«Коморские острова — четыре красавицы. У каждой прекрасная фигура, чудесные глаза, но все они не похожи друг на друга», — начинается этими словами, звучащими словно восточная сказка, путеводитель по Коморам.
Острова эти, изумрудным мостом перекинувшиеся между Африкой и Мадагаскаром через Мозамбикский пролив, действительно красивы Гранд-Комор, увенчанный гигантским кратером огнедышащего вулкана Картала. Зеленый Анжуан, покрытый зарослями жасмина, иланг-иланга, муската... Майотта, где узкие улочки деревень и древние пушки на набережных хранят память о романтическом средневековье... И наконец, крохотный Мохели, вобравший в себя колорит Африки и Азии... Сравнение с красавицами, впрочем, настораживает многих мужчин на Коморах, в представлении которых чуть ли не все трудности истории их островов связаны с женщинами. Дело в том, что здешней политикой часто заправляли во время оно женщины.
Так, по мнению коморцев, было на Анжуане, где королева еще в XVII веке приглашала для борьбы с соседними султанами французских моряков, а в XIX веке, памятуя об этой помощи, ее потомки признали протекторат Франции. Так было на острове Мохели, где принцесса вышла замуж за французского офицера и признала, став королевой в 1886 году, сюзеренитет его страны над своей родиной.
Но, говорят коморцы, особенно это стало заметно в наши дни. Возьмите, к примеру, Майотту и ее сепаратистов. Даже не сепаратистов, а сепаратисток.
Махорэ Майотты
Майотта запомнилась мне своим мальгашским колоритом, резко контрастировавшим с мусульманским обликом других островов, где преобладают метисы арабов и африканцев. На Майотте живут потомки мальгашского племени сакалава, принявшие самоназвание махорэ. Здесь же господствует римско-католическая церковь.
В 1841 году капитан французского корабля «Превуаян» предложил султану Майотты уступить ему остров за 5000 франков. Тот согласился. Майотта превратилась в первую и долгое время самую важную французскую базу у берегов Восточной Африки. Долгое время на Майотте, а вернее на расположенном в 800 метрах от нее скалистом островке Паманзи, находилась столица всего протектората — Дзаудзи. Здесь квартировали французские моряки и солдаты, участвовавшие в колониальных войнах в Африке и на Мадагаскаре.
А поскольку и те и другие находились все больше вне острова, то в услужение в их дома, где оставались лишь жены и дети, брали, как правило, женщин-махорэ. И влияние французов распространялось в первую очередь среди этих женщин. Затем на Майотту с Реюньона прибыли полтора десятка монахинь. Они создали монастырь и повели наступление на мусульманские обычаи. Ислам не разрешал женщине переступать порог мечети и отстранял ее от участия в общественной жизни, а в собор священник ее приглашал. Это повысило престиж церкви в глазах женщин и сделало их ревностными католичками.
Первое время мужчины роптали. Их недовольство усилилось особенно после того, как церковь взяла под свою защиту пережиток матриархата «магнахуале» — нечто вроде института нераздельной коллективной собственности на землю, о которой решают на Коморах женщины. На других островах, где восторжествовал коран, мужчины успешно справились с этим анахронизмом. Но на Майотте, где изворотливый падре вел с дальним прицелом битву за умы прихожанок, этого сделать не удалось. Магнахуале становилось все более серьезным тормозом земледелия, поскольку мужчины, хотя и вели хозяйство, не могли распоряжаться землей. Товарные культуры, которые завоевывали все больше и больше площадей на Гранд-Коморе, Анжуане и Мохели, не внедрялись на Майотте, поскольку женщины объявили их «фади» — запретными. Так Майопа превратилась в самую бедную из четырех коморских красавиц. Теперь два раза в неделю на взлетно-посадочной полосе Майотты приземляется старый самолет ДС-4, и все женщины под руководством монахинь направляются к нему. На самолете доставляют рис и овощи для населения.
В 1961 году, когда французские власти решили перенести свою столицу с расположенного на отшибе Паманзи в центр архипелага, на его самый большой остров Гранд-Комор, мужчины Майотты на время воспряли духом. Они надеялись, что вслед за колониальными чиновниками, военными и их женами с острова уедет и падре со своими монахинями. С покосившихся минаретов уже начали кричать муэдзины, и кое-где крестьяне, не считаясь с требованиями магнахуйле, взялись за распашку земли.
Однако падре и не думал уезжать с Майотты. На своих воскресных проповедях он внушал прихожанкам мысль о том, что если они не сплотятся вокруг алтаря, то грандкоморцы вновь заставят их носить черные покрывала — буи-буи, упразднят женскую собственность и лишат всех других прав и привилегий.
И островитянки сплотились. На крохотной Майотте появилась своя партия — «Движение народа тжахорэ». Руководит ею, правда, мужчина с французской фамилией — Марсель Анри, выходец с Реюньона, бывший французский советник по экономическим и социальным вопросам, тесно связанный с крупными европейскими плантаторами и землевладельцами острова. Но всем известно, что всеми делами в партии вершит дама — г-жа Мересс, верующая католичка и франкофилка. Она заявляет, что Майотта не имеет ничего общего с Коморами, и требует укрепления «традиционных связей с Францией, скрепленных договором от 1841 года».
Когда в 1968 году между Парижем и Морони была достигнута договоренность о предоставлении Коморам внутреннего самоуправления, «батальоны выступавших против этого нововведения женщин, вооруженных палками, пришли в столкновение со службой охраны порядка», — сообщала газета «Фигаро». В 1974 году, опираясь на дамское войско, Марсель Анри и мадам Мересс склонили в свою пользу чашу весов на референдуме о независимости Комор. На трех других островах архипелага девяносто пять процентов жителей высказались за независимость, а на Майотте больше половины — против. Накануне выборов во всех соборах острова была проведена внеочередная месса. Прихожанки голосовали так, как им советовал падре...
6 июля 1975 года коморская палата депутатов провозгласила независимость архипелага. Бывшая метрополия тут же отказалась признать принадлежность Майотты к молодому государству. А «Движение народа махорэ», поддержанное церковью и крупными плантаторами, объявило своей главной целью присоединение к Франции. На помощь им в Дзаудзи были переброшены дополнительные подразделения французского иностранного легиона. Так была создана «проблема сепаратизма Майотты», вот уже несколько лет не сходящая с повестки дня Организации африканского единства.
У подножия Карталы
Гранд-Комор появляется на горизонте как-то сразу — обрамленный бирюзой Индийского океана остров, над которым возвышается постоянно затянутая дымом вершина. Это знаменитая Картала, один из наиболее грозных вулканов мира. В последний раз он извергался в 1977 году, оставив без крова и средств к существованию десять тысяч коморцев.
Когда Картала успокаивается, по тропинке, прорубленной в зарослях пальм, можно подняться на край ее кальдеры. Внизу лежит второй по величине кратер земли, уступающий по своим размерам лишь знаменитому танзанийскому Нгоронгоро. В его гигантской — в три километра диаметром — чаше, прямо из зеленых тропических дебрей поднимаются языки подземного огня. А дальше, насколько хватает глаз, тянутся кратеры и вулканические пики Гриль, обширные лавовые поля, глубокие цирки и крутые долины, усеянные грудами красных туфов и черных базальтов, огромные загадочные пещеры. Как рассказывают легенды, где-то в них джинны мудрого царя Соломона спрятали трон царицы Савской.
— Неземной пейзаж, — с трудом отрывая взгляд от этой картины, сказал я своему попутчику Ибрагиму Бакару. — Быть может, именно поэтому средневековые арабы дали этому архипелагу название «Лунных островов».
— «Лунных островов»? — усмехнувшись, повторил он. — Современный мир настолько мало знает об этом архипелаге, что одного созвучия слова «камар», по-арабски — «луна», и названия «Коморы» стало достаточно для того, чтобы распустить небылицу: «Вулканические пейзажи архипелага вызывали у древних арабов ассоциации с безжизненными ландшафтами ночного светила и поэтому они назвали островами лунными»...
— Но разве это не так? — удивился я.
— А разве это буйство зелени вызывает у вас ассоциации с безжизненными ландшафтами? — удивился он. — Да и откуда древним арабам, не имевшим телескопов, могла прийти на ум аналогия между лунными цирками и земными кратерами?
Доводы были весомыми, и я поинтересовался у Бакару местной версией происхождения названия архипелага.
— Задолго до прихода арабов на наших островах, равно как и на Мадагаскаре, появились люди меланезийско-индонезийского происхождения. Потомков их, что сегодня живут в горах Анжуана, мы называем «ойматсаха». Логичнее всего вспомнить, что словом «комр» арабы в древности называли Мадагаскар, — говорит он. — Тогда нетрудно сделать вывод, что название «Джезаир эль Комр», которым арабы называли и наш архипелаг и Мадагаскар, это не что иное, как «Острова мальгашей». Очень, наверное, арабы удивились, когда увидели у берегов черной Африки людей монголоидной расы и поняли, что выходцы из далекого индонезийского мира уже давно освоили океан, который сами арабы называли Зендж — «морем черных».
У подножия огнедышащей Карталы, на узкой полосе черных, покрытых вулканическими туфами пляжей, расположена коморская столица Морони. Это по-южному жаркий и шумный портовый городок, во многом напоминающий древние арабские и суахилийские поселения на восточно-африканском побережье. Здесь много старых мечетей, уходящих в небо стрельчатых минаретов и белых плосковерхих домов из коралла. Даже современные здания копируют в Морони древние образцы мавританской архитектуры. Таков дворец бывшего султана Гранд-Комора, таково же и новое здание почт и телеграфа — самое большое здание архипелага, предмет гордости жителей столицы.
Но не все моронийцы живут, конечно, в сверкающих белизной под тропическим солнцем каменных домах. Всего лишь в одном-двух километрах от центра Морони начинаются кварталы, жители которых довольствуются хижиной из тростника или папоротника, крытой травой. Здесь не увидишь расшитых серебряным галуном жилеток-кизибау, в которых любят пощеголять зажиточные коморцы. Мужчины облачены в длиннющие, до пят, рубахи-галабеи. Кое у кого через плечо переброшен зеленый шарф, и я, решив, что он своего рода коморское дополнение к арабской галабее, спросил об этом у Бакару.
Но тот, прежде чем ответить, опять усмехнулся.
— За этим шарфом скрывается большая, по коморским масштабам, политика, — проговорил он. — Раньше, до независимости, в местной политической жизни господствовали две политические партии — Демократическое объединение коморского народа, склонное требовать независимости у Франции, и Демократический союз Коморских островов, выступавший за «эволюционное развитие» отношений с метрополией. Первую партию называли «белой», а вторую — «зеленой».
— За этими символами что-нибудь стояло? — поинтересовался я.
— Формально только то, что вы и сейчас видите на улице. Сторонники «белых» носили белые галабеи, а их политические соперники дополняли наряд зеленым шарфом. Но на деле, однако, все обстояло гораздо сложнее. Ведь жизнь на Гранд-Коморе — это цепь обязательных религиозных и социальных актов, главными звеньями которой являются хадж — путешествие в Мекку и большая свадьба — харусси. Только после них грандкоморец может занять достойное положение в обществе и носить зеленый шарф — знак правоверного и благородного. Сами понимаете, хадж и харусси — дело дорогостоящее.
— До Мекки, конечно, добраться нелегко, — прервал я своего собеседника. — Но свадьбу-то сыграть каждый может.
Ироническая усмешка вновь скользнула по лицу Бакару.
— Чтобы получить право носить зеленый шарф, на Коморах надо сыграть две свадьбы, — продолжает Бакару. — Первая — малая свадьба — дает право жениху и невесте начать совместную жизнь. А большую можно сыграть и через десять лет после первой, когда муж накопит нужную сумму Денег. Харусси, если хотите, это не обычай, а подлинный социальный институт, пронизывающий всю жизнь на Коморах.
Из дальнейшего рассказа Бакару я выяснил, что любой гранд-коморец, стремящийся занять более или менее видное место в социальной жизни острова, должен сыграть хотя бы одну харусси с одной из своих четырех жен. Вез этого он будет парией, изгоем среди правоверных и никогда не сможет войти в круг тех, кто уже перебросил через плечо зеленую тряпицу. В некоторых горных районах Гранд-Комора мужчина, не сыгравший харусси до 30 лет, лишается своего имени, на других островах теряет право голоса при решении общинных дел. Ростовщики отказывают ему в кредите как человеку, доказавшему свою полную нежизнеспособность, а старейшины не разрешают присутствовать на заседаниях совета общины. Зато мужчина, справивший харусси, сразу же возносится по социальной лестнице, а его семья начинает пользоваться всевозможными привилегиями.
В обеспеченных семьях с социальными амбициями подготовка к харусси начинается задолго до того, как будущий обладатель зеленого шарфа сам задумывается о женитьбе. Обычно вопрос о большой свадьбе решается на расширенном семейном совете. Когда все его влиятельные участники договариваются о кандидатуре невесты, отец и дядя жениха направляются в семью девушки просить ее руки. Не беда, что ей может быть лет пять. Различных церемоний впереди хоть отбавляй, да и денег накопить надо так много, что к тому времени, когда наступают основные траты, девочка как раз превратится в девушку на выданье.
Если родители невесты одобряют предлагаемый им союз, который будет скреплен лет через двенадцать, обе семьи обращаются за разрешением к своим семейным мвалиму — духовным наставникам. Если разрешение дается сразу, проблем не возникает. Если же кто-нибудь из мвалиму хочет подзаработать, и, ссылаясь на гороскоп одного из будущих супругов, чинит препятствия, та сторона, которая больше заинтересована в браке, начинает делать ему подарки. В конце концов оба мвалиму встречаются и объявляют: «Звезды разрешили союз молодых».
Затем начинается обмен подарками между семьями жениха и невесты, растягивающийся на несколько лет. Первый такой подарок посылает семья юноши семье невесты. В городских семьях теперь это подарки полезные: швейные машинки, холодильники, велосипеды. Но традиция предписывает, чтобы обязательно были среди подарков золотые изделия. На Майотте есть целая деревня ювелиров — Сада, где делают женские украшения к харусси. Ближайшие друзья жениха ездят туда за кольцами, серьгами и ожерельями, а затем отвозят невесте, расхваливая достоинства подарков и того, кто их прислал.
Друзья возвращаются к жениху тоже не с пустыми руками. Однако традиция предписывает, чтобы ответный дар был в десять раз дешевле.
Родственники жениха отнюдь не бескорыстны. Если юноша принадлежит к небогатой семье, то все время, предшествующее свадьбе, он в поте лица трудится на поле своих дядьев, отрабатывая им деньги на эти подарки и пытаясь скопить хоть что-то для покупки приданого, которое преподнесет невесте. Зачастую приданое стоит сто, а то и полтораста тысяч франков. Месячная же зарплата рабочего или мелкого чиновника на Коморах редко превышает несколько тысяч франков. Поэтому, как правило, заработать всю необходимую сумму юноша не может и влезает в долги или берет кабальные обязательства возместить расходы родственников отработками.
День подношения приданого превращается в большой праздник, в котором участвуют все жители деревни или городского квартала. И всем им семья жениха ставит обильное угощение. Затем с перерывом в 5—6 месяцев организуются новые обряды и новые праздники. Забивают десять быков, и их мясо распределяют среди гостей.
Наконец, лет через десять после встречи мвалиму и при условии, что жених не надорвался на заработках, а их семьи не превратились в коморских Монтекки и Капулетти, наступает день большой свадьбы. Она начинается обычно в пятницу и длится три дня. Стойте, да ведь сегодня же пятница!
Мы объехали несколько мечетей, где всегда осведомлены об очередных харусси.
— Самая интересная и богатая харусси проходит в Джальсе, — сказал Бакару. — Заедем на базар, купим в подарок барана — и айда.
...Джальсу еще не было видно в зарослях, а надрывные звуки флейт и перезвон десятков бубнов неслись с гор, созывая всех, кто их услышит, пожаловать на большое торжество. Гостей набралось человек семьсот, потому что все жители Джальсы пригласили к себе в гости всех своих родственников и знакомых, и не только с Гранд-Комора, и даже не только с трех других островов, но и с Мадагаскара.
Вечером, когда все съехались и сошлись, начался праздник. Шумный кортеж обошел деревню и направился к дому родителей невесты. Ее подруги обнесли присутствующих огромными блюдами с рисом и мясом, а затем и с фруктами. С полсотни музыкантов, созванных со всех соседних деревень, затянули протяжную мелодию, и все пустились в пляс.
Это было зрелище! Нигде в Африке, кажется, не одеваются так ярко и красочно, как на Коморах. Женщины в одеяниях, разукрашенных броскими орнаментами всех цветов радуги, мужчины в разноцветных шароварах и ярко-зеленых рубашках, старцы в белых галабеях и почтенные бабки в черных буибуи до утра кружились в танце.
В субботу состоялось новое угощение, но на сей раз в новом доме будущих супругов, который строят на средства семьи невесты. И опять, лишь немного отдохнув в полдень, собралась на танцы вся деревня. Всю ночь разносила молодежь по деревне огромные блюда с угощениями, заходя даже в те хижины, обитатели которых решили набраться сил перед главным, третьим днем харусси.
Воскресенье началось шествием всех гостей в дом родителей жениха. Впереди праздничного кортежа шел молодой человек, на голове — поднос с украшениями: подарок невесте от жениха. Это была последняя, но зато самая большая трата, которой требовала от него харусси. После того как невеста надела все ожерелья, браслеты и кольца, а родители молодоженов произнесли напутственные речи, состоялась церемония бракосочетания, где мвалиму и кади — мусульманский судья — произнесли речи.
Гости продолжают танцевать, но молодожены теперь могут покинуть их и уединиться в новом жилище. Девять дней супруга не выйдет из него. А когда выйдет, то вслед за ней из двери дома покажется и супруг, впервые получивший право перекинуть себе через шею зеленый шарф...
Импортная вода
На этом умытом тропическими ливнями зеленом архипелаге случаи смерти людей от жажды не менее редки, чем в обезвоженной самой природой пустыне. Во внутренних районах островов существуют породы скота, который отучился пить и довольствуется влагой, содержащейся в кожуре бананов. Скот настолько отвык от вида воды, что, когда овцам дают попить из колоды, они шарахаются, пугаясь водяных бликов.
Нехватка пресной воды — фон жизни на Коморах. На островах нет не то что ни одной реки, но даже ни одного подземного ключа, поскольку пористые вулканические туфы, словно губка, впитывают воду, не давая ей возможности задержаться на поверхности. В последнее время коморцы строят искусственные водохранилища в горах, а у своих домов сооружают бетонные емкости для дождевой воды. Но ее, как правило, оказывается мало. И поэтому Коморы — единственная страна влажных тропиков, которая, подобно пустынным эмиратам Персидского залива, вынуждена импортировать воду.
Меня поразил рынок Морони — яркий, шумный и пряный, заваленный грудами перца и гвоздики, манго и папайи, дуриана и авокадо, ананасов и бананов, но полностью лишенный прозаических овощей. Оказалось, что по вине все тех же туфов, не задерживающих влагу, на тропических Коморах невозможно выращивать овощи. Их тоже привозят на зеленые острова, где могут давать хорошие урожаи лишь растения с корневой системой, способной либо выкачивать влагу из глубины, либо улавливать ее из атмосферы. 125 тонн ванили, 150 тонн мускатного ореха, немного какао, гвоздики и копры — вот, в сущности, и все, что производят Коморы. Все сто процентов риса, пищевые жиры, соль и многое другое ввозят из-за границы.
Эти красочные острова с реликтовыми лесами, песчаными пляжами, удивительным подводным миром и красочными традициями разноплеменного населения, казалось бы, самой природой созданы быть приманкой для туристов. Но в колониальные времена французы держали «четырех красавиц» под крепким запором. Когда же пришла независимость, оказалось, что в стране нет ни портов, способных принимать современные пассажирские суда, ни аэродромов для трансконтинентальных самолетов, а в гостиницах туристам могут предложить всего лишь сто шестьдесят коек.
Но даже тем немногим туристам, что добираются до Комор, удается посмотреть и узнать очень немногое, поскольку общая протяженность дорог на трех островах вместе не превышает двухсот пятидесяти километров, а на Мохели их нет вовсе. Вряд ли есть еще в мире столица, подобная Морони, где нет водопровода, а оборванные мальчишки продают единственную коморскую газету — «Ла масс увриер коморьен», которую издают в Марселе. В 1964 году в Морони состоялось открытие первой улицы с электрическим освещением. Это событие превратилось в народный праздник: взрослые и дети всю ночь разгуливали по этой улице. Однако производство электроэнергии остается настолько мизерным, что не в силах способствовать развитию промышленности.
Земли не хватает вообще, да и семьдесят ее процентов держат в своих руках два десятка крупных феодалов — потомков арабских султанов.
Поэтому люди умирают на Коморах не только от жажды, но и от недоедания, протеинового голодания, авитаминоза. Простой коморец ест один раз в день — вечером: немного риса, маниок, несколько бананов, кусочек сушеной рыбы. Конечно, пищу можно было бы разнообразить, однако догмы корана в сочетании с мальгашскими запретами-фади изымают из рациона коморцев множество доступных и дешевых в условиях тропиков продуктов. Запрещается есть не только свинину, но и мясо кроликов, которые прекрасно акклиматизируются на островах. Рыбаки выбрасывают обратно в океан лангустов, в изобилии плодящихся в коморских водах. На Майотте и Анжуане обычаи требуют варить говядину так долго, что в ней разрушаются все витамины. А потребление немыслимого количества ямайского перца, которым сдабривают некалорийную растительную пищу, приводит к многочисленным заболеваниям. Специалисты называют ямайский перец чуть ли не главным врагом коморцев, причиной широкого распространения на островах желудочных заболеваний.
Дожить не то что до старости, но даже до средних лет мало кому удается, и поэтому почти половину населения Комор составляют дети, не достигшие пятнадцати лет. По удельному весу безработных среди трудоспособного населения Коморы занимают первое место в мире, а по доходам на душу населения — последнее.
Нашлись, однако, на Коморах силы, которые понимали, что приход к власти в стране феодалов, паразитирующих на архаических порядках и традициях, сохранение неравноправных отношений с метрополией, поддерживающей эти силы, — национальная катастрофа. Вот почему 3 августа 1975 года в Морони произошел государственный переворот: был свергнут тогдашний президент — феодал Ахмед Абдалла. За этим стоял Национальный единый фронт Коморских островов, в состав которого вошло Движение за национальное освобождение Коморских островов (МОЛИНАКО), с 1961 года возглавлявшее борьбу коморцев за независимость, и некоторые другие патриотические организации. Впервые за долгие столетия на островах была предпринята попытка помешать стрелкам истории на Коморах двигаться вспять.
Сформированный этими организациями Национальный совет революции провозгласил курс на развитие Комор по пути социалистической ориентации. 23 апреля 1977 года была принята новая конституция, заложившая основы демократического коморского государства. Была провозглашена национализация всего имущества, принадлежавшего Франции и частным компаниям, и объявлена подлинная война социально-экономическим позициям феодалов.
Одним из первых шагов революционного правительства было решение об отмене института харусси. Крупная земельная собственность наследников султанов и других крупных феодалов подлежала экспроприации, каждый гражданин в соответствии с законом получил право на земельный участок для ведения хозяйства.
Юноши, задавленные харусси, крестьянские парни, не имевшие права голоса и вынужденные гнуть спину перед мусульманскими сановниками и вождями, выпускники школ, лишенные перспективы найти работу и мечтавшие убежать с Комор от унижающих человеческое достоинство обычаев, девушки Гранд-Комора, Анжуана и Мохели, скинувшие чадру и почувствовавшие себя равноправными членами нового общества, стали главной опорой революционного режима. Повсюду начали возникать «молодежные деревни»: их создавали юноши и девушки, которые, стремясь порвать с влиянием стариков, с косными традициями, покидали родные дома, уходили в горы и там принимались за освоение новых земель, новых методов ведения хозяйства, запрещавшихся до этого фади.
Пираты новых времен
Утром 13 мая 1978 года, когда столица еще спала, на рейде Морони появился небольшой траулер. На спущенных с него резиновых плотах полсотни бородатых верзил, одетых в черную форму и увешанных гранатами и карабинами, высадились на берег. Перебив ничего не подозревавших солдат молодежной гвардии, охранявших правительственные здания, они арестовали президента республики Суалиха и членов его кабинета. Через несколько дней было объявлено, что Али Суалих был убит «при попытке к бегству»...
Верзилы были наемниками, а руководил ими печально известный Боб Денар, возникший на африканской сцене еще в шестидесятых годах, во времена конголезских событий, а затем появлявшийся всякий раз, когда империалистам надо было чужими руками осуществлять очередную грязную авантюру — в Алжире, Индокитае, Биафре, Йемене, Анголе.
Боб Денар намеревался действовать в соответствии с уже имевшими место на островах историческими прецедентами. Первым долгом он женился на именитой коморской даме, перешед в ислам и принял имя Сайда Мустафы Махджу. Затем Динар-Махджу назначил себя главнокомандующим армии и полицейских сил и повел себя так, словно уже стал коморским султаном. Его молодцы творили на островах произвол и насилие. Народ роптал, никто в Африке не собирался признавать государство наемников. В конце сентября 1978 года новоиспеченный мусульманин, оставив в Морони жену, с которой он даже не успел сыграть большую свадьбу, отбыл в Европу со всеми своими людьми.
На смену наемникам прибыли французские офицеры, вставшие во главе коморской армии. Под их присмотром через месяц на Коморах состоялись президентские выборы и был проведен референдум по вопросу об очередной, пронизанной религиозными догмами конституции, отменявшей конституцию народного государства. Главой государства вновь стал Ахмед Абдалла, и одним из первых его решений стало возрождение харусси.
Вопрос о Майотте так и не разрешен.
Но на зеленом коморском флаге по-прежнему изображены четыре звезды — четыре красавицы в океане...
Сергей Кулик
