Смерть без запаха | Телеграф

После выхода фильма «Парфюмер» роман Патрика Зюскинда (Patrick Sueskind), ставший литературной основой картины, пережил свое второе рождение на книжном рынке. Он лежит у каждой кассы в книжных магазинах. Многие прочли его впервые и сошлись на том, что в кино психология принесена в жертву действию, чтобы отработать весь имеющийся в романе action .

Но в одном отношении экранизация несомненно превзошла русский перевод «Парфюмера». Это точность в воспроизведении бытовых подробностей XVIII века и, в первую очередь, деталей самого парфюмерного дела.

Ужас в переводе

«Написать такой роман ужасно», — сказал автор. Ему самому кажется страшной история гениального парфюмера, умеющего управлять людьми при помощи запахов . Мысль о том, что мы так уязвимы и запах может внушить нам любые чувства, волнует и побуждает дочитать «Парфюмера» до самого эпилога, чтобы узнать, как закончится этот кошмар.

К сожалению, наш читатель судит о книге по русскому переводу Эллы Венгеровой, который трудно назвать совершенным. Был еще один перевод, изданный под заглавием «Аромат» в 1995 году в Киеве, но за прошедшие десять лет он окончательно утонул в Лете и сказать что-либо о нем сложно. А перевод Венгеровой просто кишит живописными вольностями, начинающимися с перевода самого названия книги: немецкое «Das Parfum» — это именно аромат, а не его создатель.

Но это мелочи. Есть вольности и похлеще. Скажем, в переводе мать Гренуя «кроме подагры, и сифилиса, и легких головокружений ничем серьезным не болела». Так передана немецкая фраза «ausser der Gicht und der Syphilis und einer leichten Schwindsucht keine ernsthafte Krankheit…» Если переводить ее точно, то вместо «легких головокружений» следовало бы написать «начинающейся чахотки». Нечто подобное встречается почти на каждой странице.

В таких случаях больше всего страдают технические подробности. Зато их помогает понять фильм.

Облик Гренуя

Не будем без меры пенять на переводчицу. Даже при большом желании перевести можно далеко не все. Возьмем походку Гренуя. После падения в колодец он то «прихрамывает», то «волочит ногу» (в переводе Венгеровой). В оригинале дефект походки Гренуя описывается глаголом «hatschen », что буквально означает «приволакивать ногу так, будто обувь велика на два размера». И как это переводить? А в кино это видно: именно такой походкой идет Бен Уишоу (Ben Whishaw), исполнитель роли Гренуя.

На лице у него рубцы от сибирской язвы, которую он перенес в годы работы у кожевника. Между прочим, сам Зюскинд пожалел Гренуя, оставив ему рубцы от сибиреязвенных карбункулов только «за ушами, на шее и на щеках». В кино художник по гриму сделал рубцы на самых видных местах — через правую бровь, над левой бровью, чуть выше рта. И правильно сделал.

При сибирской язве карбункулы возникают на тех местах, куда попал возбудитель. Если это за ушами, то болезнь не так страшна. Даже в XVIII веке безо всякого лечения она заканчивалась смертельным исходом только в 10–20% случаев. Только кожевники были в группе повышенного риска: у них карбункулы располагались, как правило, на лице и шее, а это более опасный вариант.

Стремление к медицинской истине оказалось выгодным для обеих сторон: правда торжествует, а работа гримера лучше видна.

«Голова мавра»

Самое впечатляющее техническое устройство и в романе, и в кино — перегонный куб в мастерской Бальдини. Этот аппарат присутствует в кадре дольше всех других, и его можно как следует рассмотреть. Зрителю повезло, так как в литературном переводе он описан крайне невнятно: «… В Бальдини просыпался азарт алхимика , и он вытаскивал свой большой медный перегонный куб с насаженным на него конденсаторным ковшом. (???) … Он бросал туда разрубленные на части растения , насаживал на патрубок (???) двустенную крышку (???) — «голову мавра» — и подключал два небольших шланга для вытекающей и втекающей воды ».

Можно ли из этого что-нибудь понять? Что это за деталь «конденсаторный ковш», он же «двустенная крышка», на какой «патрубок» его насадил Бальдини? В кино хорошо видно, что это колпак, надеваемый на куб, из колпака идут трубки, по которым проходят пары эфирного масла, охлаждающиеся в сосудах с водой. Художники по реквизиту предусмотрели даже кожаную муфточку — Дастин Хоффман (Dustin Hoffman) с её помощью присоединяет перегонный куб к холодильнику.

Ножной насос, похожий на кузнечный мех, поначалу вызывает изумление. Почему им подкачивают воду только время от времени? А дело в том, что в домах на мосту водопровода не было, и включить знакомый городским самогонщикам проточный холодильник было невозможно. Поэтому в ёмкость, где охлаждался змеевик, периодически накачивали холодную воду, которую таскал из реки Гренуй. Когда эта вода нагревалась, её сливали в Сену и заменяли новой. Через пятьдесят лет (то есть в начале XIX века) водопровод появился даже в мастерских российских парфюмеров и средневековые мехи ушли в прошлое.

Секрет «Амура и Психеи»

Самый драматичный эпизод в романе и фильме — первый приход Гренуя к Бальдини, когда главный герой воспроизвел духи «Амур и Психея», не зная ни состава, ни формулы. Здесь впервые оценили гений Гренуя, здесь решилась его судьба.

Эта сцена наверняка больше других нравилась артистам: есть что играть. В кино не обошлось без штампов: раз Бальдини итальянец — так и красное вино , и «mamma mia!» Однако это пустяки. Лучше смотрите, как Дастин Хоффман играет переживания Бальдини. Но что же в этой сцене вытворяет русский литературный перевод!

Для начала анекдот. В тексте романа, когда Гренуй вызвался составить духи «Амур и Психея», Бальдини поставил на стол всю нужную для дела посуду. При этом в русском переводе он зачем-то принес «большую пузатую молочную бутыль». Так передано стоявшее в немецком тексте слово «Milchflasche», что действительно означает «детская бутылочка для молока». Но молочной бутыли нечего делать на столе парфюмера. Тут нужен смеситель как емкость, в которой соединяются ингредиенты духов. Оказывается, в первом издании романа, которым пользовалась переводчица, была опечатка. Слово «Milchflasche» там оказалось вместо «Mischflasche» — смесительная бутыль («er [Baldini] stand nur am Werktisch vor der Mischflasche und atmete»). У немцев это давно исправлено, зато все русские переиздания честно повторяют перевод опечатки.

Но это ещё не беда. Больше досталось конкретным веществам, из которых составляется парфюм. Многие названия переведены неверно, и этот недостаток унаследовал русский перевод кинофильма.

До появления духов «Шанель № 5», в которых много синтетических компонентов, парфюмеры работали в основном с натуральными эфирными маслами. Они хорошо знакомы публике с тех пор, как началось увлечение ароматерапией . В русском переводе романа и фильма они неправильно именуются «эссенции». На самом деле эфирные масла высокой степени очистки называются «абсолютные масла», или просто «абсолю». Они полностью растворимы в спирте и потому идеально подходят для составления духов. Производство абсолю описано в третьей части романа, где действие переносится в столицу парфюмерии город Грасс.

По-французски абсолютные масла называются «essence absolue» и этот термин часто используется в немецком без перевода. Вот от этого «essence» и пошли «эссенции» в русском переводе. Сами же парфюмеры чаще говорят просто «масло», имея в виду абсолютное масло.

Из каких же ингредиентов состояли «Амур и Психея»? Кроме спирта, их было восемь: масло апельсинового цвета, лиметтовое масло, масло из почек гвоздичного дерева, розовое масло, экстракты жасмина, бергамота, розмарина (Гренуй говорил, что его многовато) и стиракс. В кино ещё добавили пачули, хотя этот аромат в Европе был неизвестен до 1826 года.

Самый колоритный компонент — стиракс, названия которого Гренуй не знал до знакомства с Бальдини. Именно так всегда называлось это вещество по-русски, а вовсе не «стираксовое масло»,. Ещё его называют «росный ладан» или «бензойная смола». Это действительно смола, вытекающая при поранении коры кустарника стиракс бензойный (Styrax benzoin), растущего на индонезийском острове Суматра . Смола содержит ванилин, бензойную и коричную кислоты. Применяется в народной малайской медицине для обеззараживания. Стиракс встречается в импортных печеньях с ароматной глазурью: смолу-глазирователь обозначают на упаковках как пищевую добавку Е906.

В кино Гренуй приносит банку с жидким стираксом (это могла быть мазь красноватого, пепельного или черного цвета). Поскольку стиракс обладает весьма сильным запахом, бутыль с ним в те времена помещали в бычий пузырь, на который наклеивали тряпочку с надписью «Styrax».

Ещё один важный компонент, упоминаемый в кино, — цибет, или сивет. Это выделения живущей в Южной Африке разновидности виверры африканской циветы (viverra civetta). Самец циветы оставляет его на приметных местах для привлечения самок. По запаху этот секрет близок к мускусу. Одни собирали цибет ложечкой с камней на звериных тропах, другие держали виверр в неволе, получая ежедневно по 3–4 грамма этого пахучего вещества. В XVIII–XIX веках русские парфюмеры называли это вещество словом «цибет», сейчас чаще говорят «сивет».

В переводе он неверно именуется цибетин, хотя цибетин — основное ароматическое вещество сивета — тогда ещё не умели выделять в чистом виде. Запаха цибетина в XVIII веке не знал никто, даже Гренуй. Если сейчас цибетин синтезируют и он все равно дорог, то в те времена сивет стоил состояние: одна унция обходилась в сто серебряных талеров. По дороге из Африки его жульнически разбавляли, потому больше всего ценился сивет, привезенный прямо из Эфиопии в запечатанном буйволовом роге. Такой рог на парфюмерном складе выглядел весьма колоритно.

Неизвестный гений

Патрик Зюскинд побывал во всех местах, которые потом связал с историей Гренуя. Он точен в тонкостях парфюмерного дела, в передаче названий улиц и в исторических реалиях. Если местами автор отступал от истины, то не по незнанию, а ради цельности композиции.

Например, Зюскинд поместил дубильню Грималя на улице Дробилок (Мортельри). Она находится в самом центре Парижа , в IV округе, и теперь называется улицей Ратуши (rue de l’Hotel-de-Ville). Тут автор сознательно пошел на некоторое искажение исторической действительности, чтобы объединить места действия. В 1702 году, за 36 лет до рождения Гренуя, король Людовик XIV приказал всем кожевникам переселиться за город, чтобы они не сливали в Сену в самом центре города свои зловонные промывные воды. Кожевники переехали в пригород Сен-Марсель, на реку Бьевр , впадающую в Сену выше столицы по течению. Живи Гренуй в свою бытность чернорабочим у кожевника там, он оказался бы не в самом Париже, а на его далекой окраине.

Романист придумал не только величайшего парфюмера, но и самого отца парфюмерии, создателя духов.

В романе Бальдини говорит себе, что «всеми своими успехами он обязан исключительно открытию, которое совершил двести лет назад гениальный Маурицио Франжипани — кстати, итальянец! — и которое состоит в том, что пахучие вещества растворяются в винном спирте . Когда он смешал свою душистую пудру со спиртом и перенес её аромат в летучую жидкость, он освободил запах от материи, одухотворил его, открыл как чистый аромат, короче: создал духи».

Но этого самого Маурицио Франжипани на самом деле не было.

То есть Франжипани существовал, но не в единственном числе, это был целый род. У него было много имен: Франжипани, он же Франджипани, он же Франгипани, он же Франгипан. Так по-разному в России называли туалетную воду, придуманную великим парфюмером Франджипани (Frangipani), точнее, двумя парфюмерами, принадлежавшими к старинной римской благородной фамилии.

Один из этих патрициев в XV веке придумал «пудру Франжипани». Принцип её составления: все доступные тогда сильные ароматы, кроме ириса, мускуса и цибета, смешивались в равной пропорции. К определенному количеству этой смеси добавлялось такое же количество молотого корня ириса, а затем ко всей образовавшейся смеси в пропорции 1:100 мускуса и столько же сивета.

На лавры изобретателя этой пудры претендует ещё один человек — Рене Флорентиец (Rene le Florentin), штатный отравитель Екатерины Медичи, составлявший для неё яды . Во всяком случае, мы знаем, что он снабжал пудрой Франжипани свою нанимательницу. Королева приказала втирать пудру в шторы на окнах своей спальни, чтобы отбить неприятные запахи. В Лувре тогда ещё не было канализации, и ночные горшки распространяли соответствующий аромат даже в королевских покоях.

Честь открытия спиртового раствора этой пудры точно принадлежит фамилии Франджипани. Прямой потомок первого парфюмера-любителя Меркурио Франджипани обнаружил, что аромат держится дольше всего, если эту пудру развести в винном спирте. Так были придуманы первые настоящие духи — то есть спиртовой раствор ароматных веществ.

Этот аромат привез с собой в Париж римский патриций Муцио Франджипани (Muzio Frangipani), когда перешел на службу к французскому королю Карлу IX (Charles IX de France, 1550–1574). Внук Муцио, уже носивший переиначенную на французский лад фамилию Франжипан, дослужился до маршала при дворе Людовика XIII и ввел аромат в моду как предназначенный для отдушки перчаток.

Кожаные перчатки стали обязательным аксессуаром благородного человека в XV веке. Они помогали скрыть распространенные тогда заболевания кожи, уродовавшие руки и ногти. Тонкие перчатки менялись каждый день, на них был большой спрос, который удовлетворял целый цех перчаточников. Особенным успехом пользовались надушенные перчатки. Многие перчаточники всерьез занялись составлением ароматов, и цех сменил название, став «цехом парфюмеров и перчаточников», а затем и просто «цехом парфюмеров».

Принимая дорогие заказы знатных людей, парфюмеры сделались богатым цехом с большими возможностями: вплоть до того, что стали героями романов и фильмов. Ведь героем бывает только тот, кто многое может.

Читайте также в журнале «Вокруг Света»: