Е ще не погасли в небе звезды, по земле стлалась рассветная дымка и новый день едва отделился от не ушедшей еще ночи, когда в холодную горную тишину стали вплетаться странные хлопки — одиночные, двойные, по нескольку кряду.
«Палят! — удовлетворенно воскликнул, будя меня, хозяин дома Расул Алиханов. — Палят — значит, быть сегодня празднику! Теперь не пропустить бы первых девушек с платком».
К счастью, в Кубачах, высокогорном дагестанском ауле, обращенном к ущелью многоярусным амфитеатром домов, никто и ничто не может пройти мимо глаз незамеченным, тем более выход из аула девушек, надевших по случаю праздника белые, вышитые золотом платки-шали, по-местному — казы.
Дорога проходит прямо под окнами дома Алиханова, и вскоре из-за поворота в самом деле появились четыре белые фигуры. Когда они приблизились, я увидел, что это были статные девушки, которые несли за спиной высокие медные сосуды-мучалы; спереди их уравновешивали такие же медные кувшины, но поменьше — кутки. В руках у одной из девушек была гармонь.
Куда направляются девушки, я уже знал — к далекому, за шесть километров от селения роднику.
Главное его достоинство согласно поверью заключается в том, что стоит только умыться водой из родника, и станешь еще краше.
А какая из девушек не хочет стать красивее? Вот и отправляются они в нелегкий путь по крутой тропе, да не в любой день, а лишь раз в году — на сороковой день, считая от дня весеннего равноденствия — 21 марта. Поэтому и праздник воды называют здесь еще «Сорок дней весны».
Прошли девушки в белых шалях под окнами, и кажется, светлее стало на улице; еще не видимое из-за гор солнце зажгло изумрудом склон горы Кайдешля, стоящей напротив аула. На какое-то время девичьи фигуры скрылись в изгибе ущелья, но вскоре вновь появились на зеленом склоне, застыли там, а чуть позже на траву легло яркое пятно большого платка. В тот же миг воздух сотрясла дружная ружейная пальба: парни увидели платок — знак начала праздника. И понеслись через ущелье к аулу призывные трели гармони.
Солнце наконец перевалило через гребень горы, воздух постепенно очищался от дымки, открывая взору все более отдаленные панорамы горной страны, пасущихся на светлой травке овец, серебристый зигзаг текущей в ущелье речки, темные крохотные фигурки горцев, встречающих праздничный рассвет далекими выстрелами с синих вершин, и наконец, на самом горизонте — узкую голубовато-серую полоску далекого. Каспийского моря.
Глядя отсюда, из поднебесья, на эту каспийскую синь, понимаешь, почему тысячу лет назад арабский путешественник Аль-Масуди писал, что сказочная страна Урбуг недоступна для набегов соседних племен. А между тем совсем рядом, под Кубачами, орлиным гнездом укрепившимися на остроконечной скале, веками не прекращались войны, столкновения. Узкая равнинная полоска между Каспийским морем и восточными отрогами Кавказских гор, связывавшая Ногайскую степь на севере с Персией, на юге служила путем для полчищ кочевников, персов, арабов, турок. Докатывались волны захватчиков и до аула. Среди множества бытующих здесь легенд есть, например, такая: когда селение осадили турецкие войска, жители выставили на крыши медные мучалы, набив их негашеной известью, а на рассвете стали поливать ее водой. Турки, решив, что дымятся пушечные фитили, в спешке отступили.
Около двух тысячелетий селение искусных ювелиров и оружейников снабжало весь Кавказ ратными доспехами. Здесь ковали двойные тончайшие кольчуги, надежно закрывавшие тело от ударов сабли, кинжала или стрелы, драгоценные латы, а в соседнем ауле Амузги варили настоящую «дамасскую» сталь, которую кубачинцы оправляли в серебро, золото и слоновую кость рукоятей, эфесов, ножен.
На протяжении веков ремесло жителей давало название аулу: Кубачи — то есть кольчужники — так назвали его в XVI веке турки, еще раньше этот край звали Страной зирейхгеранов, то есть тоже кольчужников и латников. Сменяли друг друга завоеватели, сменялись религии — язычество, христианство, ислам. Не менялось лишь ремесло жителей, не менялся в течение веков, пережив все религии, и праздник воды — праздник сорока дней весны...
...Я шел на праздник узкой горной тропой. Впереди показались развалины аула Амузги. Люди уже покинули этот аул, спустившись в долины. Но что это, никак над старой саклей курится дымок? Карабкаюсь по кривым улочкам разрушенной цитадели и замечаю явные признаки жизни: ослик, горшки, кастрюли. А вот и кузница... с пылающим горном.
Седобородый горец в овечьей папахе кует изящный, с узким жалом клинок. Последний из прославленных амузгинских оружейников, Курбан Рабатов (Подробнее об ауле Амузги и мастере Курбане Рабатове см. очерк «Амузгинский клинок» в «Вокруг света» № 6 за 1979 год.), оказывается, делает свои последние кинжалы — для праздничного наряда артистов. «Нет, это не те клинки сварочного булата, что ковались из трех полос разной стали: мягкой и вязкой «дугалала» для сплошной части, крепкой «антушки» для лезвия и крепчайшей «альхана» для подложки, — сетует старик. — Ну да для сувенирных кинжалов та и не нужна».
В глазах последнего хранителя секретов стали, шашка из которой легко рубила гвозди, не оставляя следов на лезвии, и при этом сгибалась колесом, стали, принесший когда-то амузгинцам широкую известность, почудились печаль и некоторая неловкость из-за того, что из его, Курбана Рабатова, морщинистых, потемневших от горячего металла рук выходит ненастоящее оружие, недостойное его мастерства. А может быть, ему обидно за мужчин, приходящих нынче на праздник воды не в обтягивающих стан черкесках, с кинжалами его работы, а в обычных городских костюмах?
Старый мастер был, наверное, слишком строг к кубачинским молодцам, если думал так. Не только женщины свято хранят традицию праздника, мужчины тоже. В какую бы даль ни забросила кубачинца судьба, какие бы спешные и неотложные дела ни держали его, раз в году, в начале мая, он приезжает в родной аул на праздник. Приезжает зачастую издалека.
«В ауле около двух тысяч человек, — сказал мне вчера Расул Алиханов, — и еще столько же выходцев из Кубачей живет за его пределами, вплоть до Москвы и Дальнего Востока, ведь почти в каждой семье тут есть студенты». Неудивительно, что мужчины-кубачшщы приезжают на праздник, одетые по-городскому.
Но это я увидел позже, в разгар праздника, а здесь, среди руин, до него было еще далеко. От аула Амузги тропа круто спускалась в пропасть. Далеко внизу, на противоположном берегу реки, белел аул Шири, а от него к реке, рельефно выделяясь на склоне, шли узкие возделанные террасы. Когда, ныряя между скал, тропа наконец привела меня к источнику, там уже вовсю пела гармонь и кружили два хоровода: один побольше — из белых шалей, другой — пестрый, как букет полевых цветов. Это девушки аула Шири пришли сюда повеселиться с кубачинками. Родник был укрыт грубой кладкой из замшелого камня, перекрытой плоской крышей, с которой палили из ружей несколько парней. Внутри сумрачного грота из скалы сочились две тоненькие струйки ледяной воды. Девушки подставляли свои мучалы и терпеливо ждали, пока те наполнятся.
Все пришедшие в узкий распадок кубачинки, ожидая своей очереди к роднику, начищали песком кувшины до ослепительного блеска в вытекающем из грота ручейке. Набравшие воду бережно ставили сосуды в тень нависающего каменного козырька и шли в круг. Прямая осанка, непроницаемое, строгое лицо (таков ритуал), а рядом на нагретых солнцем валунах ерзают с букетиками примул, собранными на альпийских лугах, смешливые девчонки, впитывая дух многовекового церемониала, его ритмику, движения, жесты. Пройдет несколько лет, и они тоже наденут белые шали...
Около полудня девушки, начинавшие праздник, молча, без уговора, поднялись, перекинули через плечо мучалы, кутки и пошли обратно, правда, уже не по козьей тропе, а в обход, через другое ущелье, по более длинному, но и пологому пути: ведь каждая несла теперь четырнадцать литров воды.
Наиболее отчаянные из парней полезли в гору напрямую по осыпи. Седловины мы достигли одновременно. Ребята, вытирая с красных пыльных лиц пот и отряхивая брюки, старались выглядеть браво, словно одолеть этот подъем им ничего не стоило.
До сих пор молодые люди, присоединившиеся к девушкам у родника, держались несколько особняком, как бы сами по себе, словно им казалось зазорным променять мужское братство на внимание к женскому полу. Некоторые и вовсе не спускались к роднику с горы, сберегая, видно, силы и выдавая свое присутствие на празднике лишь бликами линз биноклей да магнитофонной музыкой. В седловине альпийского луга, где был сделан первый привал на дальнем пути домой, это нарочитое отчуждение несколько смягчилось, стало понятно, что парни очутились здесь, не просто чтобы посмотреть, как понесут в мучалах воду. Было уже очевидным, что девушки и парни объединены чем-то очень важным, что, возможно, и является сутью всего этого многочасового действа.
Поначалу и здесь расселись отдохнуть раздельно, группами. Но вот девушки, взявшись за руки, завели хоровод, и вскоре кто-то из парней оказался внутри круга. Лихо отплясав лезгинку, он приблизился к одной из танцующих и легонько ударил ее по плечу деревянной палочкой. Помедлив, избранница тоже шагнула в круг и, заломив над головой руку с платочком, отдалась танцу, а парень, с молниеносной быстротой перебирая ногами, закружил вокруг партнерши.
Так вот в чем дело, это же не что иное, как древнейший обряд выбора невесты! Конечно, надо думать, парень с девушкой не сегодня приглянулись друг другу, может быть, у них уже все давно решено, а этот танец — как бы неофициальная помолвка: непохоже, чтоб гордые кубачинцы рискнули получить отказ и осрамиться на виду у всех. Впрочем, как потом мне рассказали, случалось и такое — бросала девушка палочку на землю и не шла в круг. На нынешнем празднике обошлось без конфуза. Понятна стала теперь и ружейная канонада, весь день сопровождающая праздник: это отголосок древнейшего языческого обычая — отгонять злых духов щелканьем бича при важных для жизни рода событиях.
Примерно через час процессия вновь отправилась в дорогу. Перевалив через зеленый кряж, мы оказались невдалеке от аула Амузги. Узнаю развалины крепости на вершине неприступной, обрывающейся в пропасть скалы... Близ аула еще один привал. Снова звучит гармонь, к ней присоединяет свой проникновенный голос зурна — это пришел на праздник из аула Аллы старый музыкант Магомед Исаев, без которого вряд ли обходится хоть одна свадьба в округе.
К Амузги, расположенному примерно на полпути к родному аулу, подошли встретить молодежь односельчане — женатые, с детьми, те, кто еще недавно сам участвовал в весеннем обряде, а теперь рад повеселиться и поплясать вместе с девушками и юношами. Многие по случаю праздника надели старинные серебряные украшения с тонким черненым узором, цветными каменьями и зернью. Старинных подвесок, серег, ожерелий, браслетов хватило бы на большой музей. Невольно вспомнилась легенда о том, что первый кубачинец родился с кинжалом в одной руке и штихелем ювелира в другой. В жизни дагестанских горцев ювелирные, художественно-декоративные изделия в самом деле занимали испокон веку чрезвычайно важное, а в Кубачах, где практически каждый мужчина был златокузнецом, совершенно особое место.
Здесь очень тонко чувствуют подлинную красоту вещи, ее узор, орнамент, здесь царит настоящий культ художественной старины, почти в каждом доме, в кунацкой — парадной гостиной, стены увешаны и уставлены прекрасными произведениями древнего искусства: коврами, оружием, фарфором, украшениями из Китая, Индии, Персии, Египта, Турции, завезенными в аул мастерами, уходившими в отхожие промыслы на юг России, Ближний Восток, в Среднюю Азию. Но больше всего среди этого великолепия изделий местных кузнецов прошедших веков.
Всевозможные виды художественной обработки металлов представлены здесь: ковка, литье, гравировка, чеканка, чернение, монтировка по серебру, насечка золотом и серебром по вороненому железу, инкрустация драгоценными металлами по слоновой кости, скань, филигрань. Массивные серебряные изделия богато украшены сердоликами, кораллами, альмандинами, бирюзой, гранатами, яшмой, лазуритом, агатами, цветным стеклом. На некоторых можно различить в узорах птиц, змей, коней — древнюю символику, восходящую ко временам языческих верований, когда такие изделия служили амулетами. Родовые коллекции росли от поколения к поколению, составляя славу фамилии, определяя достоинства жениха и невесты. Лучшие златокузнецы сегодняшних Кубачей во главе с народным художником РСФСР, лауреатом Государственной премии имени Репина Расу лом Алихановым продолжают традиции предков.
...Дневное солнце уже прокалило камень гор, из ущелья поползли молочные клубы, рассеивая солнечный свет. Третья и самая главная остановка на долгом пути — у красивой скалы, одной стороной нависшей над пропастью, другой — круто спускающейся к тропе. Сюда пришли встречать молодых уже все остальные жители аула. Здесь был апогей праздника, его кульминация. Вновь плыл хоровод, заливалась гармонь, вытягивала душу зурна, вновь парни вызывали прутиком девушек и рассыпалась дробью лезгинка. Здесь, достигнув высшего аккорда, праздник вместе с солнцем, которое затягивалось серым туманом, начал гаснуть.
И был еще последний отрезок пути — вереница белых фигур на потускневшей зелени травы. Парни, уже не стесняясь, шли рядом со своими возлюбленными.
Теперь смысл праздника стал мне понятен до конца. Совершенно обособленный на протяжении тысячелетий мир укрывшегося от воинственных и грозных соседей аула требовал сохранения секретов оружейного и златокузнечного дела, и в его замкнутом пространстве возник особый уклад, по-своему стали развиваться язык, обряды, привычки, одежда. В этот мир нельзя было допускать чужих, отдавать невест в другой аул, и в качестве торжественного ритуала знакомства и сватовства продолжателей кубачинских родов сложился этот уникальный, существующий в одном-единственном ауле праздник воды! И тропа к священному роднику, по которой идут сегодня молодые,— это впитанная с детства древняя традиция. Пока она живет в горячей крови горцев, жива будет и слава Кубачей.
Удивительна история этого древнего аула, удивителен и он сам с бесконечным лабиринтом темных даже в яркий день проходов, вырубленных в камне узких лестниц, тупиков со снующими по ним детьми, цокающими копытами по отшлифованному камню осликами... С домами, в стены которых вмазаны резные камни с барельефами чудищ из разрушенных старых построек, с могучей круглой каменной боевой башней на вершине пирамиды домов, с открытыми взору крышами, на которых проходит половина жизни кубачинцев, с молодыми женщинами и старушками, которых не встретишь здесь без рукоделия.
...Тьма в считанные минуты окутала горы, и я думал — праздник кончился, но оказалось, что ошибся. Вновь звенела гармонь, теперь уже в стенах клуба, и до поздней ночи безудержные всплески лезгинки заставляли испуганно вспыхивать звезды в черно-фиолетовом небе над аулом.
Кубачи, Дагестанская АССР
Александр Миловский | Фото автора
