К огда в Гоби начинается ветер, кажется, весь песок поднимается в воздух, образуя крутящиеся вихри. Скалы приобретают оранжевые, фиолетовые и красные оттенки, степи Гоби «горят». И нет нигде спасения путнику, даже в машине. Не видно дороги, невозможно разговаривать, пить и, конечно же, есть. Песок проникает всюду: набивается в волосы, уши, нос, рот. Усталые, воспаленные глаза ищут юрту. Но не так часто встречается в Южном Гоби жилье...
И вот вдалеке едва различимое марево. Подъезжаем к одинокому айлу. У подножия горы две юрты: одна жилая, другая «черная» — хозяйственная.
Войдя в жилую юрту, мы сразу поняли, что здесь нам рады, что пробудем в ней не час и не два. Ни метели, ни ветра, ни песчаной бури не боится этот дом степняка. Войлок непроницаем, он защищает лучше, чем дерево хижины. В войлочном покрытии нет щелей, а верхнее дымовое отверстие и дверь плотно закрываются в непогоду.
С давних времен, с тех самых пор, как в этих краях высохли русла рек и впадины озер, при постройке жилищ в южных и восточных аймаках Монголии люди обходились почти без дерева. «Почти» — потому, что корявые, твердые, плотные стволы саксаулов не могут служить строительным материалом.
Глины тоже здесь мало. Вспомним: ведь жители иных районов — например, древней Месопотамии и Малой Азии — использовали глину не только для строительства домов и храмов, но даже для создания уникальных древнейших библиотек из глиняных книг. Совсем иначе складывались условия жизни, а значит, традиции и культура в странах Центральной Азии.
В течение нескольких тысячелетий существует в степях и на горных пастбищах мобильное и универсальное жилище скотовода — юрта. Причем на всем протяжении своей долгой истории и на обширной территории своего распространения она почти не претерпела каких-либо серьезных перемен...
В юрте трое: старик, старуха и девочка лет пяти, приехавшая на лето.
Знакомимся. Старики очень приветливы и гостеприимны. Они повеселели, разговорились, угостили нас соленым молочным чаем, урюмом — гобийскими сливками.
За чаем идет неспешная беседа. Рассказываем, кто мы и откуда, о цели своей поездки. Старик с интересом рассматривает мою подругу из Варшавы — этнографа Алицию Шинкевич.
— Первый раз,— говорит,— пью чай с гостьей из Польши.
Старик расспрашивает о нашей работе, рассказывает о достопримечательностях своего края, удивлен, почему мы поехали так далеко и таким малочисленным отрядом — всего одна машина,— да еще в месяц непогод.
— Дядя Халсху, а долго будет бушевать эта песчаная буря? — спрашиваю я не из любопытства.
— Да нет, день-два... Мы с внучкой собирались кочевать в соседний айл, там будет праздник. Праздник валяния войлока. Поедемте вместе, это недалеко, километров двести. Небось и вашей гостье будет интересно.
Я перевожу Але приглашение старика, и мы тут же решаем отклониться от маршрута ради такого счастливого случая.
Старик тоже доволен, но более всех рада внучка.
— Дед, мы поедем на этой большой машине?
— Да, малышка, там хватит места и нам.
До сих пор девочка тихо сидела на полу на ширдаге — красивом цветастом, теплом, как печка, войлочном ковре и увлеченно строила загоны для скота. На эти игрушечные загоны и «кубики» гобийской девочки загляделись бы не только дети, но и взрослые. Это были кристаллы горного дымчатого хрусталя, агаты, ониксы, сердолики, халцедоны, флюориты. Я подсела на войлок к девочке и стала спрашивать названия камней по-монгольски. Среди кремешков обсидианов, камешков бирюзы и граната разместились деревянные фигурки монгольских шахмат (здесь и телега, и конь, и верблюд, и тигр) и войлочная кукла, увешанная украшениями.
И вдруг среди всего этого богатства вижу наконечник стрелы из прозрачного халцедона — орудие убийства человека каменного века.
— Пагма,— спрашиваю, не веря своим глазам,— откуда этот камешек?
— Я нашла его около горы, там, где загоны для барашков.
Итак, наутро у меня будет новое дело, ибо благодаря буре я обнаружила следы неолитической стоянки, быть может, самой южной в Монголии.
Только бы скорее кончилась песчаная буря...
И вот долгожданное утро. Распахнулось яркое гобийское небо, ослепительное солнце рассыпало искры по блестящему разноцветью камней в степи. Свои археологические дела я закончила, пока варился чай.
Сборы очень коротки. Дядя Халсху погрузил в машину седло, чтобы вернуться обратно на коне. Пагма устроилась на коленях Алиции. И снова мы помчались по чсказочно красивой южногобийской степи — с корявыми, сучковатыми деревьями хальясами, с оранжевыми скалами, с песчаными дюнами. А когда закончилась гряда фантастически выветренных гор и мы выехали на ровную долину, то заметили вдали группу людей в ярких одеждах, рассевшихся на земле, пасущихся коней, всадников, волочащих что-то большое на веревке. Неужели мы опоздали?
Нечасто в будние дни увидишь в Гоби столь многочисленную компанию.
— Пусть будет теплым и прочным сбиваемый вами войлок! — говорим мы.
— Спасибо, пусть будет удачным ваше путешествие! Откуда и куда путь держите? Что хорошего видели по дороге? Задержитесь в нашем айле — всего день работы, и войлок будет готов. Отведаете кумыса, расскажете новости и посмотрите результаты наших трудов.
Так мы оказались гостями Санждоржа — старейшего в семье, хранящего в памяти названия и смысл древних орнаментов, знающего все тонкости производства войлока — древнейшего искусства кочевников.
Мы узнали, что не всякая шерсть годится для этого дела. Непригодна, например, шерсть лошади, верблюда, козла. Чаще всего берется овечья. Для того чтобы получить кусок войлока размером 20—25 квадратных метров, нужно использовать шерсть 15—17 овец.
К тому моменту, когда мы подъехали, шерсть была уже очищена, вымыта, высушена и разложена ровным слоем на куске старого войлока. Сначала шерсть долго били палками, время от времени поливая водой. Потом свернули ее в длинный рулон, обмотали сверху кожей и завязали, оставив два длинных свободных конца веревки.
Пока два всадника, натянув концы веревки, катают рулон по степи, постоянно поливая войлок водой, я вспоминаю о самых древних войлочных коврах, сделанных здесь же, в Монголии, почти тысячу лет назад. И неожиданно для себя начинаю рассказывать эту историю вслух. Я говорю о вещах, всем присутствующим давно известных, но араты с живым участием слушают и задают вопросы.
Войлок, так же как и юрта, седло, стремя, был изобретен в кочевничьей среде, и уже от скотоводов его заимствовали земледельцы. Кошма не только защищала номадов от холода, но и украшала их жилища.
О том, что в древние времена жители Алтая и Монголии знали секрет изготовления войлока (его знали, конечно же, и их соседи, только не всюду этот материал дошел до наших дней), известно благодаря раскопкам. Удивительно красивы и тонко выработаны древнейшие, сохранившиеся в мерзлоте войлочные изделия и особенно ковры из богатых погребений алтайских кочевников. Многофигурные и многоцветные аппликации войлоком по войлоку, седельные подушки, чапраки, ковры были сделаны с большим искусством и умением около двух с половиной тысяч лет назад.
Эти находки в курганах Горного Алтая не единичны. На севере Монголии полвека назад известному советскому исследователю Центральной Азии П. К. Козлову посчастливилось найти богатейшие погребения представителей хуннской знати — шаньюев. Раскопки показали, что даже эта знать, которая носила шерстяные шаровары и шелковые кафтаны, не обходилась без войлока. Из войлока были сделаны их мягкие полусапожки, из тончайшего войлока — стеганые кафтаны, обшитые по краю шелком. Когда хунны сидели, скрестив ноги, прекрасно были видны войлочные подметки, украшенные разноцветными войлочными аппликациями. Из войлока, шелка и соболиной оторочки создавались пелерины. Мягчайший тонкий войлок, похожий на фетр, лежал в основе головного убора. Нарядная налобная повязка также была сделана из войлока. Этот же материал шел на изготовление толстых потников под седла и чапраков, найденных в Ноинулинских курганах в Монголии. Но, конечно же, вершиной войлочного искусства той эпохи были знаменитые ковры. Их простегивали сухожильными нитками, так что получался затейливый орнамент. Самые изысканные узоры и сюжеты — борющиеся хищники, нападения хищных животных на травоядных (так называемые «терзания», сцены «звериного стиля») — выполнялись разноцветной аппликацией тоже войлока — тончайшего, типа фетра. После того как узоры были наложены, по всему краю изделия прошивался шнур.
...Пока мы углублялись в тайны ремесла, всадники закончили катание войлока. Теперь следовало расстелить его и высушить. Женщины тем временем делали маленькие войлочные коврики, обрабатывая их вручную, то есть били по войлоку долго, постоянно смачивая его водой или молочной сывороткой.
Орнамент создается по-разному, бывает, его делают после раскладки шерсти — тогда узор составляют из шерсти различных цветов, а уже затем все вместе мочат, раскатывают и валяют. Мне рассказывали, как делается другой вид орнамента: его выполняют женщины после валяния, когда основное изделие уже готово и высушено. Иногда же в роли орнамента выступает узорная стежка по войлоку. В Монголии это самый простой и самый распространенный способ украшения изделий: сумок, подстилок, чехлов. Наиболее частый орнамент простежки — геометрические фигуры: ромбы, треугольники, квадраты.
Древнейший прием оконтуривания орнаментов или аппликаций сохранился в Монголии с V века — со времен древних пазырыкских и ноинулинских войлочных ковров. Он известен и у нас в Киргизии и Казахстане.
Я смотрела на изготовление войлока монгольскими мастерами и вспоминала слова венгерского этнографа Иштвана Видака, который не только изучил этот процесс у разных народов Евразии, но и сам с большим удовольствием валял войлок со своими учениками.
— Чтобы делать войлок,— говорил Иштван,— вам не нужно ничего, кроме рук человека и шерсти. Правда,— добавлял он,— нужно еще очень много труда.
Элеонора Новгородова, кандидат исторических наук
Улан-Батор — Москва
