«Догоним и перегоним Африку» — написано на значке, приобретенном мной пару лет назад у двух парней-остроумцев на «вернисаже» в Измайлове. Юмор, конечно, черноватый, со временем все более грустно смотреть на эти слова. Я не раз вспоминал их, прожив две недели на ферме в Намибии. И, думается, поделиться с соотечественниками увиденным и услышанным просто необходимо. Особенно сейчас, когда с возрождением сельского хозяйства, с возрождением (или нарождением?) российского фермерства связываются надежды на наше общее лучшее будущее...
Страна пустынь
Страна эта находится на юго-западе Африки, и она долго так и называлась — Юго-Западная Африка. Намибия стала последней африканской страной, освободившейся от колониальной зависимости, и произошло это спустя целых тридцать лет после Года Африки, 21 марта 1990 года. Этому событию предшествовала долгая борьба — как вооружен ная под руководством СВАПО, так и дипломатическая, в рамках ООН.
Название стране дала пустыня Намиб, тянущаяся полосой вдоль океанского побережья. Ширина этой полосы, которую сто лет назад преодолевали либо пешком, либо на фургонах, запряженных волами, составляет до 150 и более километров. Дорога до плоскогорий, где возможна жизнь, занимала тогда как минимум пять дней. Ныне, чтобы пересечь Намиб, путешественники затрачивают пару часов в автомобиле или комфортабельном туристском автобусе. Вместо того, чтобы постоянно думать о том, как бы не сбиться с пути к следующему колодцу, что приходилось делать в те далекие годы, они могут любоваться из окна неповторимыми красотами Намиба. Некоторые места в пустыне объявлены особыми туристскими объектами, называемыми «лунным пейзажем», — считается, что именно так должны выглядеть лунные ландшафты.
Но Намиб — не единственная пустыня в этой стране. На ее территории находится и часть более известной Калахари, так что пустыни в общей сложности занимают до одной трети территории страны. Буйная тропическая растительность встречается лишь на севере и северо-востоке Намибии, у ангольской границы. Центральное же плато — это сухая саванна с редкими кустиками, зеленая только после обильных дождей, которые выпадают, увы, далеко не каждый год. Зимой, то есть в июне, в центре страны довольно прохладно, на почве бывают ночами даже заморозки, но днем, когда солнце прогреет воздух, уже тепло — до 22. В пустыне перепады между дневной и ночной температурами воздуха еще больше.
Основа хозяйства страны — животноводство, издавна главное занятие основных групп коренного населения — гереро и нама. Овамбо, живущие на севере страны, в более благоприятном тропическом поясе, сочетали скотоводство с земледелием. Сааны (более известные как бушмены) занимались охотой и собирательством. Европейские же колонизаторы начали здесь разработку полезных ископаемых, которыми — медью, свинцом, цинком, алмазами, оловом, урановой рудой и многими другими — страна весьма богата. К слову сказать, урановое месторождение Рёссинг, находящееся неподалеку от Свакопмунда, не только ничуть не засекречено, но и является важным туристским объектом: уровень радиации в открытом карьере не превышает естественного фона, и туристам показывают весь процесс добычи и переработки руды.
Дневник фрау Зайб
Первыми «официальными» колонизаторами Юго-Западной Африки (ЮЗА) были немцы. В 1883 году бременский купец Адольф Людериц сделал ряд земельных приобретений у «капитанов» местных народов — этим титулом, пришедшим вместе с волнами мигрантов с юга Африки, именовали себя старейшины нама и гереро; затем над страной был провозглашен германский протекторат. Постепенно появились и все атрибуты колониального управления «штуцтруппе» — колониальные войска, полиция, чиновники и, естественно, губернатор (ландесгауптман, как его называли вначале). В 1885 — 1890 годы этот пост занимал Генрих Геринг, отец будущего нацистского преступника. Юго-Западная Африка стала поселенческой колонией, и значительную часть населения европейской общины стали составлять фермеры.
Стать фермером было непросто — нужен был не только энтузиазм и труд, но и первоначальный капитал, составлявший в начале XX века, по некоторым подсчетам, более 15 тысяч рейхсмарок, не считая стоимости земли. Это была огромная сумма по тем временам. Однако германское правительство поощряло колонизацию новой заморской территории, предоставляя все возможные льготы разным категориям населения. Так, бывшим солдатам «штуцтруппе» земля продавалась по дешевке, иногда им выделялись и кредиты на приобретение инвентаря. Перевозку пароходами из Гамбурга и Бремена жен, дочерей и невест немцев, уже обосновавшихся в Юго-Западной Африке, оплачивало Германское колониальное общество. Оно же занималось обустройством и перевозкой немок-служанок. Из первых пятнадцати девушек-служанок, отправленных в ЮЗА в 1889 — 1890 годы, двенадцать стали поселенками, выйдя там замуж (кое-кто даже неоднократно), и остались в этой стране навсегда.
Интересно, что в годы германского колониального господства в Юго-Западной Африке в метрополии велся весьма строгий отбор тех, кому было предоставлено право выехать в эту колонию. Одно из свидетельств тому — любезно предоставленный мне в пользование фермерами Шольцами, о которых я позже расскажу, дневник Меты Зайб, урожденной Пинкрас (1894—1989).
Фрау Зайб приехала в Юго-Западную Африку в 1913 году. Мечта обосноваться там созрела у нее еще в школе благодаря пропагандистской кампании в Германии: «Большие города устраивали празднично украшенные выставки с симпатичными поделками туземцев..., а нас, детей, в школах призывали собирать деньги для маленьких бедных негритят. Прилежных молодых людей призывали участвовать в обустройстве колоний и оплачивали им туда дорогу». Но, пишет дальше Мета Зайб, для того, чтобы ей получить разрешение на выезд и оплату проезда (сама бы она не смогла, как и многие в Германии, найти свыше 200 рейхсмарок на дорогу), ей пришлось окончить курсы: белошвеек, младшего медицинского персонала, поваров, домоводства, гладильщиц. Поистине, у нее были золотые руки после всех этих курсов! И попала она работать на ферму.
Фермеры были основой немецкой поселенческой общины. Это характерно для немцев Намибии и сегодня. Из 1,8 миллиона человек — таково население страны — немцы составляют сейчас до 60 тысяч человек, и это несмотря на то, что колониальными хозяевами там они перестали быть в 1915 году, что в ходе обеих мировых войн немцы как враждебные элементы были интернированы и содержались в лагерях военнопленных соответственно четыре и шесть лет, что немецкий язык изымался из официального употребления в Юго-Западной Африке властями ЮАС — ЮАР. Ни в одной из других бывших немецких колоний в Африке (Того, Камерун, Танганьика) немецкая община не сохранилась до наших дней, и нигде больше она не играет столь заметной роли в экономической жизни страны, как в Намибии.
Как и почему это произошло — это и есть тема моих научных исследований, и именно для того, чтобы в этом разобраться, я и ехал в Намибию. Возможность пожить на настоящей немецкой ферме, познакомиться изнутри с ее жизнью и обитателями дала мне для изучения страны необычайно много.
Ферма Наос, где живут мои гостеприимные хозяева Шольцы, было первое, что я увидел в Намибии. Фрау Шольц встретила меня на аэродроме Виндхука — столицы страны, посадила в белый «мерседес» не первой молодости и увезла к себе. 90 километров по грунтовой дороге, уходящей на юго-запад от Виндхука, мы преодолели за час.
История фермы Наос
Фрау Шольц не только выполняет сложные и многочисленные обязанности жены фермера, о которых речь еще впереди. В свободное время она написала рукописную историю своей фермы, основываясь как на семейном архиве, так и на материалах из Национального архива в Виндхуке. Позже, работая в этом же архиве, я находил некоторые из документов, использованных фрау Шольц.
До конца XIX века земли фермы Наос принадлежали бастерам — потомкам детей буров и нама, которые поселились в Юго-Западной Африке в районе Рехобота (теперь это небольшой город, «столица» бастеров) в 70-х годах прошлого века, откочевав сюда с юга Африки. 31 января 1900 года земли, ставшие основой фермы Наос, были куплены у капитана бастеров Хермануса ван Вийка посреднической фирмой «Мертенс и Зихель» по цене одна рейхсмарка за гектар. Земли были куплены для обустройства фермы и последующей ее перепродажи.
Договор о купле-продаже был утвержден губернатором Т.Лейтвейном (подлинник с крупной размашистой подписью я потом видел сам) с рядом весьма любопытных условий: 1) в течение 6 месяцев со дня покупки на ферме должна быть развернута хозяйственная деятельность — животноводство и земледелие; 2) в течение года со дня покупки на ферме должен быть возведен дом, пригодный для жилья белого человека и имеющий не менее двух комнат; 3) в течение года со дня покупки часть площадей фермы должна быть засеяна и засажена полевыми и садово-огородными культурами и 4) в течение года со дня покупки на ферме должны быть оборудованы поилки для крупного рогатого скота.
Очевидно, уже в те годы на ферме был построен «малый» дом. Строительство же теперешнего, «большого» дома, было предпринято следующим владельцем Наоса, купившим ферму в 1910 году. Макс Сивере влез в огромные долги, чтобы возвести большой и красивый дом с башенкой, кроме того, прикупил земли, доведя их до теперешней суммарной площади в 13 с лишним тысяч гектаров. В результате он разорился, и после его смерти в 1922 году Наос переходит за долги в собственность Земельного банка. В 1933 году эту ферму покупает за 3500 фунтов переселенец из Германии Альфред Шольц, отец нынешнего хозяина. Он вновь берет кредит на восстановление фермы и погашает его в 1944 году. Лишь тогда ферма Наос впервые освобождается от долгов. Новый кредит (4 тысячи рандов) для бурения колодцев Альфред Шольц берет в 1971 году, но погашает его уже в 1973-м, хотя срок кредита был 15 лет. В 1976 году после смерти Альфреда Шольца ферма переходит в руки его сына Ханса.
Ханс Шольц и его семья
Хозяину фермы Хансу Шольцу ныне 54 года. Он имеет степень доктора геологических наук. Позже мне на глаза попалась его диссертация, озаглавленная «Исследование строения почв между Рехоботом и Уолфиш-Беем», защищенная в Боннском университете в 1963 году. Тема исследований Шольца весьма актуальна для него самого — в диссертации идет речь о почвах фермы Наос и ряда соседних местностей. Геологические знания Ханс Шольц умеет изложить интересно: я был свидетелем его увлекательнейшей лекции, рассказанной (именно рассказанной) в пути, когда он вел машину, для одной из многочисленных гостий Наоса — подружки младшей дочери, студентки из ЮАР Николы.
Ева Шольц, жена фермера, имеет степень доктора биологии. Она родилась и училась в Германии, в Намибию приехала, выйдя замуж. Так часто случалось с детьми немецких поселенцев — высшее образование они получали в ЮАР или в Германии и привозили с собой жен. Все трое детей нынешних хозяев Наоса учились или учатся в университетах ЮАР. «Сын — на менеджера, одна дочь — на врача, другая — на агронома»,— говорит Шольц. Однако, как я понял, придет время, кто-то из детей оставит свою профессию и заменит на ферме отца, как это сделал когда-то сам Ханс Шольц.
У Шольцев на ферме отличная библиотека, в частности множество книг по истории (говорят и читают они, как все немцы в Намибии, на трех языках — немецком, английском и африкаанс). Сюрпризом для меня был альбом фотографий, сделанных хозяевами в середине 70-х годов в СССР. Ханс Шольц был делегатом геологического конгресса, проходившего в нашей стране, и его жена ездила с ним. Удалась им эта «авантюра» только потому, что у них были паспорта граждан ФРГ — с основными юаровскими, по которым они жили тогда в Намибии, их бы и на дух не пустили к нам! Впрочем, как и нашим гражданам путь в Намибию был заказан до 1990 года, когда она была фактически частью ЮАР. По официальной юаровской пропаганде «красный русский только самую малость лучше дьявола». Так что в глазах соседей Шольцы, выразившие готовность принять у себя на ферме «красного русского» в 1991 году, выглядели чуть ли не камикадзе.
Кстати, Шольцы вообще очень гостеприимны. Для гостей построен специальный дом рядом с «большим» домом. И он пустует очень редко. Там гостят самые разные люди — близкие и не очень, даже случайные знакомые.
«Часто к нам приезжает бабушка — вдова Альфреда Шольца Урсула,— рассказывают мои хозяева.— После смерти мужа мы купили ей квартиру в Виндхуке и взяли на себя все ее повседневные расходы».
Когда же пожилая дама соскучится по детям-внукам, и уж обязательно на Рождество и на Пасху,— она садится в свой старенький «фордик» и едет в Наос, где прошли ее лучшие годы.
Быки «бонсмара»
Основное богатство фермы — крупный рогатый скот породы «бонсмара», выведенный Хансом Шольцем специально для климатических условий Юго-Западной Африки. Об этой породе в рекламном объявлении, составленном им самим, говорится так: «Если вы хотите и после независимости оставаться независимыми в разведении крупного рогатого скота, вам не обойтись без быков породы «бонсмара». Это животные, не раз доказавшие свои лучшие качества, сформировавшиеся в результате направленной селекции: высокую плодовитость, маленький вес при рождении, спокойный темперамент. Быки «бонсмара» из Наоса!»
Когда выпадает нормальное количество осадков — а таковым считается уровень 275 мм в год (хотя бывают годы, когда в Наосе выпадает всего 70 мм. В очень редкие же, хорошие годы — до 500 мм),— 13 с лишним тысяч гектаров земли фермы могут прокормить 900 — 1000 голов крупного рогатого скота. Скот содержится круглый год на открытом воздухе на естественных кормах, к которым добавляются только минеральные соли. Вся земля в Наосе проволочными изгородями поделена на 61 пастбище, пять шестых из которых постоянно пустует. Каждые одну-две недели скот перегоняется с одних пастбищ на другие, иначе земли истощатся и превратятся в пустыню, на них многие десятилетия не вырастет совсем ничего. Скот содержится без пастухов, подсыпка минеральных солей и перегонка с одного пастбища на другое — основная работа хозяина Наоса и его работников.
И мне пришлось потаскать на себе тяжелые мешки с подкормкой — в воскресенье-то у рабочих выходной, а работа не ждет, вот я и вызвался помочь хозяину. А уж сколько ворот в проволочных изгородях приходилось открывать-закрывать по дороге — не счесть! Эти ворота — типичная картина намибийского ландшафта, их во множестве насчитывает каждый «пад» — грунтовая дорога.
Главной проблемой для любого вида сельского хозяйства в стране, где из последних 100 лет 50 были засушливыми, остается вода. Реки текут здесь чуть более двух месяцев в году, остальное время — это сухие русла. Спасают страну и делают возможным жизнь в ней грунтовые воды, залегающие подчас довольно глубоко. Поэтому жизнь на каждой ферме начинается с бурения скважин. Делают это фермеры за свой счет. Если скважина пробурена правильно и вода есть, ее качают либо дизельными помпами, либо, что чаще, ветряными. Ветряные помпы, крылатки которых видны издалека, характерная деталь пейзажа страны. В Наосе работают ветряки, сделанные в США еще в начале века. Вода, добытая ими, скапливается в больших резервуарах и затем распределяется как для нужд людей, так и по пастбищам. Каждое пастбище обязательно должно иметь поилку, вода в которую подается по пластмассовым трубам, зачастую за многие километры.
Основной товар Наоса — говядина. Скот продается живьем, ферма оборудована пандусом, по которому коров заводят на грузовики. Ежегодно продается до трети скота — около 300 голов. Цены колеблются. При мне хозяин продал 50 коров с телятами другому фермеру на развод (его пастбища не могли прокормить их в тот год), получив за каждую корову с теленком по 1250 рандов.
Разводят в Наосе и овец, каракулевой породы и обычных. Интересно, что каракулевые овцы были завезены в страну в начале века из нашей (тогда еще) Средней Азии. Шольцы, правда, жаловались, что ныне каракуль не находит сбыта в Европе (когда-то каракуль из Юго-Западной Африки был всемирно известным, целое поколение фермеров обогатилось на нем), и каракулевых овец все более вытесняют мясные породы. В южной части Намибии, где осадков выпадает всего до 100 мм в год, вообще можно разводить только овец. У Шольцев же овцы скорее дань ностальгии, мешки с шерстью после стрижки овец при мне не находили сбыта.
Определенную часть прибыли дает хозяевам и магазин при ферме — «стор». Здесь жители окрестностей могут купить разные мелочи, лекарства, товары повседневного спроса, даже бензин, сладости для детей и многое другое. Хозяева регулярно пополняют запасы в кладовой магазина, привозя товары из Виндхука, и им можно заказать что-то конкретное, скажем, обувь такого-то размера для ребенка. Смысл подобного «стора» для африканцев в том, что далеко не у всех у них есть машины, без которых невозможно добраться до ближайшего города, где есть магазин. Для Шольцев же, как и для других фермеров, содержание «стора» связано с тем, что они все равно обеспечивают своих рабочих бесплатным питанием и вынуждены иметь кладовые,— попутно получается и прибыль за счет разницы между оптовой и розничной ценами (последнюю устанавливает сам хозяин) — правда, по словам Шольца, совсем небольшая. «Стор» работает по понедельникам, средам и пятницам. Обычно хозяин или хозяйка открывают его с раннего утра, на несколько часов, но и в течение дня из дальних селений приходят или приезжают (на повозках, запряженных ослами чаще всего) покупатели, и тогда хозяйка прерывает свои занятия, открывает магазин и обслуживает покупателей. Алкоголя Шольцы не продают принципиально.
О солнечных батареях и многом другом
Поскольку скот пасется сам, без пастухов, то с проблемами его перегонки и подкормки справляются, кроме сезонных работ (стрижка овец и прочее), всего шесть человек. Правда, персонал фермы больше — на «доске почета» (фотография, имя, голубая звезда за хорошую, золотая за отличную и красная за плохую работу) я насчитал около двадцати человек, но среди них были и две кухарки, и две прачки, и садовник, и каменщик. Все они живут либо в поселке при ферме, либо на дальних «постах» во временных жилищах — обслуживая отдаленные пастбища. Работу распределяет сам хозяин, обучивший каждого необходимым навыкам, в том числе вождению машин — маленьких грузовичков «тойота» и трактора, используемых на ферме. Рядовой работник получает 120 рандов в месяц. Это немного, однако плюс к жалованью работник фермы имеет бесплатные жилье и медобслуживание, право содержать на ферме собственный скот, а также бесплатно пользуется водой и продуктами, в его продуктовый рацион входят мясо, сахар, кофе, табак, кукурузная мука.
Есть у Шольцев собственный рабочий-каменщик, мастер — золотые руки, получающий 800 рандов в месяц. Его стараниями построен рабочий поселок, гордость Шольцев. Это хорошие, добротные кирпичные дома в несколько комнат, с европейским туалетом, но африканской кухней (кухня-веранда), уютные и красивые. Другая гордость хозяев— школа, также построенная руками умельца (деньги предоставил частный фонд). Это классные комнаты, дом для учителей и интернат. В школе-семилетке 61 ученик, трое учителей. Учитель получает при нагрузке 25 часов в неделю 600 рандов, директор — 3 тысячи, они оплачиваются государством. А вот интернат (чистые светлые спальни с кроватками в два этажа, современные душевые и туалетные комнаты, кухня, веранда-столовая с телевизором) содержат Шольцы. В нем живут 23 человека. Это — дети с соседних ферм, где нет деревенских школ. Солнечные батареи дают ток школе и интернату — и этим Шольцы особенно гордятся.
Отношение к рабочим — доброжелательно-патерналистское. Как правило, это люди, работавшие еще у отца Шольца, или их дети и внуки. Они бегут к «миссис» и «мистеру» за советом, лекарством... и всегда получают их. При этом Шольцы убеждены, что самостоятельно хозяйствовать на земле никто из их рабочих не смог бы. Расизмом тут и не пахнет: в доме Шольцев отмечаются дни рождения черных учениц, они с удовольствием приглашают к себе директора школы — господина Горасеба, обладающего живым умом.
«Сорвите к столу пару огурцов...»
На ферме встают рано, первым — хозяин, около шести утра. Чуть позже поднимается хозяйка, она готовит завтрак с помощью двух кухарок. Едят Шольцы по немецкой схеме: завтрак, кофе в 11 часов, обед в час, кофе с непременным тортом в половине пятого, ужин в семь.
На столе в основном продукты фермы: несколько молочных коров содержатся специально при доме (вообще для молочных коров естественных кормов не хватает, их надо прикармливать), поэтому всегда есть свое молоко и творог, плавленый сыр. Овощи — из огорода при доме, урожай круглый год за исключением двух зимних месяцев — мая и июня. Принцип: «Доктор Балезин, пожалуйста, по пути к столу сорвите пару огурцов и пару сладких перцев нам к завтраку!» Мясо — также, естественно, свое; дичь — только если убьет кто-то из соседей, хозяин никогда не стреляет многочисленных антилоп. Принципиально. Хлеб — только свой, свежеиспеченный (из покупной муки). За обедом — одно горячее блюдо плюс обязательный пудинг, охлажденный сок из кактусов (очень вкусно, растут во дворе) или лимонов с сахаром (растут в саду). Куры и утки также живут при доме, так что мясо птицы и яйца — не проблема (правда, вечером, загоняя кур в курятник, фрау Шольц говорит: «Осторожно, тут могут быть змеи»).
Запасы продуктов хранятся в холодильнике и двух морозильниках. Но постоянный ток на ферме — 36 вольт, от трех автоаккумуляторов, холодильник и один морозильник работают на бензине, другой морозильник — на газе из баллона. Если надо взбить крем к торту, хозяйка делает это с помощью миксера, но миксер приводится в действие от движка. Движок включается и в тех случаях, когда хозяева хотят посмотреть телевизор или видео (это все — само собой разумеющиеся предметы быта) или когда хозяин пользуется компьютером, где у него заложены все данные на скот.
В Наосе с большим удовольствием смотрели по местному телевидению серию телепередач «Большой балет». Вообще уровень информированности Шольцев удивительный. Одним из первых их вопросов после нашего знакомства был: «Как вы относитесь к Старовойтовой?» Я, пораженный такой осведомленностью о нашей политической жизни, тут же спросил: «Откуда вы ее знаете?» — и получил невозмутимый ответ: «А вот в последнем «Шпигеле» о ней большая статья».
Но дело не только в том, что к Шольцам приходят журналы со всего мира. Они — активные участники, как бы мы сказали, общественной жизни, члены нескольких различных объединений фермеров. Ездят в Виндхук на всяческие достойные внимания культурные мероприятия («Час машиной — это же рукой подать»). Последнее время фрау Шольц, не удовлетворяясь общением со своими работниками на африкаанс, по четвергам ездит в университет и берет курс языка нама.
Но жизнь фермера наполнена не только работой и общественной деятельностью. Его тревожит будущее фермы. Экономические вопросы: каковы должны быть приоритеты в фермерском хозяйстве в условиях многолетних засух — для этого даже за огромные деньги был вызван в Наос консультант из ЮАР, не сумевший, правда, сказать ничего путного. Но главное — политические судьбы страны: сумеет ли ее руководство создать условия для действительно гармоничного сочетания интересов всех групп многорасового общества? Тревогу, в частности, вызвало развитие событий в соседней Зимбабве, где попытались ограничить землевладение белых фермеров, и сразу же заметно снизилось сельскохозяйственное производство.
В Намибии же на прошедшей в июле 1991 года земельной конференции решено было экспроприировать лишь земли тех, кто навсегда покинул страну. Так что пока худшие опасения фермеров не оправдались.
В общем, жизнь в Наосе продолжается. Я регулярно получаю письма от Шольцев, и в моем почтовом отделении уже привыкли к конвертам из Намибии. В последних письмах говорилось, что нынешний год выдался довольно засушливым, хозяева Наоса здорово понервничали. Однако цены на мясо все же несколько поднялись вверх, делая усилия животноводов-фермеров рентабельными. Самые последние открытки от Шольцев пришли из Швейцарии — в отпуск они отправились в поездку по Европе, надо надеяться, дела их совсем не так уж плохи, ибо такая поездка стоит довольно больших денег.
Что же касается мяса, то оно в Намибии доступно практически всем. Как обливалось кровью мое сердце, когда другой фермер, разводящий овец на совсем засушливом юге страны и постепенно переходящий на страусов (их перья и кожа опять входят в моду), плакался мне: «Ну прямо не знаю, что делать с моей бараниной, пропадает ведь! Здесь ее и так хватает, а везти в ЮАР — транспортные расходы не окупятся!»
Кто знает — может быть, когда-нибудь специалист по истории постперестроечной России из Южной Африки с удовольствием будет писать о своих впечатлениях о жизни в гостях у российского фермера...
Александр Балезин
