Будь то среди скал Памира или льдов северных островов, в степи или тайге — всюду у орнитолога первая забота — найти укромное место для наблюдений. Который уж раз я здесь, на берегу Азовского моря, среди островов Молочного лимана, а трудности с местом все те же.
Но вот, кажется, порядок... Немедленно приникаю к смотровому окошечку, задрапированному капроновым лоскутом. И тут же замечаю длинный клюв кулика-травника. Стоя на кочке, тот порывисто кланяется и что-то тревожно кричит.
Наблюдателя в палатке он не видит, но о его присутствии догадывается. Родительское беспокойство не мешает, однако, двум очаровательным куличкам-слеткам беспечно снимать с травинок зазевавшихся мошек. Эта семья постоянно держится возле палатки. Здесь, видимо, ее «родовая» кормовая территория — и им никуда не деться... Подлетел второй родитель. Он только что прогнал «чужеземного» кулика и теперь залился характерной короткой трелью.
Перевожу взгляд на второй план, туда, где скандальная семейка речных крачек «терроризирует» соседей — черноголовых чаек. Сердитой, стрекочущей фурией крачка зависает над их гнездом. В ответ те лишь слегка втягивают аспидно-черные головы или иногда молчаливо и нервно вздергивают клювы вверх. Странные эти черноголовые чайки. В отличие от ближайших родственников — речных, буроголовых и других — они очень спокойны и сравнительно молчаливы. Хотя селятся черноголовые довольно плотной колонией, они редко скандалят с соседями. Еще реже дерутся. Лишь вялый выпад-кивок в сторону чужака да стонущий, с жалобинкой, крик «э-эва» подтверждают суверенитет семейной пары.
Смирные, казалось бы, эти птицы, да в «тихом омуте черти водятся»... Коллеги рассказывали: стоит потревожить колонию во время насиживания кладки — чайки нередко разбивают свои яйца. С точки зрения биологии смысл подобной реакции трудно объяснить. Но виноваты ли чайки, что в дом вторгается пришелец и ведет себя вне правил, принятых в их мире?
Непосвященному человеку, наблюдающему за жизнью колонии чайковых, поведение птиц может показаться хаотичным. Какофония криков, погони в воздухе, какие-то передразнивающие друг друга позы, стычки, беспричинные групповые взлеты... Для меня же эти звуки — великолепная симфония.
На поверку всякая колония чайковых — хорошо организованное сообщество. И если в брачный сезон в ее жизнь не вмешиваются наземные хищники, потери в потомстве небольшие. Попытки проникновения крылатых агрессоров в большую колонию чаек редко бывают успешными — те получают дружный отпор.
...В закупоренной палатке по-азовски жарко и душно. Лицо норовят облепить назойливые мошки. Откинуть бы полог, устроить спасительный сквознячок. Но тогда птицы мигом обнаружат человека, забеспокоятся. Нарушится нормальный ход их жизни, а значит, моих наблюдений. Они тогда потеряют научную ценность. Ладно, потерпим до обеда.
Но вот и полдень. Заученным движением выдергиваю микрофонный штекер из гнезда магнитофона, захлопываю записную книжку, рассовываю по футлярам бинокль, магнитофон, фотоаппарат с «телевиком». И, согнувшись в три погибели, выползаю из палатки, вызывая панический взлет птиц. С этой минуты чувствуешь себя неуютно. Пригнувшись и не глядя птицам «в глаза», семенишь поскорее за пределы колонии, сопровождаемый эскортом тревожно причитающих чаек и воплями речной крачки, бесстрашно взмывающей прямо над головой. Того и гляди долбанет клювом-рапирой!
Золотое время для зоолога — полевой сезон. Если выдается удачным — весь год до следующего поля чувствуешь себя... богатеем. Еще бы! Набранный материал обеспечивает всю последующую научную работу.
В гидрологическом заказнике «Молочный лиман» Азовского моря нас интересовали прежде всего особенности поведения черноголовой чайки и пестроносой крачки, их общественная жизнь. Она привлекает зоологов с самого возникновения этологии и экологии поведения как самостоятельных наук. Немец Ф. Гёте, голландец Н. Тинберген и наш соотечественник Г. Скребицкий еще в тридцатые годы основательно принялись за изучение образа жизни этих интереснейших птиц.
...Со всех сторон несутся крики, стоны — гвалт невообразимый. Казалось бы, ничего не разберешь. Но в каждом крике — свой смысл. Голоса чаек, повторюсь, разнообразны и непохожи. Однако есть сигнал, поразительно сходный у разных видов. Стоит хищнику приблизиться к колонии, как чайка, первая заметившая опасность, издает отрывистые, ритмичные звуки «ка-ка-ка». Шум в колонии тут же прекращается... Сигнал этот зоологи назвали криком предупреждения об опасности. Только он собирает чаек, настораживает их.
Казалось бы, голосовая реакция птицы исполнена похвального стремления — предупредить сородичей об опасности. Но не все так просто, все не так, как... у людей. А как? Почему? Здесь еще многим исследователям придется правильно заполнить ключевые клеточки поведенческого кроссворда из жизни птиц. Подумать есть над чем.
Дело в том, что с наибольшей эффективностью колония чаек держит оборону, по крайней мере, от воздушного агрессора, когда плотно сидит на гнездах. Птицы не нападают на объявившегося врага, поэтому сигнал тревоги у них вовсе не звук военной трубы, созывающей рать. Колония очень чувствительна к вмешательству в их общежитие. В такие минуты может резко увеличиться гибель птенцов от агрессивного поведения самих же чаек и крачек. Суматоха может нанести даже больший вред, чем иной хищник. И чтобы не довести птиц до подобной беды, природа снабдила чаек специальным... настраивающим криком. Что-то вроде призыва: «Прежде всего — спокойствие».
А каков его механизм?
В попытке заполнить и эту пустующую клеточку орнитологического кроссворда я многие годы снова и снова приезжаю на свидание с чайками...
Медленно бреду по мелководью лимана к острову птиц. Сегодня очень ветрено и вряд ли выйдет запись на магнитофон. Но я все-таки несу на себе все необходимое для работы. Совершаю ежедневный, ставший привычным переход «с водными процедурами» по колено.
До острова еще метров двести. Скопление птиц на его зеленом фоне видится большим белым пятном. От колонии навстречу летит морской голубок — очень красивая белоснежная чайка с розоватой грудкой. Разумеется, на лету птица издает тот самый крик предупреждения об опасности. Через минуту этот голос взбудоражит, поднимет всю колонию на крыло, а мое появление учинит невероятную суматоху. Наперед вижу, как птенцы крачек покидают родительские гнезда и удирают в заросли тростника, а те, что замешкались,— распластались, припали к земле, стараясь стать незаметными. Как птенцы морского голубка спешат к воде, где соберутся в табунки и под прикрытием горланящих взрослых уплывут подальше от ставшего вдруг опасным места. После того как снова водворится спокойствие, почти наверняка не все птенцы вернутся в родные пенаты...
Дно становится вязким, стопа по щиколотку утопает в сапропель, с трудом высвобождаю ее, чтобы сделать следующий шаг. Ох, как не нравятся мне эти последние полсотни метров перед островом. Не из-за того, что можно оступиться и искупаться, а из-за опасения намочить магнитофон, микрофон и фотоаппарат. А на этот раз в руках еще и «палас» — добрый пук сухой травы — увы, неистребима потребность городского человека в комфорте!
Еще несколько неверных шагов, и под аккомпанемент истошных птичьих воплей я ступаю на остров. Как не остерегался, а воды черпанул. Успела ли она просочиться сквозь футляры? Скорее в палатку. Там выясняется, что микрофон и магнитофон надо срочно сушить. Настроение испорчено, но наблюдения в этот день все же провел.
На мелководье пасутся кулики — травник и шилоклювка. Есть у них интересная особенность. Если опасность грозит птенцам, родители стараются отвлечь хищника на себя, прикидываясь подранком — отводят. Шилоклювки это делают очень умело: пригибаются болезненно к земле, волочат распущенное крыло, потом срываются с места и с криками тревоги описывают вокруг нарушителя спокойствия круги. Вот тут-то их и записывай! Многие явления в природе быстропроходящи, упустил какую-то интересную ситуацию — все! Когда еще посчастливится?
Был такой эпизод. Шагая — в какой раз! — вдоль пустынного побережья Азовского моря в пределах заказника, я приметил пару куликов-сорок. Они устроили одинокое гнездо в рискованном месте — в нескольких метрах от уреза воды. Я не сомневался — обреченная кладка, ее либо разорят бродячие серебристые чайки, либо смоет бурной волной.
Но нет, все обошлось. В один прекрасный день одно из трех яиц оказалось наклюнуто, и в отверстии замаячил белый клювик готового вылупиться птенца. Родители, до этого дня при моем приближении молчаливо отлетавшие прочь — обычная манера страховки куликов,— вдруг стали крикливыми и назойливыми. День клонился к вечеру, и я поторопился вернуться за магнитофоном и фотоаппаратом, ругая себя, что изменил правилу и в маршрут вышел налегке.
Но мне удалось записать на ленту и крики родителей, и писк птенца в яйце. Уже в кромешной темноте ушел я восвояси! А когда на следующий день рано утром вернулся на место, чтобы взять новое «интервью» у птенцов, гнездовая лунка была пуста. Даже скорлупы не оказалось. За ночь родители увели птенцов в безопасное место.
Но не всякое наблюдение проходит так гладко. Взять хотя бы случай с серой цаплей. В лимане этих голенастых сравнительно много — летовавшие птицы кормились на мелководьях. Посмотришь днем в бинокль — шеренга цапель выстроилась в протоке, соединяющей лиман с морем. Здесь птицы «бычкуют» — ловят рыбу-бычка.
Цапля на охоте — живая скульптура: стоит, не шелохнется, смотрит вниз, словно гипнотизирует рыбу. Вдруг резко погружает в воду длинный клюв, затем снова замирает в задумчивой позе. В сумерки цапли стараются держаться поближе к прибрежным тростникам, в темноте совершают короткие перелеты. И нередко оглашают окрестности отрывистыми, сиплыми звуками, словно бранятся на лету. Вот эти «расстроенные» фаготы мне и хотелось запечатлеть на магнитофонной ленте.
Но цапля очень осторожная и хитрая птица. Стоит ей заподозрить неладное, сразу торопится улететь. И хотя я потратил не одну ночь, охотясь за ее голосом, так и не удалось сделать добротную чистую запись. Цапля, видимо, обладает хорошим ночным зрением — всякий раз птицы немедленно обнаруживали чересчур заинтересованного наблюдателя.
Да, надо будет серьезно обдумать — как же в конце концов подступиться к ним...
Помимо почти ежедневных чисто научных «сидений» в палатке и без нее на чаячьих островах, была другая забота: запись голосов животных для коллекции зоологической фонотеки МГУ. Бывая в экспедициях в разных уголках страны, я стараюсь не упустить возможности пополнить наше собрание. Даже, казалось бы, пустячное чириканье воробья или трель домового сверчка, пение зяблика когда-нибудь пригодится. По опыту знаю.
Вот такой пример. Еще в 1970 году в Крыму случайно записал голос ночной совки-сплюшки неподалеку от жилья. Помню, транслировали футбольный матч с чемпионата мира. Записывая голос сплюшки — чистое совпадение по времени,— я все боялся, как бы в этот момент не забили гола, тогда бы реакция болельщиков попросту уничтожила бы запись. Гола не забили, запись получилась, и впоследствии ее использовали не только для грампластинки, но и в кинофильме «Степь». Она звучала по радио и даже подверглась анализу голландским коллегой в специальном научном исследовании, посвященном голосу сплюшек различных географических регионов. Это только один маленький пример из множества. Потому всякая коллекция и хороша прежде всего широким выбором образцов.
Вот и теперь, улучив тихую пору, отправлялся я в тростники, поближе к лиману. Там пели жаворонки, камышевки. Песни у них витиеватые, длинные, с разнообразными коленами. Не им чета зеленая трясогузка — попищит без затей, и на том спасибо. Благо, что доверчива, подпускает близко...
Такова летняя жизнь орнитолога. Бродишь окрест, слушаешь. Магнитофон на ремне сбоку — в полной боевой готовности, в руке микрофон, прикрытый ветрозащитным экраном. Память немедленно фиксирует любой звук и прикрепляет к ним мысленные бирки: тот звук знакомый, другой — тоже. А вот это что-то новое...
И опять начинаются выяснения, суть разведка на дальних подступах, охота во имя познания тайн мира животных.
И. Никольский, кандидат биологических наук
