Всё о Еве: как Пабло Пикассо сражался за кубизм — и за жизнь своей музы

Пикассо, славившийся чёткими формулировками, заявил однажды, что для него существует лишь два типа женщин — богини и подстилки. Но если смотреть правде в глаза, не позволяя изображению двоиться и троиться, то всё было несколько иначе. Он влюблялся в богиню, после чего, как правило, стремился превратить женщину, которой поклонялся, в ту самую подстилку. Иногда получалось, иногда нет, но впоследствии он почти всегда терял к своей избраннице всякий интерес. Единственным исключением стала Марселла Юмбер.

Для Пикассо не существовало характерного женского типа, которому он отдавал бы предпочтение: возлюбленные Пабло напоминают друг друга не больше, чем его работы разных периодов. Пышнотелая рослая Фернанда была антиподом хрупкой Марселлы Юмбер (это, кстати, тоже nom de guerre^* — на самом деле девушку звали Ева Гуэль), Пабло называл её «куколкой». 

Появление Марселлы-Евы в жизни Пабло совпало с новым периодом в его творчестве — кубизмом. Этот стиль Пикассо изобрёл совместно с французским художником Жоржем Браком. Вот что рассказывала о рождении кубизма Гертруда Стайн: «Поначалу когда Пикассо захотел изображать головы и тела не так как видят их все, что было задачей других художников, а так как их видит он, как видит их человек не привыкший знать на что он смотрит, поначалу он неизбежно стал склоняться к тому чтобы писать их так как из глины лепят скульпторы или как рисуют дети в профиль»^*. То есть главным для него теперь было не «ожидаемое зрелище», а максимально очищенное от сора впечатлений непосредственное восприятие.

По мнению Стайн, настоящий кубизм начался не с «Авиньонских девиц», а с испанских пейзажей, которые Пикассо привёз в Париж после очередной поездки на родину. Писательница считала, что сама природа и архитектура Испании кубистичны; Стайн демонстрировала возмущённым зрителям фотографии испанских деревень, доказывая, что Пикассо ничего не преувеличивал, — разве что самую малость. Его желание «разложить изображение» на составные части, сделать его объёмным и нарушить ожидания зрителя совпало с переломом, который переживало в то время изобразительное искусство.

Всё новое в живописи было уже сто раз сказано ещё в XIX веке. Импрессионисты подготовили почву, Сезанн и Матисс взрыхлили и удобрили её, и вот явился подлинный революционер, не ведающий сомнений и стыда. Пикассо действительно считал, что ему позволено всё, так как он рисовал не хуже Рафаэля, — но знал ли он, что его творческие методы возьмут на вооружение художники будущего, даже приблизительно не обладающие подобными талантом и умениями? Что всё искусство к концу XX века выродится в «творчество за рамками мастерства»?..

Кубизм родился из жажды наконец-то сказать новое слово, а не просто шокировать публику. До Пикассо, как пишет всё та же Стайн, «никто и не пытался передать видимое не таким каким человек его знает а таким какое оно есть когда человек смотрит не вспоминая что раньше уже видел его».

Вот какой период творчества Пикассо выпал на долю Марселлы-Евы — самая настоящая революция в искусстве! А в искусстве девушка разбиралась неплохо: до Пикассо она встречалась с художником Луи Маркусси, ещё одним апостолом кубизма. Миниатюрная брюнетка Марселла была на четыре года младше Пабло, и он, если обращался к ней по имени, всегда говорил только Ева. Первая женщина на земле (Лилит-Фернанда давно забыта), обновление и вообще блаженство!

Ева не cобиралась выходить за него замуж или рожать детей, она всю себя посвятила тому, чтобы обеспечить Пабло творческую атмосферу. Со временем девушку приняли даже друзья Пабло, поначалу относившиеся к ней прохладно. Ева не стремилась быть в центре внимания, но всячески старалась наладить для Пикассо комфортный быт: готовила, вела хозяйство, а в свободное время устанавливала контакты с маршанами и коллекционерами, словом, исключительная была женщина.

Неудивительно, что Пикассо решил познакомить её с родителями и повёз ради этого в Барселону (впрочем, с родителями он знакомил и Фернанду, матери Пикассо та очень понравилась). Конечно же, Ева была увековечена во многих его картинах с говорящими названиями «Моя красавица» (1913, Музей искусств, Индианаполис), «Скрипка. Я люблю Еву» (1912, Городская галерея, Штутгарт)…

Увековечена-то увековечена, вот только разглядеть здесь Еву сможет не всякий. Интересно, что её подлинного, узнаваемого портрета Пикассо нам так и не оставил. Он как будто скрывал настоящее лицо возлюбленной от публики, прятал её, как скрипку в футляре. Скрипка и гитара — популярные мотивы в кубизме Пикассо — напрямую связаны с Евой Гуэль: эти музыкальные инструменты ассоциируются с изящной женской фигурой.

Пабло был по-настоящему счастлив с Евой, практически не смотрел на сторону и бесконечно благодарил возлюбленную за поддержку, которую она оказывала ему в тяжёлое время: и после смерти отца художника в 1913-м, и в тот страшный год, когда началась Первая мировая война. Все друзья и коллеги Пикассо ушли на фронт добровольцами. Даже поляк Аполлинер, раненный впоследствии осколком снаряда.

Пикассо воевать не пожелал — его интересовало лишь искусство, и французы хорошо это запомнили… Много позже он напишет «Гернику» (1937, Музей королевы Софии, Мадрид), свою знаменитую работу, осуждающую ужасы войны, и лишь после этого Франция «простит» ему 1914 год.

Пока друзья воевали за свободу, Пикассо сражался за кубизм — и за жизнь Евы. Обладавшая хрупким здоровьем, она заболела туберкулёзом, лечить который в те годы умели плохо, да и клиники в Париже были заняты ранеными, прибывавшими с фронта. Всё-таки Пабло пристроил свою возлюбленную в больницу, ей сделали операцию, но это не помогло. Бедняжка мучилась, страшно исхудала — весила всего 28 килограммов. Лечение не действовало, и в декабре 1915 года Ева Гуэль скончалась. Скрипка смолкла, а Пабло остался в одиночестве — и снова в глубокой депрессии.

_{Отрывок из книги Анны Матвеевой «Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо». М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2024.}