Человек и персонаж: как Сирано де Бержерак обрел бессмертие в литературе

Долину Шеврез французы иногда называют еще «страной де Бержерака». Земляки отождествляют славного Сирано с героем знаменитой пьесы Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак». Здесь вам покажут памятник «тому самому» Сирано и повсюду предложат «стаканчик старого доброго вина», заверив, что это его любимое вино. Покажут и «замок» Мовьер, а скорее, господский дом, где жила семья де Бержерака, хотя от тех времен уцелело немногое, здание было перестроено еще в XVIII веке. Сам поэт покинул этот мир в 1655 году. Ему не суждено было дожить до 37 лет, зато суждено было стать легендой…

Среди бретеров и педантов

…Сирано сидел в кордегардии роты гасконцев и что-то быстро писал. Перо стремительно носилось по бумаге. При этом он так энергично тыкал пером в чернильницу, что его кончик долго не выдерживал и ломался. Бержерак чертыхался, искал новое, а, не найдя, бывало, выдергивал перо из собственной шляпы, очинял его и продолжал строчить.

Его сослуживцы делали вид, что ничего не замечают. Если бы на месте Сирано был кто-то другой, в его рукопись заглядывали бы из-за плеча, отпускали бы двусмысленные шутки. Но Боже упаси шутить с де Бержераком! Вон как он тычет пером в чернильницу и так же орудует шпагой.

…Во всей роте, да, пожалуй, и во всем Париже, один только Анри Лебре знал правду о происхождении своего друга и о том, что при рождении родители нарекли его Савиньеном — в честь покойного деда, державшего в Париже рыбную лавку… Знаменитый француз не был аристократом. Сирано — в действительности не имя, а фамилия…

Впрочем, наш герой не спешил разубеждать окружающих в своем дворянском происхождении и некоторые основания для этого имел. Дело в том, что дед его, еще в середине XVI века поставлявший рыбу в аббатство Сен-Дени и даже ко двору, в 1582 году купил в долине Шеврез сразу два поместья — Мовьер и Суфоре, которые входили прежде во владения дворянской семьи Бержераков. Именно этот факт дал деду Савиньену Сирано право присоединить к своему имени желанное де Бержерак. Кроме того, в названии «Бержерак» есть что-то гасконское, и поэту всю жизнь нравилось выдавать себя за гасконца.

Почтенный торговец знал свое дело и вел его с завидным умением и твердостью, поэтому, когда в 1590 году Господь призвал его к себе, четверо детей стали законными наследниками значительного состояния. Старший, Абель, не был обделен ни здоровьем, ни статью, чего не скажешь о его деловой хватке. Женился он поздно, только в 47 лет, впрочем, весьма удачно — на дочери казначея Эсперансе Белланже. Однако и этот поворот судьбы не принес ему благоденствия. Эсперанса родила мужу шестерых детей, Савиньен-младший появился на свет в 1619 году. Кстати, последнего ребенка Абель принял на руки, уже перешагнув 60-летний рубеж…

Шло время, дети подрастали, расходы увеличивались, а положение дел — ухудшалось. Продолжать жить в Париже стало невозможно, и Абелю Сирано ничего не оставалось, как передать и торговлю, и дом брату Самюэлю и перебраться с женой и детьми в купленное когда-то отцом поместье Мовьер. Там, вдалеке от столицы, жизнь была не в пример дешевле.

Для юного Савиньена тем временем началась пора ученичества. Его первым наставником стал приходской священник. В науках святой отец разумел не много и вдобавок был типичным педантом. Именно это обстоятельство достаточно рано выявило вольнолюбивый нрав мальчика — зубрежке и лицемерному почтению он предпочитал… розги.

В отрочестве судьба подарила Савиньену верного друга, однокашника Лебре. Это трогательное мальчишеское братство они пронесли через всю жизнь, а Лебре служил памяти Сирано и после его смерти. Немного времени понадобилось не по годам пытливому Савиньену, чтобы понять — такая учеба мало что ему даст. И он решил убедить отца, что у священника он вряд ли научится чему-нибудь путному. Одновременно с ним подобную же тактику в отношении своих родителей выбрал и Лебре. Их усилия увенчались успехом, и в 1631 году Абель Сирано отправил сына учиться в Париж. Следом за ним туда поехал и верный товарищ.

Все сложилось как нельзя лучше: дедовский дом, в котором жила теперь семья его дяди, с радостью распахнул для родственника двери. Кузены и кузины не давали Савиньену скучать, особенно он сблизился со своим ровесником Жерменом. Помимо городской усадьбы Самюэлю Сирано — в виде приданого за женой — досталась еще и загородная, в предместье Саннуа. И вся компания вместе с племянником Савиньеном туда любила наезжать…

…Однако пришло время вспомнить и о цели приезда. Бержерак и Лебре решили было поступать в престижный коллеж Дорман, расположенный в Латинском квартале. Руководил учебным заведением некий Жан Гранжье, весьма эрудированный ученый, автор французских и латинских трактатов. Но и тут Савиньену не повезло — в аудиториях витал все тот же дух схоластики, даже в уставе было записано, что воспитанники «не предаются забавам, говорят только на латыни и повинуются железной дисциплине». Словом, натерпевшийся в молодые лета от педантов Сирано не мог, в конце концов, не превратиться в вольнодумца.

Пройдет не так уж много времени, и он сочинит комедию с характерным названием «Одураченный педант», для которой не испытает недостатка в материале. В пьесу выведен карикатурный персонаж, «коллежская крыса», «скупой и гнусный» старик по имени Гранже. Автор мог бы удалить из фамилии Гранжье не одну букву, а все семь — все равно прототип узнаваем.

А пока жаждавшему знаний юноше приходилось заниматься самообразованием. Отец, чтобы помочь ему в этом, даже продал все поместья и вновь поселился с домочадцами под Парижем (Савиньен, несмотря на это, до конца жизни называл себя «де Бержераком»). В 1638 году коллеж был, худо-бедно, окончен. В «багаже» выпускника осталось превосходное знание древних языков и литературы и репутация завсегдатая кабачков и трактиров литературной богемы.

Окончив учебу, Анри Лебре по настоянию и протекции отца записался в королевскую гвардию. За ним последовал и Савиньен. Молодому философу, лишенному мощной родительской поддержки, военное поприще сулило и приличное жалованье, и перспективы. Друзья попали в роту господина де Карбона де Кастельжалу. Командир происходил из знатного гасконского рода, и все подразделение состояло преимущественно из его земляков. Впоследствии к ним «по недоразумению» припишут и Бержерака. Тем более что он был таким гордецом и забиякой, что один стоил целой армии гасконцев…

Ни дня без поединка

Эта «агрессивная» грань личности Савиньена Сирано де Бержерака прославила его чуть ли не больше, чем литературные занятия. Лебре много лет спустя вспоминал: «Дуэли, которые в то время были, пожалуй, единственным и наиболее быстрым средством прославиться, тут же снискали ему такую известность, что гасконцы… взирали на него как на истинного демона храбрости и числили за ним столько поединков, сколько дней он находился на службе».

Писал Сирано в неполные 20 лет, преимущественно картели — «официальные» вызовы на дуэль. Справедливости ради надо сказать, что сам он не так часто затевал ссоры и по крайней мере в половине «своих» поединков выступал как секундант. Но и это было делом ответственным и небезопасным.

Формально благородное «выяснение отношений» между дворянами во Франции тогда уже строго воспрещалось. Однако никакие указы, угрозы и кары не останавливали тех, кто по сто раз на дню считал себя оскорбленным. Даже принцы крови, как известно, погибали на дуэлях… Конечно, часто они затевались из-за пустяков, косого взгляда или просто по блажи. Попадались, наконец, бретеры, для которых игра со смертью составляла единственный смысл жизни. Но Савиньен Сирано де Бержерак, вопреки мнению многих, к ним не принадлежал.

Иное дело, что он любил риск и охотно сопровождал друзей и знакомых, которым могла угрожать какая-либо опасность на улицах Парижа. В таких случаях дворянин приглашал в спутники одного или нескольких верных и отважных друзей (если таковых не находилось, «эскорт» попросту нанимался). Теофиль Готье писал о тех, кто всегда готов был обнажить шпагу за умеренную плату, так: «…грудь колесом, ноги циркулем, плащ через плечо, шляпа до бровей, клинок длиннее голодного дня». Излишне и говорить, что Сирано к ним не относился. Он обнажал свою шпагу исключительно по дружбе.

Еще при его жизни в фонд столичных легенд вошел такой эпизод, много позже использованный в одной из ключевых сцен ростановской пьесы. Мушкетер и поэт Франсуа Линьер, автор множества злых и метких эпиграмм, чрезвычайно разозлил одного вельможу. Тот, оскорбленный до глубины души, нанял целую сотню головорезов, чтобы разделаться с обидчиком. Линьер, не долго думая, решил выступить против «мстителей» — вдвоем с одним из своих друзей Друга звали, разумеется, Сирано де Бержерак.

«Сверхъестественное сражение», как назвал его Анри Лебре, произошло неподалеку от печально известной Нельской башни. В результате него «из этой сотни двое поплатились за свои злокозненные намерения жизнью, а семеро — тяжкими увечьями». Остальные наемники, увидев, что дело плохо, ретировались. Другой свидетель драки, де Бургонь, с того дня прибавлял к имени Бержерака новый титул — «Неустрашимый». Его он защитил и на поле брани.

Кровавая Тридцатилетняя война подожгла центральную Европу еще в 1618 году, но Франция вступила в нее лишь в 1635-м. Тем не менее от вражеского оружия и голода в стране успело погибнуть столько народу, что прирост населения возобновился лишь через столетие… Гвардеец де Бержерак оказался в гуще бойни. И — сразу полез прямо под пули.

В 1639 году при осаде Музона он был ранен навылет из мушкета. Еще через год под Аррасом неприятельский стрелок попал ему в шею, от этой травмы Сирано до конца жизни так вполне и не оправился. Кстати, в том же сражении крепко досталось и другому всем известному историческому персонажу — Шарлю де Батцу, графу д’Артаньяну. Кто знает, возможно, они лежали рядом в одной повозке, на которой выбывших из строя увозили в лазарет? Во всяком случае, французские романисты их встречу описывают, а у Ростана мушкетер д’Артаньян говорит своему новому знакомому:

«А вы, ей-богу, мне по нраву.
Я хлопал что есть сил.
Дуэль была на славу.
И, что ни говори, язык у вас остер!»

Другой прототип пьесы «Сирано де Бержерак» был под Аррасом убит — Кристоф де Шампань, барон де Невильет действительно женился на родственнице носатого гвардейца Мадлене Робино, с которой списана Роксана.

А Сирано — лечился, надеясь остаться в гвардии, но, взвесив свои шансы, решил все же выйти в отставку. Он слишком хорошо понимал, что даже если вернется в строй, придется «просто» служить, а на продвижение по службе нельзя рассчитывать. Кому нужен изувеченный ветеран? А тут еще и неуживчивый нрав, и безденежье.

Так, в 22 года военная карьера Сирано де Бержерака закончилась. Знакомые настоятельно «советовали» ему обзавестись высоким покровителем — обычный в ту эпоху способ преуспеть. Более того, вскоре после «сверхъестественного сражения» у Нельской башни галантное предложение дружбы и заступничества поступило — от маршала де Гасьона. Этот полководец, по словам Лебре, «с приязнью относившийся к людям отважным и умным, пожелал иметь подле себя господина де Бержерака…» Но молодой гордец с не меньшей галантностью отказался от «сделки». Он заявил, что может служить только Франции, но не вельможе, даже если тот достоин всяческого уважения. Свобода не продается и не сдается в аренду…

Теперь размышлять оставалось недолго. И он с легкостью поменял шпагу на перо. Началась карьера литератора и мыслителя Сирано, который, конечно, не забывал упражняться в фехтовании и даже брал уроки танцев.

Путь повесы

Казалось, для возмужавшего, но все еще очень молодого человека пришла наконец вольная пора. Во всяком случае, так хотелось думать многим. В веке XIX и позднее многие авторы живописали тогдашнюю разгульную жизнь нашего героя.

Готье, открывший вместе с Дюма «этот сладостный» XVII век, в очерке «Сирано де Бержерак» (1834 год) утверждает, что он «предался всем увлечениям безрассудной и неугомонной молодежи того времени; он впал в распутство с пылом восемнадцатилетнего провинциала, который впервые оказался в Париже… Вино и женщины, эти пленительные, сулящие столько утех кумиры нашей юности, казалось, полностью завладели им после жизни, проведенной в строгости и воздержании».

С другой стороны, все тот же верный Лебре скромно сообщает только, что «полная свобода делать все, что взбредет на ум, повела его по скользкому пути, на котором, смею сказать, я его остановил…» И добавляет, что «природа одарила Сирано не только редкостным умом, но и счастливой способностью управлять своими желаниями; посему вином он не злоупотреблял и, бывало, говорил, что невоздержанность притупляет ум и что со спиртным надо обращаться не менее осторожно, чем с мышьяком…»

В отношениях с женщинами Бержераку, по словам Лебре, была свойственна «величайшая сдержанность… можно сказать, что он ни разу не преступил черту того почтения, которого вправе ждать от нас дамы…»

Среди друзей Сирано попадались и «гвардейцы кардинала», и «мушкетеры короля», и полковники, и рядовые, и потомки самых знатных семей, и буржуа, и ученые, и поэты, и даже один кондитер, говорят, угощавший де Бержерака за поистине символическую плату — стихи (Рагно в версии Ростана).

Соответственно широк был его кругозор. Он читал и ценил Декарта, разделял взгляды Коперника и Кеплера. Оставив службу, ходил на лекции знаменитого философа Пьера Гассенди, автора трехтомного «Свода философии». А после занятий Бержерак часто шел гулять с молодым поэтом Шапелем и другими либертенами из кружка Гассенди к Новому мосту (сейчас он в Париже — самый старый), в «царство» мелких торговцев, бродячих артистов, бретеров, зубодеров, писарей, судебных стряпчих, прорицателей, газетчиков, букинистов и шарлатанов.

Тут Сирано впервые начал потихоньку распространять свои сочинения — полемические письма, сатиры и бурлески. Пока еще — «в свитках»: хотя «эра Гутенберга» уже наступила, рукописные книги и газеты еще более чем на сто лет останутся существенно дешевле печатных. К тому же «самиздат» и тогда легче ускользал от цензуры. Разумеется, авторы мечтали о книге, выпущенной на станке, — такое издание считалось «настоящим», шикарным. И Сирано был уверен, что скоро он и до такого «дорастет».

Чернила для очернения врага

Первые послания Сирано де Бержерака, разошедшиеся по Парижу, были, как нетрудно догадаться, посвящены дуэлям. В письме «Дуэлянт» он признается, что забыл бы, «что такое бумага, если бы на ней не писали картелей», и вопрошает: «Для чего служат чернила, кроме очернения противника?» Впрочем, он посмеивается над собой и одновременно над всеми, для кого поединок — стиль поведения. «Иногда мне кажется, — жалуется автор, — что я превратился в дикобраза: кто ко мне ни подойдет, всяк напарывается на колючку» (в смысле — шпагу). Его хлесткие остроты стали поговорками, но мало кто заметил за остроумной бравадой горькую самоиронию и недовольство собой.

Настоящую же громкую известность приобрели стихотворные сатиры Сирано на всесильного кардинала — так называемые «мазаринады». Джулио Мазарини, любимец и любовник королевы-регентши Анны Австрийской, «унаследовал» должность первого министра от перешедшего в мир иной Ришелье в 1642 году, еще при жизни мужа Анны, Людовика XIII.

Почивший Ришелье (кстати, он высоко ценил политические и дипломатические таланты итальянца и перед смертью сам рекомендовал его королю) наверняка не простил бы подобной дерзости. Мазарини же придерживался другой тактики. Человек эрудированный и далеко не чуждый литературе, он все читал, всех знал и никого не трогал, предпочитая вести борьбу тем же оружием: перекупал авторов и обращал их перья против своих врагов.

А когда через несколько лет Сирано выступил, можно сказать, на стороне кардинала, его шаг многих поставил в тупик.

Дело было так. В 1648-м парижский парламент инициировал мощное движение — Фронду («Праща») против Мазарини и его политики. Восстал Париж, его поддержали некоторые провинции. Кардинал вывез малолетнего Людовика XIV за пределы столицы и осадил ее. Фронда, тем временем, нуждалась в вожаках, командирах, известных в войсках, и они тотчас явились — вельможи, «принцы», на деле стремившиеся к переделу высших должностей и привилегий. Демократическое сопротивление переродилось в аристократическое (не потому ли глагол «фрондировать» в современном русском языке означает протестовать, но понарошку).

Сирано с самого начала не был активным участником Фронды, но горячо ей сочувствовал. Когда же аристократы «оседлали» ее и он увидел, что страна изнемогает от усобицы, об этом он и написал в послании «Против фрондеров» (1651 год). Получилась косвенная услуга Мазарини, который скоро — в 1653-м — вернулся в столицу и до конца своих дней оставался у власти.

Испытание болезнью

Произошел в жизни Бержерака и такой неприятный поворот. Примерно году в 1645-м он вдруг пропал из поля зрения друзей и единомышленников. Спустя какое-то время вернулся, и даже с новыми текстами. Объяснял, что для вдумчивого творчества нужно одиночество. Однако нельзя было не заметить, насколько сильно писатель изменился: побледнел, осунулся, густые пряди волос поредели.

Анри Лебре потом написал о снедавшем его товарища неназванном недуге. Позднее была обнаружена нотариально заверенная долговая расписка Савиньена Сирано де Бержерака Эли Пигу, «парижскому цирюльнику и хирургу», на 400 ливров (большие деньги!) за «лечение и избавление от тайной болезни».

Тайная болезнь именовалась тогда «grosse verole» (позднее она стала известна в России как «дурная»). Для Европы XVI–XVII веков, кроме полного воздержания, защиты от нее не существовало. Но какое там воздержание! В период неслыханных насилий во время войн Реформации и Тридцатилетней войны самый грубый разврат считался нормой. Армии наемников всюду прирастали отрядами проституток. Призрак сифилиса бродил по Европе гораздо «эффективнее» своего позднейшего коммунистического коллеги. Вспыхивали даже эпидемии.

Лечить это заболевание пытались, и лечение зачастую приносило временное облегчение, снимало симптомы, но причину их, конечно, не побеждало. Широко применялся итальянский рецепт — ртуть в малых дозах. Не исключено, что так пользовал пациента и «парижский цирюльник и хирург» — во всяком случае, страдания на время утихли. До поры. (Кстати, ртуть обезображивала несчастных еще до того момента, как их начинал — на поздних стадиях — уродовать сам сифилис.)

Сирано Неустрашимый сотни раз смотрел в глаза смерти и не боялся ее. Но тогда враг был видим и победим, а теперь он пожирал его изнутри. Впрочем, как все оптимисты, автор «Прогоревшего министра» надеялся на лучшее. Верил, что окончательно выздоровел. Не унывал.

Тут кстати пришелся и первый театральный успех: в 1646 году состоялась премьера «Одураченного педанта». Этим искусством Бержерак увлекался с юности — вместе со всем своим поколением. Тогда Париж дышал воздухом сцены, французская драматургия переживала величайший в своей истории взлет — Мольер, Корнель, Расин… От площадных представлений до роскошных праздников двора — ни дня не проходило без театральной постановки. А первый опыт Сирано-драматурга оказался так свеж и оригинален, что его в хвост и в гриву использовал Мольер — две сцены оттуда почти без изменений вошли в «Плутни Скапена» (уже после смерти Бержерака).

Живой язык комедии особенно нравился публике, многие реплики и bon mot («словцо», «острота») из «Одураченного педанта» вошли в поговорки. «Какая холера понесла его на эту галеру?» — повторяли парижане, подобно тому, как мы до сих пор повторяем к случаю: «Шел в комнату — попал в другую».

В 1648 году скончался отец Савиньена. Небольшое наследство позволило сыну расплатиться с долгами, но на жизнь после этого не осталось ни су. Снова последовали советы принять покровительство — литератору оно требовалось еще больше, чем офицеру. Но он только отнекивался.

Большой нос как признак учтивости

В 1650 году в Париже стала ходить по рукам рукопись самого главного и причудливого произведения Бержерака — «Другой мир, или Государства и Империи Луны». С оговорками его можно назвать первым европейским научно-фантастическим романом. Герой, возвращаясь с пирушки, вступает с друзьями в спор о том, что такое Луна. По его собственному мнению, это «такой же мир, как наш, причем наш служит для него луною». Друзья поднимают фантазера на смех, и тогда он решается полететь и проверить…

Перед нами — свободный экзерсис, местами напоминающий утопию, местами — антиутопию, а местами — философский трактат. В нем есть и научные прозрения (идеи о множественности вселенных, о неравномерности течения времени на Земле и в космосе), и точные технические предсказания (воздушный шар, парашют, аудиозапись), и социально-политические проекты в духе Кампанеллы, и многое другое.

Наряду с серьезными мыслями книга, естественно, содержит множество выдумок, вроде того, что селениты («луняне») живут в домах на колесах, которые можно время от времени перевозить на новое место; охотятся специальными патронами, которые одновременно ощипывают и поджаривают дичь (не из этого ли источника вырос рассказ из серии Распе о Мюнхгаузене — «Куропатки на шомполе»?).

Сирано, вообще, полагал остроумие главным достоинством человека. Тем более — сочинителя. Причем понимал его в духе своей эпохи — то есть не как чувство юмора, а как оригинальность мышления. С этой точки зрения «Империи Луны» — образцово остроумное произведение. Кстати, автор наделил ее обитателей большими носами, потому что: «большой нос — признак учтивости, приветливости, благородства…» Тут он польстил себе, ибо, как известно, сам обладал таким.

Либертен при дворе

Слава Сирано не сопровождалась финансовым успехом. В кошельке по-прежнему гулял ветер, и настал момент, когда писателю пришлось, по выражению Лебре, «превозмочь свою великую любовь к свободе» и принять «опеку» герцога д’Арпажона. Он переехал жить во дворец этого вельможи и отныне все тексты вынужден был посвящать ему. Либертен превратился в «придворного» — можно себе представить, какие душевные муки он при этом испытал.

Вдобавок и покровителю, кажется, не слишком нравился «его» поэт — от Сирано ожидали «изящной словесности», а он оставался задирой.

В то время в высшем обществе процветал прециозный, так сказать, «изысканно-жеманный», стиль. Его последователи сочиняли пустые, но пышные мадригалы, сонеты, рондо, causerie (непринужденные беседы, «болтовню»). Салоны «рекламировали» галантную влюбленность, ценившуюся выше самой любви. Герои романов — пастухи и пастушки, бесчисленные Амадисы и Селадоны — потрясали воображение провинциальных дев еще и два столетия спустя.

Сирано де Бержерак тоже отдал дань все этой «прихотливости» — сонетами и нежными посланиями, но в целом его вряд ли можно отнести к прециозникам. Он остался бескомпромиссен в главном. В 1653 году на сцену выходит спектакль по его стихотворной трагедии «Смерть Агриппины». Был успех, но скоро «историю на античный сюжет» пришлось снять — герои в туниках слишком явно разыгрывали события Фронды, а тиран-безбожник Сеян преступал все человеческие законы и Божьи заповеди. Оставалось пока «отстреливаться» новыми полемическими письмами — о политике, литературе, театре. И — наживать все новых врагов.

А в 1654 году — опять «прорыв». Из типографии вышла долгожданная печатная книжка «Разные произведения господина де Бержерака», включающая комедию «Одураченный педант» и 47 эпистол. Тут же за ней последовала «Смерть Агриппины».

Казалось бы, судьба вдруг улыбнулась, но… Роковой удар обрушился на голову Сирано в прямом и переносном смысле. Вечером, когда он возвращался в герцогский дворец, с верхнего этажа строившегося здания на него упала балка. Или была сброшена? Это так и осталось тайной. Враги Сирано, конечно, мечтали расправиться с ним, но одолеть Неустрашимого в бою еще никому не удавалось. Поэтому существует версия, что «несчастный случай» мог быть подстроен его недругами.

«Путешественник по Луне» выжил, но оказался прикован к постели, и бессердечный д’Арпажон тут же отказал ему от дома. Ему пришлось скитаться по съемным жилищам. Но самое печальное — сильная травма и общее ослабление организма, вероятнее всего, спровоцировали рецидив «тайной болезни» в самой тяжелой форме. Врачам, нанятым друзьями, удалось снять изнурительные «приступы жестокой лихорадки», но несчастный угасал.

В последние несколько месяцев жизни он работал. В довершение всех бед, при одном из переездов у него похитили сундук с рукописями новых фантастических романов «История Искры» и «Государства и Империи Солнца» (первый пропал навсегда, а неоконченная рукопись второго нашлась, в 1662 году ее опубликовали).

Друзья — старые и новые, навещали его. Он окончательно примирился с Богом и особое утешение находил во встречах с основательницей двух женских монастырей в окрестностях Парижа матерью Маргаритой, а также со своей родственницей баронессой де Невильет, которая после смерти супруга жила замкнуто и всех удивляла набожностью и милосердием. И, конечно, с ним был Лебре. Незадолго до кончины Сирано попросил перевезти его в Саннуа, в дом двоюродного брата. Там 28 июля 1655 года он и умер, «по-христиански», как записано в приходской книге местной церкви, где его похоронили в семейном склепе.

Вторая жизнь

В самом конце декабря 1897 года в Париже произошла такая история. Театр «Пор-Сен-Мартен» объявил об очередной премьере. Но мало того, что ее назначили на Рождество, когда добрые католики сидят по домам, — на афише значилось совершенно никому не известное имя автора. Казалось, было сделано все, чтобы обречь пьесу на провал…

Понимая это, тот самый «никому не известный» Эдмон Ростан накануне спектакля попросил прощения у артистов, а Констана Коклена, исполнителя главной роли обнял и сквозь слезы сказал: «Простите меня, мой друг! Простите меня за то, что я втравил вас в это безнадежное дело!» Однако отменять представление повода не нашлось, и оно началось. Когда же занавес закрылся, зал ревел и гремел от восторга.

В чем же секрет успеха «героической комедии» «Сирано де Бержерак»? Возможно, в том, что почти все персонажи — реальные люди, современники главного героя. Имена Лебре, Кижи, Брисайля, Карбона де Кастельжалу, де Гиша и де Гасьона, актеров Монфлери и Бельроза, поэта Линьера и других, можно найти не только в списке действующих лиц, но и в любой энциклопедии. Кроме того, у Ростана представлен совершенно живой Париж, с его театрами и Нельской башней, с кабачками, трактирами и так далее.

А еще, наверное, в том, что пьеса богата аутентичным бержераковским остроумием, и в том, что это — блестящая комедия, и в том, что финал у нее при этом печальный…

«Де Бержерака» сразу же издали, а тираж — моментально раскупили. На титульной странице Эдмон Ростан добавил: «Я хотел посвятить эту пьесу памяти Сирано. Но душа его переселилась в вас, Коклен. Поэтому посвящаю мою пьесу вам».

Так началась другая жизнь парижского мечтателя, дуэлянта и поэта. Вечная жизнь.

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 12, декабрь 2005, частично обновлен в июле 2023}