Вас интересует именно эта река? Тогда вам следует поговорить с Валерием Сергеевичем Исаковым, старшим инженером отдела обоснования переброски стока северных и сибирских рек на юг страны. Он у нас большой знаток этой Чу, как всего, впрочем, Казахстана и Средней Азии... Нет на Чу урочища, которого бы он не знал в совершенстве. Несколько лет подряд Ясаков руководил научными изысканиями в долине реки — был начальником партии...
Так мне ответили в Государственном гидрологическом институте, что в Ленинграде на Второй линии Васильевского острова, куда я обратился за помощью перед отъездам на Чу.
Ясакова я увидел за столом, над которым висела раскрашенная схема всей Чуйской долины. На краю стола — красиво надписанные и аккуратно сложенные в стопки полевые журналы и дневники. Карандаши ощетинились остро отточенными жалами — ни одного тупого или поломанного. Единственная вольность — темно-красные, с медным отливом перья фазана в особом стаканчике.
Узнав, что я собираюсь на Чу, Ясаков грустно улыбнулся:
— А я вот не могу. Прикован к отчету. Будете на Чу — поклонитесь от меня Васильеву...
— А кто такой Васильев? — спросил я.
— Как, вы не слышали о Владимире Александровиче?! — Ясаков смотрел на меня, и его серые глаза были полны сожаления. — Когда вы уезжаете на Чу?
Я назвал дату, и минут через пять он принес мне какие-то фолианты. Валерий Сергеевич нес их так, как подсобники на стройке таскают стопки кирпичей — прижав к животу и поддерживая снизу на вытянутых руках.
— Вот, полистайте хотя бы это... На одной из книг я прочитал: «Ежегодник отдела земельных улучшений. Санкт-Петербург, 1911». На других стояло то же название, только даты издания были другие. Я открыл один из «Ежегодников» и увидел схему поперечного сечения участка реки Чу. Полистал — наткнулся на фотографию человека в фуражке с кокардой и в офицерской форме.
— А вот и Владимир Александрович! — воскликнул Ясаков, любуясь фотографией, словно на ней был запечатлен его самый близкий родственник. И тут же перешел на деловой тон: — Чу, хотя и пересыхающая, но крупная река. Географическая длина ее от истока до слепого устья составляет 1275 километров, то есть приблизительно половину длины Дуная. Исследования на Чу начались в 1903 году. В результате крупных комплексных экспедиций Васильевым была подготовлена схема ирригации долины и созданы проекты...
Наугад открытая страница «Ежегодника» заинтересовала меня:
«В Кочкорской долине солнце встает из-за гор на час-полтора позже, чем в Чуйской долине, и заходит ранее. С гор стекает холодный воздух, который, не имея выхода, застаивается, и отсюда долгие холодные ночи.
...Близ озера Кокуй старое русло Чу сливается с многочисленными котловинами и озерами».
Упоминание Кокуйского озера пробудило во мне воспоминания детства, которое прошло под сенью туранговых и джидовых рощ. Кокуйское урочище я знал примерно так же, как теперь Невский. В Кокуе, на охотничьем зимовье, мы жили лет пять...
«Условия полевых работ нужно признать чрезвычайно тяжелыми, — читал я далее. — Большая часть местности занята тростниками и рисовыми полями, залита водой. Малярия свирепствует настолько, что доктор партии подал заявление о необходимости прекратить работы... Страшными врагами в этой местности являются комары... По выходе из болот в степи появляются другие враги... начиная с ядовитых змей и кончая пауками, среди которых грозою является каракурт...»
«Ежегодники», с которыми я едва управился к отъезду на Чу, расширили мои познания о реке. Родилась идея пройти маршрутами Васильева, чуйского первоисследователя. Разумеется, не все в его отчетах было для меня понятным. Поэтому я вынужден был то и дело беспокоить Ясакова. И тот — это я хотел бы отметить особо — всегда откладывал свои текущие дела, беседы с сотрудниками и приходил мне на помощь. У меня было неоспоримое преимущество перед любым сотрудником института; я родился и вырос на берегах Чу. А кроме того, очень старательно штудировал дневники и отчеты Васильева...
Итак, я в Кочкорке, у истока реки. Вообще-то меня интересует не исток, а Орто-Токойское водохранилище и Чумышский гидроузел, спроектированные Васильевым.
Первые гидрометрические посты на Чу появились в 1903 году. А Чумышская плотина была построена только в тридцатых годах. Но вины Васильева тут нет».
Начальство, посылавшее экспедицию в «дикий» Туркестан (так когда-то называлась территория Средней Азии), кажется, было вполне удовлетворено тем, что на землях окраины России появились репера — геодезические знаки. Васильев же не желал ограничиваться установкой знаков. Тщательно обследовав реку и ее долину, он в 1913 году подал в министерство земледелия проект орошения.
— Гидросооружения на Чу?! А что такое Чу? Вот этот куцый хвостик? Строить в этой Тмутаракани плотину да еще на государственные деньги? Кажется, молодого человека одолевают пустые, а может, и вредные мечтания...
И на проект освоения Чуйской долины князь Масальский, управляющий отделом министерства, наложил резолюцию: «В архив. Кому нужен проект орошения долины, населенной инородцами».
С тех пор как на Чу был закопан первый репер и в грунт была вбита первая водомерная рейка, минули десятилетия. Как-то встретит меня река сегодня?
Чу входит в список семи крупнейших рек Казахстана. Истоки ее находятся в горах, на высоте от трех до пяти тысяч метров. Вырвавшись из теснин внутреннего Тянь-Шаня, река поворачивает на запад, словно стремится достичь Сырдарьи. Но это ей не удается. Чу никуда не впадает, а заканчивается слепым устьем — распадается на множество озер, соединенных между собой пересыхающими протоками.
Река пробила себе русло на стыке двух пустынь. К северу от Чу простирается Бетпак-Дала, к югу — пески Муюнкум. На нить реки как бусы нанизаны села и города: Кочкорка, Токмак, Георгиевка, Чу, Фурмановка, Уланбель... Чу бежит через две республики — Киргизию и Казахстан.
Завтра отправляюсь вниз по реке. На плоту. Именно таким способом я решил добраться до Орто-Токойской плотины, а затем и до Чумышской. Конечно, если в пути ничего не случится. Ведь в верховьях Чу довольно бурная. Опасно для плавания и Боамское ущелье: дно реки на этом участке завалено валунами и обрушенными в русло камнями.
Вообще-то в Киргизии и Казахстане неплохие дороги. Можно было бы выбрать иные средства передвижения. Но я предпочел плот и байдарку: чтобы узнать реку — надо плавать.
...С утра до вечера строим плот. «Верфь» оборудовали под кустами тала и облепихи. Материал для плота несколько необычный — доски и автомобильные камеры. И то и другое помог достать Болот Жусубалиев, студент. Я познакомился с ним, когда ехал из Фрунзе в Кочкорку.
Капроновыми фалами увязываем камеры, из сосновых досок сколачиваем палубу, привязываем ее к резиновому понтону. Подкачиваем насосом камеры. Готово. Едва сталкиваем наше «судно» на воду, как его тут же начинает вырывать из рук. Чтобы спокойно погрузить снаряжение, мы ставим плот в заводь.
— Отдать концы!
Болот отвязывает от тала капроновый фал — теперь это швартовый, — бросает его мне и вскидывает руки в прощальном жесте.
Плот подхватило течением, развернуло несколько раз вокруг оси. Управлять шестом непросто. Тычешь-тычешь, а толку никакого. Струя сильная, плот легкий — несет как щепку. Через минуту-другую за поворотом исчезают дома Кочкорки...
Заходящее солнце залило алым светом снежные зубцы, а сумерки покрыли их пятнами густо-синего цвета. Береговой тальник полощет свою буйно-зеленую шевелюру в холодных струях. В отблесках заката вспыхивают оранжевые пятна облепихи. Но недосуг любоваться вершинами гор и прибрежными зарослями. Надо глядеть в оба. Особенно на перекатах.
Первое время на порогах я боялся острых обломков скал. Потом понял: для плота они не опасны. Только перед очередным столкновением с камнем надо покрепче держаться за лямки рюкзака, притороченного к палубе. Другое дело коряги, застрявшие между глыбами. Они вполне могут проткнуть поплавки. Услышав скрип резины, я всякий раз ощупываю камеры.
...Все ближе подступают утесы. Их лбы изборождены глубокими морщинами. Приметы Орто-Токоя.
Еще в Ленинграде я припас кусок тонкой парусины, обстроченной по краям, — что-то вроде кливера. Как только выберусь на водохранилище, сразу же поставлю парус. Под ним плыть куда приятней и спокойней, чем вот так трястись по «ухабам».
Издалека послышался грохот. Так шумит только низвергающаяся вода. Водопад?! Но ведь, по моим представлениям, вот-вот должно открыться водохранилище.
Шум воды с каждой минутой усиливается. И вот я вижу, как вода клокочет между камней. Вижу торчащие коряги — много коряг! Камни и наносы образовали остров и что-то вроде плотники. Левая, протока несудоходна, а правая круто, почти под прямым углом, поворачивает. Покрепче ухватился за рюкзак.
Плот выскочил краем на камни, зацепился, стал опрокидываться. Со швартовым выскакиваю на берег, спихиваю плот ногой. Вдруг течение вырывает веревку из руки — и плот уносит.
Бросаюсь следом в клокочущую воду. Течение подхватывает меня словно мячик. Но расстояние между мною и плотом не сокращается, и мне бы никогда его не догнать, если бы он случайно не застрял между корягами. Коряги, которых я так боялся, сослужили хорошую службу...
Нелегко же было Васильеву, когда он со своим отрядом продвигался от Кочкорки к Чумышским скалам. Гидрографический отряд не сплавлялся, а шел берегом — карабкался по крутым склонам, по осыпям, продирался сквозь колючие заросли облепихи и тальниковое густолесье.
Ученый продвигался вниз по Чу в сто раз медленнее меня. Он не мог позволить себе такой роскоши — нестись по бурной речке на плоту. Некоторые участники его комплексной экспедиции вообще сидели на месте, ведя наблюдения. Зачастую даже не представляли, сколько информации в целом необходимо для обоснования проекта орошения и строительства плотины. Васильеву надо было определить уклоны, скорость течения на различных участках, прочность грунтов и подстилающих пород ложа реки... Короче говоря, прежде чем приступить к проекту, нужно было изучить каждую излучину и каждый перекат. Если что-то упустить, это неизбежно приведет к нежелательным последствиям — река заболеет. Например, начнут разрушаться берега, глубокие омуты заиливаться, превращаться в трясины. Это, в свою очередь, приведет к гибели рыбы и других обитателей реки. Многолетние комплексные исследования на Чу позволили создать проект орошения Чуйской долины, в урочищах Орто-Токой и Чумыш были построены плотины, причем обошлось без нарушения экологического баланса.
Любопытная подробность Владимир Александрович по образованию не был гидрологом. Он закончил в Петербурге институт путей сообщения. Но, получив диплом инженера, отправился в Туркестан, где и возглавил изыскания на реке Чу. На реке, о которой мало кто знал. Брокгауз и Ефрон в своей обстоятельнейшей энциклопедии удостоили Чу всего лишь нескольких строк.
Считается, что Васильев жил в Петербурге, затем в Москве. Но большую часть своей жизни он скитался по берегам Чу, жил в палатках, землянках, шалашах.
...Он знал джидовые рощи, что тянутся вдоль левого берега Чу до самого Сарбеля — урочища, которое находится за шестьсот километров от Кочкорки. Сквозь джиду, как в тоннеле, пролегает дорога. Воздух в этом серебристо-зеленом тоннеле настоян на ароматах цветущих деревьев. Когда джида покрывается желтыми, невзрачными на вид цветочками, то кровь в жилах людей начинает бродить как молодое вино. На сучьях деревьев висят гнезда грачей, похожие на малахаи. Грачи кричат оглушительно, целыми днями напролет и лишь перед дождем умолкают.
Я представляю, как Васильев сидел на обрыве, прислонившись к стволу джиды, покрытому черными наростами смолы. Он расшифровывал записи, приводил в порядок полевые книжки, где цифры и факты были перемешаны с личными впечатлениями.
Покончив с записями, Владимир Александрович ходил по окрестностям и думал о том, что здесь можно было бы выращивать виноград, свеклу, кукурузу. По преданию, когда-то и выращивали. Об этом свидетельствуют старинные, давно заброшенные в пойме арыки и тщательная планировка земель, заросших тугаем. На равнины Чуйской долины и верхние террасы поймы нужно вывести воду. Необходимо строить плотины. Но где именно? Понятно, не здесь, у Благовещенки, где Чу, если ее перекрыть плотиной, может затопить, заболотить плодородную пойму. Слишком плоское место. Скорее всего на Чумыше надо ставить плотину — там русло стиснуто скалами — или еще выше, на Орто-Токое, где река зажата горами. Иногда приходили сведения о том, что пропадают репера: это, конечно, дело рук местных богатеев, догадывался ученый. Состоятельные уйгуры и дунгане считали себя владельцами арыков и распределительных застав, они держали киргизов и казахов-дехкан в кабале. Без их разрешения не полить ни огород, ни десятину с просом. Они смекнули, что строительство государственных инженерных сооружений подорвет их монополию на воду.
Васильев прекрасно понимал: много воды утечет в Чу, прежде чем ее берега соединит хотя бы одна плотина. Годы ушли только на обследование верховьев и Чуйской долины. Еще надо обследовать понизовье, но министерство не хочет для этого выделять деньги...
Горы раздвинулись широко, и плот вынесло на просторы Орто-Токойского водохранилища. Задул ветер. Я поставил парус, и шест, вставленный в специальное гнездо, изогнулся, заскрипел. Потуже натянул шкот — плот стал прыгать с волны на волну. Однако вскоре ветер поутих, парус обмяк. Плот замер. Меня обступила тишина. Да такая, что в ушах зазвенело. Это уж никуда не годится! Солнце вот-вот сползет за гору, а я еще болтаюсь посреди водяной пустыни...
До плотины рукой подать. Уже виднеется серая полоска бетона. Оторвал от палубы горбыль, стал грести. Но, похоже, что стою на месте и напрасно расходую силы. После каждого гребка плот лениво вращался вокруг оси, не проявляя ни малейшего желания идти вперед. Это похуже коряг и камней... Только к девяти утра я смог причалить к склону в который одним концом упирается плотина.
Александр Калинович Роденко, начальник управления Орто-Токойского водохранилища, узнав о моих злоключениях, укоризненно покачал головой.
— Молодежь... Рискуете. А зачем? Об Орто-Токое и Чумыше можно прочесть в любом справочнике по Казахстану или Киргизии.
Рассказывая о плотине, Роденко не преминул назвать имя Владимира Александровича.
— Орто-Токойское водохранилище расположено на высоте 1700 метров. Васильев и строители довольно удачно втиснули его между горами, что и позволяет при сравнительно небольшой поверхности, или, как мы говорим, зеркале испарения (всего 24 квадратных километра), иметь огромною емкость — без малого пятьсот миллионов кубических метров... Из этого узкого, но глубокого ковша пьют воду две республики. Нынешний год относительно маловодный, и потому «ковш» заполнен наполовину. Строительство плотины было закончено в 1958 году, — продолжал он, — уже после смерти Васильева. Раньше построить не смогли. Война помешала. Да-а-а... Он был специалистом, каких теперь мало. Очень щепетильный. Ни одной цифры на глазок, ни одной идеи без строгой аргументации. И реку ой знал, как мы свои квартиры. Вот стиль его работы, — Роденко достал с полки какую-то тетрадку, зачитал вслух: — «На строительство Чумышского магистрального канала предусмотрено 83 тысячи 680 руб. 13 коп. На возведение головного сооружения — 255 тысяч 686 руб. 40 коп». Подсчитано все до копейки!
— Но кем был Васильев? — вклинился я с вопросом: — Изыскателем? Исследователем? Проектировщиком?
— Право, не знаю, — не сразу ответил Александр Калинович. — Наверное, в нем сочетались все три ипостаси. Он был необыкновенно разносторонним человеком. В Чуйской долине его знали хорошо... Бывало, подсядет к аксакалам и начнет с ними разговоры водить. Все об одном — о Чу. Он ведь и казахский знал, и киргизский тоже. Если в долине теперь цветут сады, то в этом и его немалая заслуга, — закончил Роденко.
...Да, у Васильева была заветная мечта. Он хотел укротить лютую энергию Чу, сделать ее паводки, смывающие поселки и даже города (в 1878 году была смыта большая часть Токмака), полезными людям. Владимир Александрович мечтал увидеть в Чуйской долине сады, и он их увидел. Но ученый никогда не довольствовался изучением только гидрологии Чу. Изучая сток реки или, скажем, скорость течения, он вместе с тем добросовестно исследовал растительность долины и поймы, рыбные запасы Чу, животный мир, экологические условия на отдельных участках. Отчеты и дневники Васильева — своеобразная энциклопедия о Чу. Кое-что из этой «энциклопедии» было в моих блокнотах.
«Ниже четвертого участка растет саксауловый лес... Заросли иногда настолько густы и высоки, что получается впечатление леса. У самой реки растет джида, также и тополь разнолистный (туранга)...»
«В 1915 году было организовано ботанико-географическое обследование всей долины реки Чу... Собрано 1600 экземпляров растений...»
Владимир Александрович был из тех, кто умел видеть реку. Длинные ряды цифр и густые решетки графиков не заслоняли ему живописные перекаты, излучины, плесы — словом, живую Чу.
...До Чумышских скал я добирался не на плоту, а на автобусе. Роденко сумел поколебать мою решимость. Доказал, что плот не годится для плавания через Боамскую теснину. Да и время поджимает.
В Чумыш из Георгиевки (как раз там находится управление оросительных систем) на служебной машине меня привез Николай Петрович Бутенко, пожилой словоохотливый гидротехник. Когда мы подъехали к Чумышским скалам, я увидел целое море воды. По одну сторону блестели шелковистые метелки тростника, по другую вперемежку с джидой стояли дремучие вербы.
Чумышская плотина (метров 50 гранита, стали, бетона) подпирала воду, которую далеко отсюда сбрасывал Орто-Токой, и направляла ее в два канала — Георгиевский и Атбашинский. Каналы распухли от воды, как сытые удавы. Один «удав» уползал в Казахстан, другой — в Киргизию.
Бутенко охотно показал мне хозяйство ирригаторов: плотину, водоспуски, головные сооружения каналов.
— Видите, — говорил, увлекаясь, Николай Петрович, — как гранитные плиты отшлифованы? Камень к камню. А бетон? Прочнее не бывает. Комсомольский бетон тридцатых годов. Смотрите, как все прочно. А ведь скоро юбилей будем отмечать — 50 лет.
Князь Масальский где сейчас? — вдруг спросил Бутенко. И сам же ответил: — Только виза его на бумаге осталась на память историкам. А плотина — вот она... Я ведь ее тоже строил. Бетон месил, землю тачкой возил. Машины прислали — мотористом стал. А как же, у нас и техника кой-какая была! Не все вручную. Даже бульдозер был паровой. Владимир Александрович хлопотал. Если б не он, плотина, может, другой вид имела. Большой он был человек. Его наркомы ценили. — Эту фразу Бутенко произнес с особым нажимом.
— Он так крепко любил реку, что даже похоронить себя завещал здесь. — Николай Петрович вскинул руку в сторону белого обелиска, резко выделявшегося на фоне темной зелени. — Он говорил бывало: «Чу нельзя мерить сырдарьинским аршином. То, что хорошо Сырдарье, может оказаться плохим для Чу. Если на Чу строить слишком большие водохранилища, то она захиреет. Река должна не только орошать поля, но и плодить рыбу, поить скот, умножать в понизовье зверя и птицу...» Так он говорил. И если бы он был жив, то, может, Ташуткульское водохранилище тоже другой вид имело. Больно много воды в степи там разлили. А ниже Ташуткуля теперь и смотреть нечего. Так, слезы одни, а не вода...
Что правда, то правда. Площадь зеркала Ташуткульского водохранилища превышает сто квадратных километров, говорили мне специалисты. А глубина на большей части едва достигает полутора-двух метров. Под водой оказались наиболее плодородные участки поймы.
— А перед смертью Васильев, знаете, что сделал? Попросил у начальства вездеход и целый месяц путешествовал. До самого Акжайкына, до слепого устья добрался. А потом, говорят, письма в Алма-Ату и Фрунзе министрам отправил. Просил принять меры для охраны джиды и туранги в низовьях. Туранга — это тополь такой реликтовый. Он растет в низовьях Чу, а здесь не растет. Хотя земля здесь лучше, чем в понизовье. А вот не растет. И в России тоже не растет, хотя видом точь-в-точь осина...
Тут к Бутенко подошел слесарь с неотложным делом. А я по гулким стальным мосткам отправился на левый берег, прямо к белому обелиску. Уже издалека можно было различить имя. «Владимир Александрович Васильев».
...Размышляя о судьбе этого удивительного человека, я принял окончательное решение: завтра же соберу байдарку (она вместе с рюкзаком лежит в Георгиевке, в управлении оросительных систем) и отправлюсь дальше вниз по Чу. Я намерен побывать всюду, где когда-то со своими реперами и теодолитами странствовал Васильев.
Анатолий Стерликов | Фото А. Маслова
