Летом 1825 года Яков Виллие, лейб-хирург Александра I, с беспокойством сообщил, что здоровье императрицы Елизаветы Алексеевны серьезно ослабло и ей не стоит оставаться зимой в Петербурге. Нужен был южный климат — поэтому в сентябре царская чета переехала в Таганрог.
Пока супруга принимала лечение, Александр решил совершить инспекционную поездку в Крым. 20 октября он отправился в путь. В дороге царь простудился, но поездку не прервал и вернулся в Таганрог уже в горячке. Болезнь прогрессировала. 19 ноября император скончался. 13 марта 1826 года гроб с его телом был захоронен в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга.
Старец из ниоткуда
4 сентября 1836 года кузнец одной из деревень Пермской губернии доложил полиции: мол, заезжал к нему один весьма подозрительный старец на телеге с просьбой подковать лошадь, и уж больно не по-крестьянски держал себя этот проезжий, и уж больно уклончивы были все его ответы на расспросы. Старца задержали. Никаких документов при нем не было, зато шрамы на спине говорили, что он не всегда был в ладах с законом.
Себя старец назвал Федором Кузьмичом Кузьминым (Феодором Козьмичем Козьминым), неграмотным и не помнящим своего происхождения. За бродяжничество он получил двадцать ударов кнутом и был сослан в Сибирь. 26 марта 1837 года вместе с партией ссыльных Федор Кузьмич прибыл в Томск. Распределили его в Боготольскую волость Томской губернии, на Краснореченский винокуренный завод. Но из-за возраста старца Федора к принудительным работам на заводе не привлекали, и он прожил в тех краях пять лет в молитве и незатейливых хозяйственных заботах.
Когда старцу вышел срок запрета на передвижение по губернии, он начал странствовать по селам, добывая пропитание обучением ребятишек грамоте, истории и Священному Писанию. Плату он брал только пищей, всегда отказываясь от денег. Его непритязательности и усердия в молитве вполне хватило для того, чтобы превратиться в глазах местных жителей из ссыльного старика в праведного странника, житейские советы которого всегда приходились к месту и приносили пользу.
В общем, старец Федор стал достопримечательностью уезда. Но не было среди его жителей ни одного, кому бы Федор Кузьмич открыл, кто он и откуда.
Святой император
Как-то старец сидел в доме своего благодетеля Семена Сидорова, построившего ему небольшую избушку в станице Белоярской, недалеко от Краснореченского завода, где Федор Кузьмич мог пребывать в уединении и молитве. А у Сидорова в это время жил ссыльный казак по фамилии Березин, служивший прежде в охране Александра I. Когда Березин увидел Федора Кузьмича, то чуть было не лишился чувств.
По рассказу казака, пред ним стоял сам император, только сильно постаревший. Все: комплекция, рост, глаза, сразу узнаваемая сутуловатость и привычка держать руку на груди — были абсолютно такие же, как у Александра Павловича. Федор Кузьмич, поймав на себе взгляд Березина, поспешил уйти. «Он! Истинный крест — он! — говорил соседям Березин. — Но как же так? Я же участвовал в параде при его похоронах!»
Весть облетела сначала уезд, а потом и губернию. Позже случилось еще два случая: императора в старике узнал священник Иоанн Александровский, долгое время живший в Петербурге, и два царских истопника, сосланных в Сибирь за какой-то проступок. Было еще несколько «узнаваний», но они уже относятся к области фольклора.
Старец же явно тяготился всеобщим вниманием. Стремясь к уединению, он даже оставил свою избушку в Белоярской и ушел сначала в село Зерцалы, а спустя несколько лет (1849) — в Краснореченское. Там ему построил келью крестьянин Иван Латышев. Вскоре местные жители обнаружили, что посещают старца не только простые обыватели, но и люди весьма знатные. Например, Иркутский епископ Афанасий, с которым «неграмотный» старец, «не помнящий родства», вел долгую беседу на французском языке. В другой раз видели гусарского офицера из Петербурга, похожего на наследника престола Николая Александровича. В глазах сибиряков все эти визиты наделялись «тайным многосмыслием», будоражащим воображение.
Однако старец упорно не раскрывал тайну своего происхождения. Правда, с его губ иногда срывались оговорки, подхватываемые молвой и разносимые по всей губернии. Рассказывают, что один раз в доме, где гостил Федор Кузьмич, вслух читалась книга, в которой приводилась беседа между Александром I и Наполеоном. Старец Федор в это время находился в боковой комнате, совершая молитву. Вдруг, после прочтения очередной реплики российского императора, послышался его голос: «Никогда я ему этого не говорил». Позже Федор Кузьмич все время отнекивался — мол, почудилось всем…
Но вообще, он любил рассказывать о кампании 1812 года, приводя такие подробности, которые мог знать только человек, принимавший непосредственное участие в тех событиях в звании никак не ниже бригадного генерала. Иногда рассказ его касался даже эпизодов, о которых могли знать только лица, пользующиеся полным доверием императора. Вот одна из знаменитых его историй, связанная с обстоятельствами, побудившими Александра I передать командование армией Кутузову:
«Когда французы подходили к Москве, — рассказывал Федор Кузьмич, — император Александр припал к мощам Сергия Радонежского и долго со слезами молился этому угоднику. В это время он услышал, как будто бы внутренний голос сказал ему: „Иди, Александр, дай полную волю Кутузову, да поможет Бог изгнать из Москвы французов! Как Фараон погряз в Чермном море, так и французы [погрязнут] на Березовой реке (Березине)“».
Рассказ можно было бы счесть за простую легенду, если бы не последняя фраза: это цитата из письма, посланного Александру Московским митрополитом Платоном 14 июля 1812 года. Само собой разумеется, что с этим письмом мог быть знаком очень ограниченный круг людей.
Есть и еще один любопытный эпизод из жизни сибирского старца. В Краснореченском была у него любимица — сирота Сашенька, воспитанная приходским священником. Когда ей исполнилось двадцать два года (1849), она отправилась на богомолье и во время посещения Почаевской лавры познакомилась с графиней Анной Ивановной Остен-Сакен. Та пригласила ее пожить у них в Кременчуге. И надо же было так случиться, что как раз в это время в город приехал сам император Николай Павлович, возвращавшийся из южных губерний. И остановился он у четы Остен-Сакен. Так вот, в одном из разговоров Саша рассказала царю о Федоре Кузьмиче.
По ее словам, после ее истории Николай Павлович «как будто насупился». А потом написал записку и передал ей со словами: «Если ты будешь в Петербурге, заходи во дворец, покажи эту записку, и тебя нигде не задержат».
Вернувшись, Саша сообщила об этом эпизоде Федору Кузьмичу. А потом «спроста» и говорит: «Батюшка Федор Кузьмич! Как вы на императора Александра Павловича похожи». Тут, по ее словам, старец Федор даже в лице поменялся, весь нахмурился и спрашивает: «А ты почем знаешь? Кто тебя так научил говорить мне?» Саша оробела: «Никто. Это я так, спроста сказала. Я видела во весь рост портрет императора Александра Павловича у графа Остен-Сакена. Мне и пришло в голову, что вы на него похожи. И так же руку держите, как он!» На это Федор Кузьмич ничего ей не ответил, а отвернулся и пошел в другую комнату. По его щекам текли слезы.
Многие ломали головы над тайной Федора Кузьмича, высказывались самые разные мнения, но в одном все были едины — этот человек не иначе святой. Пошли уже разговоры о его чудесах: там — беглого каторжника-убийцу разоблачил, тут — священника исцелил, еще где-то счастливый брак предсказал. Все шли к нему отвести душу. Многие даже уговаривали приехать к ним пожить. Среди прочих был и купец из Томска Семен Хромов.
Он знал Федора Кузьмича уже много лет, с той поры, когда тот путешествовал по губернии. В 1858 году Хромов все-таки уговорил подвижника переехать к нему в Томск. Старец поселился во флигеле купеческого особняка на Монастырской улице. Любил он проводить время и на купеческой замке недалеко от города.
Хромов полностью верил и в святость, и в венценосность своего гостя. Но сам старец никаких определенных сведений о себе не давал. 19 января 1864 года, когда Федор Кузьмич уже лежал на смертном одре, Хромов все же решился спросить прямо: «Есть молва, что ты, батюшка, не кто иной, как Александр Благословенный. Правда ли это?» По его словам, старец, услыхав это, стал креститься и говорит: «Чудны дела твои, Господи… Нет тайны, которая бы не открылась». На следующий день он умер.
Бремя покаяния
На первый взгляд, легенда о Федоре Кузьмиче могла бы показаться плодом народной фантазии. Но император действительно мечтал оставить трон, о чем сохранилось немало свидетельств. Например, известен разговор царя за обедом 8 сентября 1816 года, записанный его адъютантом Александром Данилевским:
«"[Император], — говорил Александр, — должен оставаться на своем месте лишь до тех пор, пока его физические силы будут позволять это или, чтобы сказать одним словом, до тех пор, пока он в состоянии садиться на лошадь. После этого он должен удалиться». При этих словах на устах государя появилась выразительная улыбка, и он продолжал: «Что касается меня, то в настоящее время я прекрасно себя чувствую, но через десять или пятнадцать лет, когда мне будет пятьдесят, тогда…» Тут несколько присутствующих прервали императора…»
А вот отрывок разговора Александра с братом Константином, наместником Польши, состоявшегося в 1819 году и также записанный Данилевским:
«Я хочу абдикировать (уйти с престола. — Прим. авт.), — сказал император. — Я устал и не в силах сносить тягость правительства; я тебя предупреждаю для того, чтобы ты подумал, что тебе надобно будет делать в сем случае».
Но оставить трон императора побуждала не только физическая усталость. Александр был и душевно измучен. Он не мог простить себе участие в заговоре против отца — Павла I. Вернее, непосредственно в заговоре он участия не принимал, но знал о нем и знал, что после свержения родителя власть перейдет к нему. К этому его подготовила бабка — Екатерина II. Не терпевшая Павла, она убедила любимого внука в неспособности его отца управлять страной. Заговорщики дали Александру обещание, что Павел останется жив. Но клятву не сдержали. Это был страшный удар для молодого царя.
С тех пор самообвинения в отцеубийстве топили его в волнах депрессии. В молодости у Александра еще хватало сил, чтобы не впадать в отчаяние от гнетущих размышлений, но после сорока справляться с ними становилось все тяжелее. На всю свою жизнь он смотрел теперь как на кару за смерть отца. В частности, это касалось и провала его планов реформирования России. Проекты были самые широкие: перестройка административной системы, решение вопроса о крепостных крестьянах и даже Конституция. Но, по большей части, все осталось нереализованным.
Существует много точек зрения о причинах неудач внутренней политики Александра, но сам император воспринимал их как небесную кару: ты думал, что твой отец плохо управляет государством, — так вот и сам плохо управляй им и стыдись. И Александра Павловича, как искреннего христианина, безусловно посещали мысли о покаянии, которое было возможно только после оставления престола.
В связи с этим любопытно отношение Александра к движению декабристов. Еще в 1818 году царь получил известие о покушении, которое готовил на него Иван Якушкин. По словам Николая I, «с той поры весьма заметна была в государе крупная перемена в расположении духа, и никогда я его не видел столь мрачным, как тогда». Советские историки обычно толковали это свидетельство как доказательство трусости императора. Но вряд ли это корректно: о каком страхе может идти речь, если заговорщика даже не арестовали? Если в Александре и был страх, то это был страх Божий: в глазах императора Якушкин был всего лишь орудием Провидения.
В 1821 году на стол Александра лег подробный донос, касающийся деятельности «Союза благоденствия», члены которого хотели дать России Конституцию и отменить крепостное право. Замечателен ответ Александра на предложение генерал-адъютанта Иллариона Васильчикова применить к заговорщикам самые суровые меры — «Не мне их карать». И снова никто не был арестован.
Последний донос о заговоре был представлен царю 18 октября 1825 года. За месяц до его смерти! Не хотел ли Александр своим уходом с трона развязать декабристам руки? Пусть сделают то, что не удалось ему.
Но это всего лишь предположение, хотя в целом очевидно, что желание Александра покинуть престол не было спонтанным. А если государь сошел с трона и подался в странники, значит, смерть в Таганроге — это фикция, и вместо императора похоронили кого-то другого.
Этому есть некоторые подтверждения. Сразу озадачивает протокол вскрытия тела. На бедрах царя обнаружились пятна темно-красного цвета. В документе сказано, что это следы от горчичников. Но зачем при малярии (болотной лихорадке), которую диагностировали врачи, ставить горчичники на бедра? К тому же, те же самые лекари свидетельствуют в воспоминаниях о полном нежелании императора принимать какое-либо лечение. Необъясненным остается и красное пятно на спине Александра, якобы оставленное пластырем. В протоколе также сказано, что все тело покойного приобрело темно-оливковый цвет, якобы из-за разлития под кожей венозной крови, хотя при малярии ничего подобного не происходит.
Спустя некоторое время было высказано предположение, что у императора был брюшной тиф. В начале ХХ века это решил проверить князь Владимир Барятинский. Убрав имя и титул покойного, он разослал протокол вскрытия четырем ведущим российским врачам с просьбой установить диагноз: тиф, малярия или кровоизлияние в мозг. Все четверо заявили, что ни о малярии, ни о тифе не может идти речи, поскольку при этих болезнях поражается кишечник и увеличивается селезенка. В протоколе не говорится ни о том, ни о другом.
Двое из специалистов согласились с тем, что причиной смерти стала мозговая травма. Поэтому сторонники версии перевоплощении Александра в Федора Кузьмича полагают, что в гроб было положено тело фельдъегеря Николая Маскова. Масков как раз незадолго до смерти императора упал с коляски и умер от травмы головы. В этом случае объясним и темный цвет кожи покойного: это мог быть общий ушиб или начало разложения, поскольку труп фельдъегеря хранился уже несколько дней.
Известно, что Масков был очень похож на Александра Павловича и даже имел кличку «император». Косвенно эту версию подтверждают еще два обстоятельства: гроб с телом царя за всю дорогу от Таганрога до Петербурга открывали всего только три раза и то не при дневном свете, а те, кто видел тело, поражались изменению черт лица покойного. Ходят упорные слухи, что когда в 1921 году гробница Александра I была вскрыта, гроба в ней не оказалось.
Двойной грех
Достаточно ли этих фактов для того, чтобы отождествить старца Федора с Александром? На наш взгляд, определенно нет. Сейчас в распоряжении ученых только легенды и косвенные доказательства. Хотя возможность тождества старца и императора мы вполне допускаем.
Мотив у Александра был. Было и с кого взять пример. По одной из легенд, сходным образом поступил Карл V, император Священной Римской империи. Говорят, он присутствовал на собственных похоронах, а потом принял постриг в монастыре Сан-Херонимо де Юсте. И еще одно важное обстоятельство: старец Федор хотя и не признал себя императором, но ни разу не сказал определенное «нет».
Помочь в разрешении столь запутанного вопроса, пожалуй, могла бы графологическая экспертиза. После смерти у старца нашли мешочек, в котором хранились две небольшие зашифрованные записки. Содержание их туманно, но для нас главное — почерк. Говорят, что когда записки увидел знаменитый юрист Анатолий Кони, он твердо заявил, что это почерк Александра. Однако более строгой экспертизы с той поры не проводилось.
В 1909 году оригиналы записок таинственным образом исчезли. Остались только фотокопии. Но из-за их качества ни один уважающий себя эксперт не берется дать однозначный ответ, хотя многие соглашаются — почерки похожи.
Среди современных исследователей, занимающихся легендой о Федоре Кузьмиче, существуют три точки зрения, о сути которых легко догадаться. Так, Виктор Федоров, автор книги «Сфинкс неразгаданный», твердо убежден в том, что старец Федор — это Александр I.
Прямо противоположной точки зрения придерживается Валерий Привалихин, написавший несколько очерков, объединенных в книгу под названием «Так был ли старец Федор императором Александром?» А Андрей Сахаров, перу которого принадлежит фундаментальная монография «Александр I», призывает избегать крайностей и критически относится к фактам.
В 2000 году вышла книга «Александр I». Ее автор Александр Архангельский выдвинул очень оригинальное, на наш взгляд, предположение. Федором Кузьмичом был некий подвижник, с церковного благословения взявший на себя все грехи покойного императора. Ему нужно было совершить двойное искупление: искупив Александра, искупить себя. Это очень редкая форма послушания, но в восточнохристианской традиции она встречается.
Конечно, все сомнения разрешила бы экспертиза ДНК. Если даже гробница Александра I действительно пуста, что само по себе уже скажет о многом, можно было бы сравнить генетический код старца Федора и матери императора Марии Федоровны. ДНК Павла I для этого не подойдет: предполагают, что он не был отцом Александра — зря, может быть, тот так терзался?
Материал опубликован в октябре 2009 в проекте «Телеграф Вокруг света», частично обновлен в мае 2024