Кочевая кузница: как сибирские народы обеспечивали себя всем необходимым, задолго до появления промышленности

В начале XIX века путешественники были увлечены изучением быта традиционных народов. В 1894 году по заданию администрации Приамурского генерал-губернатора чиновник особых поручений Петр Шимкевич отправился в Буреинский горный округ, который имел особое значение как золотопромышленная территория, но был на тот момент мало изучен.

Коллекция для музея

Пояс для шамана

Особое внимание Петр Шимкевич уделял изучению шаманов. Он сумел заслужить доверие якутских и нанайских (гольдских, как их тогда называли) жрецов и даже умудрился договориться с одним из них об участии в собрании Географического общества: 7 декабря 1895 года шаман Оджал провел для членов РГО камлание и спел несколько легенд.

В книге «Материалы для изучения шаманства у гольдов» Шимкевич описал все, что сумел узнать о загадочной профессии. Вошли в его труд и особенности наряда этих людей.

Исследователь отмечал, что практически главной деталью обрядового одеяния считается полированный медный круг «толи», который при помощи ремешков закрепляется у жреца на груди. «В нем отражаются деяния людей, как добрые, так и дурные, и он имеет возможность узнать истину. Когда шаман начинает надевать свой костюм, то помощник шамана вынимает из его сумки толи (чем больше пар, тем богаче шаман), обрызгивает их изо рта ханшиной или русской водкой и надевает на шамана», — делился деталями Шимкевич.

Другим непременным атрибутом был широкий кожаный пояс, к которому крепились конусообразные железные трубки, а иногда и еще несколько зеркал толи. Подобный элемент одежды составлял пару бубну и обеспечивал шаману музыкальное сопровождение, необходимое для ритуала.

«Трубки конгокто прикрепляются к талии и во время пляски шамана, который, выделывая свои па, усиленно вертит задом, ударяясь друг о друга, производят невероятный шум, составляющий, как бы, аккомпанемент песни и такт пляски. Иногда гольды надевают на себя по два и по три пояса: у маньчжурских и гольдских шаманов трубочки конгокто навешиваются также на спине халата, на высоте плеч и по рукавам до локтя».

Куй железо, пока горячо

Среди предметов, пользовавшихся большим спросом и в быту, и на ярмарках, особое место, согласно описи Шимкевича, занимали вещи, сделанные кузнецами: топоры, ножи, котлы, оружие и украшения.

«Якутка любит металлические украшения, состоящие из ошейника, сюрах (креста), серег, бегок (браслета), нагрудника, который опускается на спину, пояса также с металлическими бляхами. Украшения преимущественно из серебра», — указывал в описании коллекции якутских предметов директор этнографического музея при Приамурском отделения ИРГО в Хабаровске В. К. Арсеньев.

Технологию работы мастеров по металлу, создающих все необходимые вещи, подробно описал другой исследователь, Вацлав Серошевский, в 1894 году удостоенный за свои труды Малой золотой медали ИРГО. Он отмечал, что такие ремесленники, как правило, селятся недалеко от залежей руды, но при необходимости всегда могут сняться с места.

«Якутская кузница до сих пор осталась подвижной кузницей кочевника, а якутский кузнец — бродячим мастером, охотно перебирающимся из одной местности в другую, из юрты в юрту, то по вызову богатых работодателей, то по личному усмотрению. Главные его инструменты: мех, керт, наковальня, кыстык, клещи, кытыгас, молот, напилок, иги. Все эти вещи и посейчас очень схожи с теми, которые изображены в монгольской кузнице XVIII столетия Палласом», — писал путешественник.

Конечно, возможности такой «кочевой» кузни были довольно ограничены. Например, сварить мелкие вещи, раздувая воздух якутскими мехами, было затруднительно: они начинали гореть, поскольку воздуха кожаный рукотворный мех давал много, «отверстие его жерла широко, что мешает сосредоточить накаливание на небольшом пространстве».

С другой стороны, мощность его была невелика — чтобы расплавить кусок руды весом около 4 кг, требовалось засадить всю семью за работу, поскольку раздувать приходилось одновременно четыре меха. Да и на этот процесс нужно было, по наблюдениям Серошевского, «чуть ли не вдвое больше времени в сравнении с русскими кузнечными мехами». Зато их удобно было использовать в полевых условиях, поскольку «они без всякого затруднения раскладываются и примащиваются ко всякому камельку или даже просто во дворе».

Кузнец, как правило, сидел на маленьком стульчике, практически на корточках перед низкой наковальней. Последняя отличалась небольшим размером, так что даже в два молота мастера работали крайне редко, а что металл можно ковать в три или четыре молота, тут и вовсе не верили.

Добывать руду в полярных условиях — отдельная задача. Ни о каких рудниках здесь речь, конечно, не шла. Сырье приходилось искать на поверхности земли или по берегам рек, в лучшем случае — выкапывали неглубокие шахты и ямы. Высушив и раздробив полученную руду молотком, ее отправляли в печь, а уж какой металл оттуда выйдет, становилось ясно уже в процессе.

«Иногда получается прекрасное мягкое, волокнистое железо, иногда высокого достоинства сталь; чаще всего помесь того и другого, гибкая и вместе с тем доступная закалке. Ее-то ставят выше всего якуты, называя „якутским железом“ саха тимир, в отличие от чистого, мягкого железа, русского, нучча тимир», — отмечал Серошевский.

При всей кустарности процесса такие кузни позволяли якутам выковывать все необходимое, причем не только утилитарные предметы быта, но и украшения, требующие более тонкой работы. Носили их не только женщины. Якутские старосты надевали особые знаки отличия в виде нагрудных крестов и наборных поясов, декорированных металлическими бляшками. Требовало особых «аксессуаров» и ритуальное одеяние шаманов.

По мнению историков, именно умение работать с металлом позволило якутам успешно освоить северные и арктические пространства. В 1941 году в местечке Сата Ньурбинского улуса прошла последняя варка железа. Из-за развития промышленности кустарный промысел якутов стал забываться. Сейчас о нем остались лишь воспоминания исследователей.