Ч то в переводе с латыни означает «плавать по морю необходимо...». Мы же, перефразируя слова Помпея Секста, командовавшего в античные времена римским флотом, скажем, — не по морю, а по небу, потому как речь у нас пойдет о плавании не по морям и океанам, а по воздуху, словом — о воздухоплавании.
Однако у вынесенного в заголовок крылатого выражения есть и вторая часть — «vivere non est necesse», что значит «жить нет необходимости», в этих словах, кстати сказать, точно в зеркале, отразилась печальная участь фотокамеры «Кэнон» нашего фотокорреспондента Юрия Масляева. И снимки, предлагаемые вашему вниманию, оказались последними в ее профессиональной жизни.
Дело в том, что при заходе на посадку корзина воздушного шара, в чреве которой подгибались коленки — как и учили — у Юрия, ударилась о землю, подпрыгнула, завалилась набок и потащилась по пашне, влекомая опадающим куполом. Наивно раскрытый голубой глаз фотообъектива безумно завращался между шершавой плетеной стенкой корзины и пашней — и через мгновение-другое жизнь в нем угасла, несмотря на отчаянно-рискованные попытки Юрия во что бы то ни стало спасти фотокамеру...
В воздухоплавании, надо сказать, приземление по закону падающего бутерброда — дело не совсем обычное, правда, иной раз случается и такое. Шар легче воздуха, и с его подъемно-объемной силой — две сотни «кубиков» на брата — вообще-то шутки плохи. Нельзя, например, выпрыгивать из корзины, следуя сугубо эгоистическому принципу «спасайся, кто может!», — оставшимся в корзине подобные действия причинят немало неприятных ощущений, как моральных, так и физических. Обычно летная погода для уважающих себя пилотов регламентирована пределом скорости ветра 5 метров в секунду.
Описанное приземление происходило во время «фиесты» — как на изящный манер воздухоплаватели называют свои встречи, которые действительно похожи на праздники, — что проводилась в подмосковной Истре, в рамках первого Российского семинара по безопасности полетов на воздушных шарах. Оказывается, если верить мировой статистике, воздухоплавание даже менее опасно с точки зрения травматизма, чем, к примеру, авто- или велогонки. При разборе полетов выяснилось, что основной причиной травм является нетерпение тех, кто желает поскорее взмыть в небо, — под чем, вероятно, подразумевались традиционные российские «гусарство» и бесшабашность.
Что же влечет, скажем так, не отроков, но мужей к этому странному, хлопотному и всепоглощающему занятию? Воздухоплаватели отвечают на этот вопрос обтекаемо, вроде: «Почувствовать себя плывущим в струях воздуха». Среди пилотов есть бывшие и действующие летчики, гонщики, альпинисты, парашютисты и так далее — вплоть до любителей подледного лова. В общем, лица, склонные к обостренно-романтическим ощущениям, воспитанным еще в юности чтением романов Жюля Верна. У иных же страсть к воздухоплаванию сродни профессиональной болезни — как, например, у президента Федерации воздухоплавания России Давида Шифрина, заведующего отделом экспериментального воздухоплавания Центральной аэрологической обсерватории: он пристрастился к полетам на шарах по необходимости — когда изучал физику атмосферы.
На что похоже плавание в плотных ее слоях? Пожалуй, на обычное парусно-морское, помноженное на дополнительное измерение свободы и поделенное на отрицательную степень комфорта. Во всяком случае, по изначальной природе своей это тоже «ода вольности» — освобождение от суетливого давления цивилизации, обретенное согласие с живым пульсом и противоборством стихии, свободный выбор коллективистского одиночества и степени регулируемого риска.
Предвкушение полета (о, сладостное мгновение!) начинается с наполнения синтетического супермешка, пропитанного чем-то для пущей термоизоляции. Шар сначала именно надувают мощным вентилятором, а затем подогревают заполнивший его воздух положенными набок газовыми горелками, действующими по принципу огнемета. В предстартовый период, так уж сложилось, не обходится без цехового злословия в адрес «ложкарей» — тех, у кого за нарушения пусковой технологии ветер выдавливает «ложку» в мягких боках оживающих туш. Это чревато перерасходом газа, а то и сожжением подбрюшья шара из-за слипания его нежных тканей. Всеми действиями — и при надуве, и в полете — заправляет пилот. Команда обычно состоит из четырех человек: пилот, помощник, группа поддержки. Естественно, должна быть машина, в ней — рация «уоки-токи», от которой проку, в общем-то, маловато, поскольку действует она обычно километра на полтора. Поэтому временами поиск улетевших за пределы видимости шаров плавно переходит в действо, чем-то напоминающее «охоту на лис».
Момент нашего старта на воздушном шаре был обозначен криком: «Быстрей, улетаем!» Отрыв был сродни подъему в скоростном лифте телебашни, но ощущения, конечно, посодержательнее: ускорение незаметно, а быстро ширящиеся перспективы и мельчающий масштаб «рожденных ползать» вызывают чувства восторга, ликования, гордыни... Открытость пространства и странно приглушенные остаточные звуки снизу поначалу рождают ощущение возвышенности и величия, перерастающее в острое желание вознестись еще километров эдак на пять. Затем приходит ощущение песчинки, взметенной в воздушный океан, готовой раствориться в голубой бездне либо обратиться в прах. Тем более что вскоре шаровая тяга потихоньку слабеет, и начинается мерное снижение, которому, как чувствуется всеми фибрами души, ничего не стоит перейти в плавное падение. Внизу — широкие леса, и взгляд, брошенный на нависающие сверху заплатанные бока шара, будит нездоровое воображение. Наконец хладнокровный пилот дергает за клапан газовой горелки — и смутная тревога вдруг сменяется открытой радостью и невыразимым облегчением. Реактивный шум пламени возвращает в надежный технотронный век и спугивает внизу лося. Опытные пилоты говорят, что при бесшумном ходе над лесом многое можно увидеть. И не только из жизни зверей.
Раньше из спортивно-оборонного и научного интереса на газовых шарах летали в основном на дальность, высотность и длительность. Некоторые рекорды так и остались непобитыми со времен Осоавиахима. Сейчас же и газ пожиже, и полет пониже, но из стадии чудаковатого хобби и международной утехи воздухоплавание все же выходит на некий полуиндустриальный уровень. А способствовало тому англо-американское изобретение в 1961 году так называемого теплового шара с газовым самоподогревом.
— Весь мир летает на чистом пропане, — заметил в разговоре со мной распорядитель и страстный любитель полетов Лев Маврин с интонацией Левши, прознавшего, как чистят ружья англичане — у нас жгут пропан-бутановую «дачную» смесь. У трех баллонов такой смеси, давлением 4 — 6 атмосфер, хватает часа на два полета, при подъемной силе всего 0,7 килограмма на шарокубометр.
Именно «тепловик» вдохнул своими форсунками и технико-экономическими характеристиками новую струю в воздухолетание: аппарат оказался в принципе не намного сложнее парашюта с технологической точки зрения, да и стоит он раза в два дешевле газового, у которого только заправка обходится в три, а то и все пять тысяч долларов.
Сегодня в мире на шарах летают массово-поточно: только на последнем фестивале в Альбукерке в небо взмывало зараз до 600 чудных ярких сфер. В России сегодня есть, наверное, штук 130. Правда, большинство, если и летают, то главным образом при поддержке спонсоров: с недавних пор иметь собственный раздувающийся пузырь стало делом престижа для каждого уважающего себя банка. Однако в России воздушный шар покуда, конечно же, роскошь: хороший стоит около восьми-десяти тысяч долларов. И больше. Но он же и грандиозное красочное шоу, а значит, мощный рекламоноситель. Рекламный полет с выпуклой, аршинными буквами выведенной надписью «Хопер-инвест — воистину инвест!» обходится всего лишь в полмиллиона. Прочие же виды воздушно-коммерческого извоза в стране не развиты.
Кроме того, шар — живой, впечатляющий аттракцион: его можно использовать как стартовую площадку для полетов на дельтаплане; с него уже прыгают с парашютом и на параплане — при этом высочайшим мастерством, и даже шиком, считается умение приземлиться в корзину нижелетящего шара. Упомянем в этой связи, что последний сногсшибательный трюк в поднебесной акробатике, вполне достойный помещения в Книгу рекордов Гиннесса, был проделан в Соединенных Штатах, где ловкачи эквилибристы умудрились пройти по канату, натянутому между двумя парящими в поднебесье шарами.
Да, и воздушно-спортивные удовольствия «тепловиков» довольно изысканны. На первенстве мира ежегодно исполняется 17 упражнений. Зрителям предлагают такие, к примеру, развлечения, как снятие ключиков с гвоздика на столбе, стоящем в восьми километрах от старта. Для непосвященных остается загадкой, как при одной лишь «вертикально направленной» свободе и независимости от ветра, дующего главным образом горизонтально, такое возможно. А весь фокус, в общем-то, заключается в интуитивном угадывании воздушных потоков, струящихся на разных высотах и в разных направлениях. Хотя перед стартом экипажам непременно выдается карта полета с расписанием попутных ветров и их скоростей. В принципе за две-три недели можно облететь и вокруг Земли, ловя воздушные течения, господствующие в тропосфере в определенное время года. И попытки такого рода нет-нет да и предпринимаются.
О прелестях же мягкой посадки отчасти уже было сказано. Добавим только, что наша посадка совпала с первыми каплями хлынувшего дождя, окрасившего и без того печальное зрелище в тускло-пастельные тона. А вот за рубежом, говорят, есть асы, которые играючи сажают корзину прямо в кузовок машины сопровождения — искусство и впрямь высокое, если учесть, что вес аппарата, который легче воздуха, тянет в сумме килограммов на триста. В чем и удалось убедиться в тот же день, вытаскивая «шар-бегемот» из болота, принятого сверху неопытным пилотом за сочную лужайку. Потом тащили грузовик, повязанные «шаровой» порукой. Такова спортивная жизнь. Поэтому, видно, среди воздухоплавателей популярна легенда про изобретателя летучего шара весом всего восемьдесят кило — без корзины, — по упругости и маневренности соперничающего с шариком для игры в пинг-понг.
Наверное, есть и другие прелести свободного полета, однако живописать их я не стану, потому что вкусить все сполна мне так и не удалось. Второй серии стартов помешал проливной дождь, а пузырь из «болоний» — не лучший аппарат для походов на грозу. А вообще-то воздушный шар неисчерпаем, как атом. «Теперь я уверен — шар должен быть непременно с винтом», — удрученно заметил в этой связи мой пострадавший коллега, фотокорреспондент.
Что ж, понять его можно вполне. Но вот беда: в таком случае эта конструкция называлась бы дирижаблем. А дирижабли, как известно, летают — не плавают.
Владимир Задера | Фото Юрия Масляева
