Карлович, вы не только за себя отвечаете! — прокричал он в ухо командующему. — Если не хотите в боевую рубку, так хотя бы подымитесь на верхний мостик! Там меньше вероятности, что заденет каким-нибудь обломком! Или сразу на марс, благо вон он какой вместительный!

Витгефт опустил веки. Вокруг царил сущий ад: взмётывались высоченные фонтаны воды, гремели взрывы, градом стучали осколки. Металл разрывался, словно бумага. Кричали раненые.

Но командующему, казалось, до всего этого нет никакого дела. Он словно бы прислушивался к чему-то, происходившему у него внутри. Перед умственным взором Витгефта мелькали картинки прошлого — далекого и не очень. Полузабытое детство, морской корпус, начало службы. Карьера, складывавшаяся столь удачно… Уютная и не особенно обременительная служба в штабе наместника. Любимая супруга, дети. Сын Григорий, гибель которого отняла у адмирала всю радость жизни.

А потом пришли и другие воспоминания — совсем свежие, военные. Столь неудачное для России начало боевых действий — свою долю ответственности за эти неудачи несёт и он, Витгефт. А потом горькие четыре месяца, проведённые во главе эскадры — эти месяцы, вкупе со смертью сына, внутренне состарили совсем ещё не старого и бодрого Вильгельма Карловича лет на десять.

Для него, конечно, не было секретом, что подчинённые в большинстве его презирают. Но Вильгельм Карлович внутренне утешался стихотворением Пушкина «Полководец». В судьбе героя этого произведения Михаила Богдановича Барклая-де-Толли он видел немалое сходство со своей собственной. Как там было?

Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шёл один ты с мыслию великой,
И, в имени твоём звук чуждый невзлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.

Барклая тоже презирали за то, что он не бросался в безрассудный бой, который обернулся бы для России катастрофой. Нет, он упрямо воплощал свой глубокий замысел — и, в итоге, оказался прав, а его хулители были посрамлены. Так и Витгефт, пребывал в уверенности, что, уклоняясь от навязываемого ему боя с японцами, он спасал корабли эскадры для будущего. Вильгельм Карлович свято верил, что главное — сохранить и броненосцы с крейсерами, и сам Порт-Артур до момента, когда в воды Жёлтого моря войдёт Вторая Тихоокеанская эскадра под началом вице-адмирала Рожественского, которую готовят к походу на Балтике. Соединившись, обе эскадры получат гигантское преимущество над японцами. Вот тогда и настанет для Того судный час!

Категорическое приказание наместника, подкреплённое царским авторитетом — прорываться во Владивосток, стало для Витгефта страшным ударом. Рано, слишком рано они вышли на битву с японцами!

Это верно, в течение первой половины дня им везло, но такое везение не могло продолжаться слишком долго. Витгефт ощутил нечеловеческую усталость. Да, он проиграл — но главный его проигрыш заключался в том, что он не сумел убедить в своей правоте вышестоящее начальство. Всё последующее уже не имело особенного значения: теперь поражение России предопределено. Японцы разобьют русский флот по частям — сначала порт-артурскую эскадру, а потом, дождавшись похода Рожественского, уничтожат и его. Разгром на море окажется фатальным; сухопутная армия, даже если и добьется каких-то успехов, кардинально улучшить ситуацию не сможет. Самое позднее — через год Токио продиктует Петербургу выгодные для себя условия мирного договора. А вину за это поражение возложат, конечно, на него, Витгефта. Стоит ли пытаться выжить, чтобы потом оказаться под градом плевков? Мёртвые, как известно, срама не имут…

А ещё Вильгельм Карлович никак не мог забыть, что подчинённые считали его трусом. Крепло самоубийственное желание — доказать, что это не так, хотя бы и ценой своей жизни.

Там, устарелый вождь! как ратник молодой,
Свинца весёлый свист заслышавший впервой,
Бросался ты в огонь, ища желанной смерти.

— Вильгельм Карлович! На мостик! А ещё лучше — в боевую рубку! Или на марс!

Командующий разлепил веки и вернулся в Дантов ад морского сражения. В душе вдруг заговорил слабый голосок здравомыслия: Матусевич ведь прав. Быть может и в самом деле?.. Но…

— Не всё ли равно, где помирать? — отчётливо произнес командующий.

Матусевич готов был воздеть руки в отчаянии. Но поняв, что Витгефта ничем уже не проймёшь, лишь отвернулся от него в негодовании. Начальник штаба вцепился руками в поручни и сжав зубы смотрел на «Микасу», озаряемую огнём пожаров.

Остальные члены штаба тоже пребывали в смятении. Кедров, Кетлинский, Азарьев, Эллис и Кувшинников столпились на тесном мостике вокруг Витгефта: бледные лица, бескровные губы… Среди них не было откровенных трусов, но сейчас они чувствовали себя пленниками, выставленными на расстрел. Никто из них, естественно, не мог оставить мостик, пока здесь находился командующий. Ощущение было, словно в ночном кошмаре, от которого хочешь, но не способен пробудиться. Любой миг мог стать последним — но сбежать с этого лобного места нельзя: ноги спутаны невидимыми нитями субординации и понятием об офицерской чести.

Также на мостике находились адмиральский вестовой, горнист и двое сигнальщиков, ожидавших приказов командующего. Однако Витгефт, погрузившись в себя, не осознавал, что превратил десять человек в заложников своего сумеречного душевного состояния. Он ещё лишь раз вышел из оцепенения, обратившись к вестовому:

— А сбегай-ка, братец, ко мне в каюту, принеси портрет жены…

Получив фотокарточку Елены Григорьевны, Витгефт благоговейно поцеловал её и бережно положил в карман. Перекрестился.

Матусевич кипел от гнева — его натуре претило бездействие в разгар боя. «Прямо какой-то клуб самоубийц!», — думал он. Николай Александрович взглянул на свои наручные часы Girard-Perregaux: 17.55.

Нельзя бездействовать! Матусевич решил возобновить уговоры Витгефта и шагнул к командующему. Но тут его сознание выключилось и Николай Александрович полетел куда-то во тьму….

***

Сознание возвращалось мучительно. Всё тело ныло так, будто его сначала разбили на кусочки, а потом наспех склеили. Особенно сильно болели ноги и живот. Голова раскалывалась. К горлу подступала тошнота. Матусевич, ещё плохо соображая, приоткрыл глаза — перед ними поплыли во множестве чёрные точки. Он громко застонал.

Дежуривший рядом с лежащим в постели контр-адмиралом вестовой встрепенулся, включил электрическую лампочку, поднёс воды. Лязгая зубами о край кружки, Матусевич сделал несколько глотков. Закрыл глаза и попытался ухватить обрывки разлетающихся мыслей. Это оказалось нелегко.

Прошло немало времени, когда начштаба начал соображать. Он уже разобрал, что находится в собственной каюте. Даже в его нынешнем состоянии Матусевичу не составило труда понять, что его временно вырвал из реальности взрыв японского снаряда.

«Говорил я Витгефту — нельзя так просто стоять под расстрелом!»

Но может не всё так-то уж и плохо? Во всяком случае, «Цесаревич» на плаву, а не на дне морском — судя по всему, куда-то идёт…

— Братец, — слабо позвал Матусевич, — позови ко мне Иванова.

Однако вместо каперанга Иванова в каюту пожаловал кавторанг Шумов — старший офицер «Цесаревича». В свете тусклой лампочки он казался призрачно-нереальным. Глядя на его серое от усталости лицо, обрамлённое треугольной бородкой, контр-адмирал понял, что с командиром «Цесаревича» что-то случилось. Но первый вопрос Матусевича был о другом человеке.

— Где Вильгельм Карлович?

— Он мёртв, ваше превосходительство, — Шумов ронял слова, как тяжёлые камни. — Разорвало снарядом в клочья. Одна лишь нога осталась валяться на мостике.

Матусевич откинулся на подушку. Долго молчал.

— Выпросил-таки… Упокой Господь его душу. Хороший был человек Вильгельм Карлович — да слабохарактерный… Так кто же ведёт эскадру? Ухтомский?

— Понятия не имею, — уронил Шумов. — Эскадра, должно быть, уже в Порт-Артуре. А мы идём во Владивосток — исполняем приказ государя императора.

Матусевича это известие взволновало куда больше, чем новость о гибели Витгефта. Забыв про боль, он приподнялся, опершись на постель здоровой рукой.

— Как же так? Что произошло, пока я тут валялся? Рассказывайте, Дмитрий Петрович!

Рассказ Шумова оказался максимально лаконичен.

— Японец влепил нам два двенадцатидюймовых фугаса — почти одновременно… Одним смёл радиорубку, другим надломил фок-мачту… Витгефта разорвало, Азарьеву снесло голову, Эллиса — тоже насмерть. Ещё двух сигнальщиков и горниста — тоже… Вас, Кедрова и Кувшинникова задело, но не фатально. Николая Михайловича сбило с ног. Он, как только пришёл в себя, велел адмиральский флаг не спускать — сам повёл эскадру. Не хотел её деморализовать, как после гибели Макарова.

— Правильно, — одобрительно кивнул Матусевич. — А что же дальше?

— Долго Николай Михайлович покомандовать не успел — снова попадание в боевую рубку… Драгичевича-Никшича наповал, остальных разметало. Иванов — без сознания. Рулевой привод перебит, а тут как на грех руль положен вправо… «Цесаревич» сорвался в циркуляцию, прорезал строй эскадры и чуть не врезался в «Пересвет». Меня вызвали в боевую рубку — я пытался управляться машинами. Потом велел застопорить ход. Приказал спустить флаг контр-адмирала и поднять сигнал: «Адмирал передаёт командование». Заодно подняли позывные «Пересвета» — чтоб Ухтомский точно понял, что теперь он руководит…

Матусевич выругался.

— Этот-то болван… Ну какой из него командующий? А вы что делали в этот момент?

— Пытался восстановить управляемость. Рулевой Лавров начал чинить шток привода, а Дарагана я отправил на ют наладить управление с помощью румпель-талей. Эскадра наша вся смешалась — Ухтомский, похоже, так и не начал командовать толком…

— Что ж японцы нас не раскатали в блин?

— «Ретвизан» в одиночестве пошёл в атаку на японцев — похоже, Щенснович хотел их таранить. Он, кажется, напугал Того. А потом «Ретвизан» повернул в Порт-Артур, а все остальные броненосцы — за ним. Мы плелись в хвосте. Управление толком не починили, рыскали то туда, то сюда. Того нас не преследовал. Видать и мы им тоже хорошенько всыпали!

— А у нас что?

— У нас — двадцать пять попаданий общим счетом. Броня, машины и орудия целы. Правда, приняли с полтораста тонн воды… Трубу нам раскроило, но угля должно хватить. Я предложил офицерам — продолжить прорыв, а Артур не возвращаться! Там нас ждёт только гибель под огнем японских батарей. Все согласились. Дождались темноты и легли на первоначальный курс. И вот идём…

— Иванов в себя пришёл? — осведомился Матусевич.

— Да, как раз перед вами очнулся.

— Мне надо поговорить с ним о дальнейших действиях, — бывший начштаба вновь откинулся на подушку. — Быть может, придётся забежать в нейтральный порт, подлатать броненосец хоть наскоро… Эх! Вильгельм Карлович, Вильгельм Карлович!