Блондин с высоким напомаженным хохлом-тупеем, в золотых очках на длинном тонком носу, в зелёном фраке с длинными фалдами и перламутровыми пуговицами, в коричневых брюках с какими-то разводами и в цилиндре. Да-да, это Николай Васильевич Гоголь. Природа дала ему светлые волосы, которые, впрочем как и душевный покой, были принесены в жертву желанию жить в Петербурге.
- Источник:
- Vidimages / Alamy via Legion Media
В его родной Украине существовало поверье, что коль уж собираешься ехать в столицу империи — обрей волосы. Не то от столичной воды, неровен час, все вылезут. Гоголь сначала было не послушал, а потом и сбрил. А те взяли и сыграли такую шутку, кунштюк — выросли темными. Вот так невинно начинался трагический поединок между Николаем Гоголем и Судьбой.
Жилет как зеркало души
Мы представляем автора «Ревизора» в основном по портретам кисти Фёдора Моллера, поэтому в приведенном выше описании нам непривычна не только шевелюра литератора, но и его костюм — ведь мы привыкли к темной строгости его одежды. На самом деле Гоголь вполне мог прийти в общество в желтых панталонах и бирюзовым жилете со взбитым коком.
Его можно было встретить и в гранатовом сюртуке и бархатной жилетке, расшитой красными мушками по темно-зеленой материи в окружении желтых пятнышек. Нередко даже он сам кроил себе новые наряды. Но общество находило гоголевские пристрастия довольно безвкусными. Брат знаменитой Александры Смирновой-Россет Лев Арнольди, чиновник по особым поручениям при калужском губернаторе, как-то колко подметил: на первый взгляд складывалось впечатление, что Гоголь мало заботился об одежде, «а между тем видно, что он много думал, как бы нарядиться покрасивее».
- Источник:
- Wikimedia Commons
Но мы не забавы ради ведем здесь разговор о гоголевских костюмах. Этот сюжет — всего лишь пример для того, чтобы уловить главное: характер взаимоотношений между Гоголем и миром. И он здесь очевиден — это психологическая дисгармония, несовпадение поведенческих норм, жизненных стилей и образа мысли, которое одна из сторон никак не может осознать, что время от времени ввергает ее в состояние неадекватности. По сути не что иное, как максимальная интровертность — идеальная основа для таких недугов. И Гоголю, по мнению большинства психиатров, была уготована печальная участь тоже находиться в их власти.
Гениальная посредственность
Социальная неадекватность была характерна для Гоголя еще в школьные годы, которые он провел в Нежинской гимназии высших наук. Там его даже прозвали «таинственным карлой» за необщительность и неопрятность. Волосы его всегда были нечесаны и немыты, в карманах — потекшие медовые пряники, припасенные для съедения на задней парте во время урока.
На рынке у баб-хохлушек Николенька покупал грушевый квас. Правда, напиток имел свойство привлекать в гимназическую спальню немало ос, за что его счастливый обладатель время от времени изгонялся во двор. Из-за этой неряшливости многие не подавали Гоголю руки и даже оскорбляли, а начальство делало одно строгое предупреждение за другим. Но пятнадцатилетний маргинал был невозмутим:
«Отвечать на оскорбленье? Да кто же может сказать, что я его принял? Я считаю себя выше всех всяких оскорблений, а потому и не принимаю его на себя»
Все свое окружение Гоголь записал в «существователи», которые только и делают, что досаждают ему своей грубостью, тупостью и самодовольством. Он верил, что после окончания учебы покажет всем, на что способен. «Существователи» платили той же монетой, весьма справедливо обращая внимание Гоголя на его плохую учебу, особенно по языкам.
- Источник:
- Wikimedia Commons
По словам однокашника автора «Мертвых душ» Николая Артынова, «Гоголь был самая обыкновенная посредственность, и никому из нас и в голову не приходило, чтобы он мог в последствии прославиться на поприще русской литературы».
И вот такой плохо образованный и ни в чем себя не проявивший Николай Гоголь в 1828 году уезжает из родной Васильевки покорять Петербург. Можно сказать, что он просто верил в свое счастье, но психиатр непременно увидит здесь начальное проявление болезненно-маниакальной убежденности Гоголя в собственном превосходстве.
В любом случае, нет ничего удивительного в том, что с самого начала карьера Гоголя не задалась. В Департаменте государственного хозяйства и в Департаменте уделов он прослужил в общей сложности чуть больше года. Его не приняли в театр, а первое крупное произведение — идиллию в стихах «Ганц Кюхельгартен», опубликованную в 1829 году под псевдонимом В. Алов, подвергли такому осмеянию, что автор был вынужден скупить весь тираж и сжечь его. Наконец, Гоголю по протекции известного в те годы литературного критика Петра Плетнева удалось устроиться на «приличное» место — учителем русского языка в дом самого генерала Петра Балабина, героя войны 1812 года, теперь командовавшего 1-го округа Отдельным корпусом жандармов.
Молодой учитель сразу посвятил учеников в свое отношение к предмету их занятий. «В русском языке, — заявил он, — главное дело — умение ставить ять и е, а это вы и так знаете, как видно из ваших тетрадей. Просматривая их, я найду иногда случай заменить вам кое-что. Выучить писать гладко и увлекательно не может никто; эта способность дается природой, а не ученьем». С тех пор Гоголь говорил о чем угодно — об истории, географии, биологии — только не о грамматике. Ученики были счастливы.
Первый визит Дамы в черном
В это же время с Гоголем происходит один загадочный эпизод, до сих пор вызывающий споры среди его биографов. Речь идет о его путешествии в Германию, длившемся с 13 августа по 22 сентября 1829 года. Неясны его мотивы. Сам Гоголь говорил о некоем «противувольном влечении».
Да и было ли это путешествием? Гоголь побывал в и , но не вынес никаких впечатлений и столь же спонтанно вернулся на родину. Создается впечатление, что Гоголь просто бежал. А бежать он тогда мог только от самого себя. Вероятно, это был первый, еще несильный и неосознанный депрессивный приступ: в одном из писем Гоголь прямо говорит о грусти, которая была его спутницей в этом приключении.
Обычно этой истории не придают особого значения. Однако, на наш взгляд, случившееся нужно расценивать как эпизод в процессе, сделавшем Гоголя Гоголем. Связь между начавшейся литератора и появлением произведений, принесших ему всероссийскую известность, для нас вполне очевидна.
По возвращении на родину молодой литератор начинает работать над задорными «», первая часть которых выйдет в 1831 году. И в своей «» автор прямо указывает причину, по которой он взялся за перо:
«Причина той веселости, которую заметили в первых сочинениях моих, показавшихся печати, заключалась в некой душевной потребности. На меня находили припадки тоски, мне самому необъяснимой, которая происходила, может быть, от моего болезненного состояния. Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе всё смешное, что только мог выдумать. Выдумывал целиком смешные лица и характеры, поставлял их мысленно в самые смешные положения, вовсе не заботясь о том, зачем это, для чего и кому от этого выйдет какая польза»
Да, своим гением Гоголь обязан депрессии. Не будь ее, он, вероятно, стал бы учителем в гимназии, или скромным провинциальным литератором. Здоровая психика и гениальность — «две вещи несовместные». По-настоящему талантливое произведение — всегда сублимация душевной боли.
Профессор Хлестаков
1831–1836 годы были самыми плодотворными в гоголевской творческой биографии. За это время он написал «Миргород», «Арабески», «Ревизор» и многие другие произведения, вошедшие в золотой фонд русской классики.
Течение его душевной болезни было стабильно, насколько можно считать стабильными припадки тоски, сменяющиеся периодами экзальтации — типичная картина маниакально-депрессивного расстройства средней тяжести. И только экзальтацией можно объяснить казус, приключившийся с Гоголем в 1834 году — классический пример маниакальной стадии депрессии. Речь идет о гоголевском «профессорстве».
- Источник:
- ves-pushkin.ru
Вообще, надо сказать, что литературная слава сыграла с Гоголем злую шутку, укрепив его во мнении о собственном превосходстве. Многие современники отмечали, что в тот период писатель стал держать себя как-то неприветливо или небрежно, как будто бы свысока.
Уверившийся в своих силах Гоголь решил попробовать себя и на поприще истории — ведь хотелось быть не ниже Пушкина. Но болезненность гоголевского порыва очевидна: в своих желаниях литератор был абсолютно неадекватен. Он не просто мечтал написать «Историю Малороссии» в шести томах, но даже уверял, что почти пять лет старательно собирал материалы для своего труда, и что половина сочинения уже готова. И он уверил всех, в том числе и себя.
Когда Гоголь фантазировал, хотя, по-честному сказать, просто врал, он сам полностью верил в свои фантазии. Такие фокусы он начал проделывать еще в гимназии. И, конечно, Хлестакова Гоголь писал с себя — главным качеством героя «Ревизора» автор считал именно веру в собственные фантазии, называя это «родом вдохновенья».
Но как ни объяснял это писатель актерам — никто ничего так и не понял. И вот уже почти 190 лет Хлестаков представлен на сцене как банальный враль, лишенный всякого полета души. Только двое Мироновых — Андрей и Евгений — поняли, о чем идет речь.
Так вот, почувствовав тягу к занятию историей, Гоголь, при помощи поэта и академика Василия Жуковского и своей известности 24 июля 1834 года был определен адъюнкт-профессором (помощником профессора с правом его замещения) по кафедре всеобщей истории при Санкт-Петербургском университете и в течение года читал курс истории Средних веков. Это был полный провал. По словам шестнадцатилетнего студента Ивана Тургенева, присутствовавшего на лекциях, его однокашники очень быстро почувствовали, что их преподаватель «ничего не смыслит в истории».
Второй визит Дамы в черном
Тем временем депрессия Гоголя постепенно прогрессировала. В письмах он жалуется на тоску, сопровождаемую страданиями от геморроя. Хотя, скорее всего, этого заболевания у Гоголя не было, ему досаждали фантомные боли, которые, как правило, появляются при тяжелых депрессиях.
6 июня 1836 года писатель не выдерживает и уезжает в Европу, надеясь дорогой и новыми впечатлениями облегчить страдания души, а минеральными водами — боли в прямой кишке. Путешествие действительно принесло ему облегчение. Правда, потом появится странное ощущение в голове, свидетельствующее об ослаблении мыслительной способности. Он писал своему знакомому:
«На мозг мой как будто бы надвинулся какой-то колпак, который препятствует мне думать <…> Если можешь, выбери или закажи для меня парик. Хочу сбрить волоса <…> не поможет ли это испарениям, а вместе с ними вдохновению испаряться сильнее. Тупеет мое вдохновение, голова часто покрыта тяжелым облаком, которое я должен беспрестанно рассеивать»
Светлые состояния понемногу становятся короче. 1840 год стал роковым. Автор «Ревизора» был тогда в Вене, на водах. Ему нравился курорт, и настроение было вполне нормальным. Но депрессия — болезнь, которая хватает за горло, когда ничего не предвещает беды. Из сохранившихся писем становится явно, что в Вене Гоголь пережил первый депрессивный раптус, который психиатры между собой называют «штыковой депрессией».
Состояние, в которое Гоголь был ввержен, является, по общему мнению, одним из самых страшных положений, в котором может оказаться человек. Представьте себе чувство абсолютной безысходности, горестности и страха, как будто с вами произошло самое худшее из самого худшего, состояние, в котором человек понимает, что никто и никогда не сможет облегчить этот кошмар, длящийся вечность.
Время останавливается, нельзя устоять на одном месте, ноги сами несут куда-то, подчиняясь инстинкту самосохранения, как будто от этой страшной тоски можно убежать. Но в тот же момент разум понимает, что бежать некуда, и это удесятеряет чувства безысходности и отчаяния. Холодная испарина, дрожь и ощущение камня в душе берут человека в свои объятия. Наваливается сонливость. Но если больному и удается отключиться на несколько минут, его возвращение к реальности просто ужасно. Такое может длиться до семи дней кряду.
- Источник:
- Sergey Lvovich Levitsky, Public domain, via Wikimedia Commons
Гоголь был просто в отчаянии. Не зная, что делать, он понесся в Рим, где ему действительно стало лучше. С тех пор депрессивные раптусы стали частыми гостями в его душе. Да и тело исстрадалось.
«Не скрою, — писал Гоголь графу Алексею Толстому 28 марта 1845 года, — что признаки болезни моей меня сильно устрашили: сверх исхудания необыкновенного — боли во всем теле. Тело мое дошло до страшных охлаждений; ни днем, ни ночью я ничем не мог согреться. Лицо мое все пожелтело, а руки распухли и почернели и были ничем не согреваемый лед, так что прикосновение их ко мне пугало самого».
Пророк в аду
К этому же времени относятся и письма Гоголя, которые свидетельствуют и о шизофрении писателя. Нет никакого сомнения, что проявлять себя болезнь начала значительно раньше (по-другому просто не бывает), но прямые свидетельства этому отсутствуют. Вероятно, ее резкий прогресс стимулировали депрессивные приступы.
Шизофрения, в отличие от депрессии, меняет сознание человека. У Гоголя это приняло форму уверенности в обладании божественным даром пророчества. Так, спустя некоторое время он пишет знакомому:
«Теперь ты должен слушать моего слова, ибо вдвойне властно над тобою мое слово, и горе кому бы то ни было не слушающему моего слова <…> Властью высшею облечено отныне мое слово. Всё может разочаровать, обмануть, изменить тебе, но не изменит мое слово <…> Рим как святыня, как свидетель чудных явлений, совершившихся надо мною, пребывает вечен»
Он начинает слышать голоса, появляются галлюцинации и волны религиозного экстаза. В таком состоянии в 1845 году он начинает писать книгу «Выбранные места из переписки с друзьями». Она вышла спустя два года, повергнув общество в настоящий шок.
Гоголь — главный борец с косностью и мракобесием, начинает в дидактическом тоне давать советы, как нужно вести патриархальную, православно-благонамеренную жизнь! Как?! Виссарион Белинский просто возопил: «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов, что [Вы] делаете? Вы либо психически больны, либо — подлец».
Что ж, он угадал: Гоголь действительно был очень болен. Шизофрения всегда расщепляет личность. У автора «Мертвых душ» это проявлялось в одновременном сосуществовании в сознании двух противоположных сущностей — пророка и грешника, обреченного на страшные мучения в аду. Никакой «здоровый» пророк от такой рефлексии страдать не будет.
Вопрос о расщеплении личности Гоголя заставляет нас совершенно по-иному взглянуть на ставшее классическим рассуждение литератора о процессе написания «Мертвых душ», работа над которыми была начата в 1835 году и длилась пять лет.
«Я стал наделять своих героев сверх их собственных гадостей моею собственную дрянью. Вот как это делалось: взявши дурное свойство мое, я преследовал его в другом званье и на другом поприще, старался себе изобразить его в виде смертельного врага, нанесшего мне самое чувствительное оскорбление, преследовал его злобой, насмешкой и всем чем ни попало. Если бы кто увидел те чудовища, которые выходили из-под пера моего вначале для меня самого, он бы точно содрогнулся»
На наш взгляд, это классический пример гениальной художественной сублимации личностного распада, когда одна из сторон Я превращается в самостоятельную сущность.
- Источник:
- Niday Picture Library / Alamy via Legion Media
Гоголю суждено было мучиться еще долгих 12 лет. Состояние его все больше ухудшалось, а творческие силы истощились. Но все-таки их хватило на работу над второй частью «Мертвых душ». По многочисленным отзывам современников, а Гоголь читал знакомым вторую часть поэмы, она была не менее хороша, чем первая. Нам же судить об этом трудно, поскольку в психотическом припадке в ночь на 12 февраля 1852 года Гоголь сжег свое произведение.
Через несколько дней после случившегося Гоголь погрузился в ступор с помутнением сознания: он лежал, ничего не ел и ни с кем не разговаривал. Усилия врачей только приносили ему новые страдания. 4 марта 1852 года, в 7 часов 45 минут писатель умер, вероятно от нервного и физического истощения. «Как сладко умирать!» Это были его последние слова.
Материал впервые опубликован в апреле 2009 в проекте «Телеграф Вокруг света», частично обновлен в апреле 2023
