О чем не сняли кино: настоящие приключения графа Калиостро в России

Основной задачей всей жизни графа Калиостро — если присмотреться к роду его деятельности — было стремление убедить как современников, так и потомков в своей, говоря современным языком, виртуальности. А посему туману граф напустил немалого. И, видимо, совершенно не случайно этот вполне реальный исторический персонаж превратился в легенду…

Из досье инквизиции

Абсолютно достоверных сведений относительно даты его рождения не существует, однако считается, что родился Калиостро в начале июня 1743 года на Сицилии, в городе Палермо. Это известно, разумеется, не от самого Калиостро, любившего ошарашивать публику рассказами о своих встречах с библейскими пророками и участии в оргиях римских императоров.

Все даты и сведения о нем были собраны агентами папской инквизиции, когда в том настала нужда. Единственно их стараниям мы и обязаны возможности хотя бы в общих чертах проследить за историей жизни, словно сочиненной писателем-фантастом.

Пьетро и Феличита Бальзамо, имевшие лавочку, где торговали шелковыми лентами, очень хотели дать своему сыну Джузеппе достойное образование. Им казалось, что из мальчика выйдет толк — слишком уж заметными, даже на первый взгляд, в нем были живой ум, сообразительность и пылкое воображение. Но приохотить Джузеппе к серьезным занятиям было делом непростым. Едва овладев грамотой и счетом, он сбежал из семинарии и был силком водворен в бенедиктинский монастырь, где попался на глаза монаху-аптекарю.

Тот взял шустрого мальчишку к себе в помощники. Перед Джузеппе открылся мир, потрясший его воображение. Теперь его уже было не выгнать из полутемной кельи-лаборатории, где он под руководством наставника занимался химией, биологией и медициной.

Как знать, быть может, юному Бальзамо была уготована стезя ученого. Но словно нечистая сила столкнула его с этой почетной дороги и он вильнул в сторону. Да как! Уличенный в какой-то некрасивой проделке, Джузеппе вылетел из монастыря и оказался на воле, где раскрылись совсем иные его способности.

Сочинить фальшивое завещание, приписать лишний нуль к заемному письму, подделать документ — все это оказалось для Джузеппе делом увлекательным и, как выяснилось, прибыльным. Подхлестнутый буйной фантазией, он стремительно расширял набор «услуг», которые можно было предложить почтеннейшей публике.

На свет появились рецепты различных настоек и порошков, а также своего рода инструкции по обнаружению кладов. Нашелся и клиент — золотых дел мастер и ростовщик, некто Мурано. Джузеппе обещался помочь ему «взять» клад, спрятанный, как он уверил старика, в одной из пещер под Палермо. После долгих переговоров, в ходе которых молодой Бальзамо выказал себя куда более ловким мошенником, чем старый ростовщик, Мурано согласился положить перед входом в пещеру немалое количество золота. За это ему было обещано, что, войдя в темноту и оставаясь там в течение часа, он услышит, где надо искать сокровище…

Эта примитивная и на редкость легко удавшаяся афера принесла Бальзамо деньги, с которыми он мгновенно исчез из Палермо и отправился странствовать по Италии. То, как беспроигрышно он пополнял свои карманы, везде находя наивных простаков, прибавляло ему энтузиазма.

Идеи рождались в его голове одна заманчивее другой. Однажды он решил посетить свою родную тетку, жившую в Мессине, но, прибыв туда, узнал, что Винченца Калиостро приказала всем своим родным долго жить, предварительно поделив между ними наследство. Бальзамо решил оставить в память о Винченце ее фамилию, и впредь стал именовать себя графом Алессандро Калиостро. Это звучало куда весомее.

Восток — дело тонкое

Обретя новое имя, он отправился на Восток. Выбор оказался на редкость удачным и результативным именно для человека с его наклонностями. Там у дервишей и факиров перенял он чудеса древней магии, приемы профессионального, довольно сложного фокусничества, овладел искусством массового гипноза и изучил магические формулы.

Он дополнил свои знания в области химии, научившись окрашивать ткани «под золото», узнал свойства никогда ранее не виданных им материалов. Оценив открывшиеся возможности, Калиостро с рвением начал покупать экзотические предметы, собирал коллекции растений, камней, минералов, которые после отлично затверженных уроков превратятся в лекарства и талисманы, за которыми в скором будущем будут гоняться европейские пациенты графа. Этого мистического багажа хватит графу Калиостро на всю жизнь.

На Востоке же сложился и его внешний, чрезвычайно эффектный, воспламеняющий воображение облик. Он пристрастился носить длинный шелковый наряд, чем-то напоминавший рясу священника, на лиловом бархате которого отчетливо выделялись иероглифы красного цвета. Головной убор состоял из золотопарчевого тюрбана, щедро украшенного блестящими каменьями, талию его обычно перехватывал пояс, на котором крепился рыцарский меч с рукоятью в форме креста, а на пальцах сверкали перстни, украшенные бриллиантами невероятной величины.

Судя по сохранившимся описаниям, Калиостро был невысок ростом, но в таком облачении фигура его казалась достаточно внушительной. Своему лицу, которое вряд ли можно было назвать красивым, он умел придавать самые разные выражения, а его большие темные глаза часто устремлялись к небу с тем кротким, умоляющим взглядом, который свидетельствовал о том, что в его тяжелых мирских делах он получает помощь свыше.

Откуда именно Калиостро прибыл в 1777 году в Лондон, опять же доподлинно неизвестно. Есть мнение, что перед этим он успел посетить остров Мальту, получив от гроссмейстера Мальтийского ордена рекомендательные письма, а затем побывать на родине.

Приехав в Рим, он женился на Лоренце Феличиани — девушке редкой красоты, но абсолютно безродной и не принесшей ему никакого приданого. Последнее обстоятельство Калиостро нисколько не смущало, ему гораздо важнее была ее внешность, которой он собирался, в случае надобности, воспользоваться.

Говорят, правда, что ее красота далеко не всегда радовала одного графа и что он якобы успешно подторговывал ее прелестями, когда видел в этом смысл. Она же в свою очередь ничего против этого не имела и в затруднительных случаях не раз выручала супруга подобным образом.

А пока экипаж, везший графа и Лоренцу, начал путешествие по Европе. Барселона, Мадрид, Лиссабон, Лондон — столицы сменяли небольшие города. Но тех, для кого появление «человека, который мог все», было равнозначно явлению Мессии, хватало везде.

Сверхчеловек

Мало-помалу Калиостро и сам вошел в роль сверхчеловека, знатока целого комплекса «тайных наук», невиданного по своей широте и разнообразию. Европа слишком невелика, а обещанные благодеяния слишком желанны, чтобы и в полном отсутствии средств массовой информации слава о чудесном маге распространялась со скоростью эпидемиологического заболевания.

Появляясь то здесь, то там, Калиостро старался придерживаться двух главных правил: нигде не задерживаться подолгу и избегать общества людей, которые могли бы разоблачить его «магию». Однако каждая «гастроль» имела свою окраску, исходя из особенностей местной жизни и интересов.

Например, в 1777 году в Лондоне деятельность Калиостро в основном касалась «ращения» драгоценных камней, различных лотерей и масонской деятельности. Поклажа, с которой передвигался маг, вмещала огромное количество чудесных для глаза обывателя вещей. Расположившись в Лондоне в пустующем особняке, Калиостро тут же превратил одно из помещений в лабораторию. В колбах и ретортах, подогреваемых на горелках, постоянно что-то булькало. Чуть поодаль, не дыша, на манипуляции Калиостро смотрели немногие счастливцы, удостоенные огромной чести видеть чудеса. И они их видели.

Граф, сосредоточенно заглянув в книгу с каббалистическими знаками, бросался к шипящему сосуду, а затем на глазах у потрясенных зрителей вытаскивал из него драгоценный камень и устало бросал его в чашу в виде черепа. Кроме того, по английской столице поползли слухи, что Калиостро способен заранее угадывать выигрышные номера лотерей. И действительно, он с самым равнодушным видом сообщал заветные цифры тем, кто в эту счастливую минуту оказывался возле него.

И наконец, в Лондоне Калиостро представляет себя родоначальником еще не виданной формы масонства. На Востоке-де он познал секреты самого давнего, восходящего ко временам египетских фараонов учения. Местные масоны отнеслись к своему собрату по Ордену крайне доброжелательно. Столь популярная и востребованная фигура как бы лила воду на общую мельницу, а потому лондонские «посвященные» весьма охотно снабжали «Великого копта», как именовал себя Калиостро, немалыми средствами.

И все-таки скандал, в основе которого лежало обвинение Калиостро в мошенничестве, разразился. Он стоически перенес череду неприятных разбирательств, но судьи так и не смогли инкриминировать ему ничего преступного. И все же изрядно нажившийся Калиостро предпочел исчезнуть с берегов Темзы.

Летним днем 1780 года во главе целой кавалькады поклонников, встретивших его за чертой города, Калиостро въехал в Страсбург. На городском мосту его поджидала громадная толпа жаждущих исцеления. Никто не знал, что эмиссары мага и чудодея заранее за деньги или с помощью шантажа сколотили группу «неизлечимых», на коих Калиостро и должен был явить свое могущество. Он же, выйдя из кареты, то дотрагиваясь до страждущих, то простирая руки над теми, кто рвался к нему из задних рядов, творил свои чудеса.

«Картина этих чудес, — писал российский психиатр В.Е. Рожнов в „Эпизодах о мистеризме“, — полностью гармонирует с многочисленными описаниями подобных исцелений, производившихся в самые различные эпохи. То же использование коллективного внушения и экзальтации религиозно настроенной толпы, жаждущей чуда, атмосферы взаимного психического воздействия людей, их индуцированного самовнушения, которое так возрастает при скоплении больших масс, когда больные, психопаты и истерики легко впадают в различные по глубине гипнотические состояния, тем самым многократно повышая свою восприимчивость к внушению со стороны авторитетной и властной личности. Все это помогает им иногда избавляться (частично или даже полностью) от тех или иных болезненных симптомов и состояний истеро-невротического характера».

Эта пространная цитата, возможно, хотя бы отчасти объяснит тот феномен воздействия, которое оказывал на страждущую публику великий авантюрист своего времени.

В российской Исторической библиотеке, в отделе особо редких книг, хранится фолиант, изданный еще при жизни графа Калиостро. Он исключительно ценен хотя бы потому, что написан женщиной, лично знакомой с Калиостро, которая, однажды попав под обаяние его таинственной особы, сумела освободиться от всех обольщений.

Во вступлении к своим воспоминаниям госпожа Шарлотта фон дер Рекке признавалась, что даже полная уверенность в том, что ее книга вызовет по отношению к ней «повод к насмешкам», не остановила ее: «…когда я все сии чудеса и учения признала за хитровымышленный обман, теперь я была бы виновата в своей совести, если бы я скрыла перед светом сии понятия о Калиостре». Объяснялось же это стремление тем, что Шарлотта была убеждена, что подобный тип обманщиков очень живуч, и с наивностью молодой и пылкой души старалась предупредить новые жертвы.

От нее мы знаем, что появление Калиостро в Митаве (ныне латвийский город Елгава) «много шуму наделало». И впрямь — маленькая тихая столица Курляндского княжества подобного гостя не видывала. Поначалу Калиостро начал «работать» среди мещанства. Денег за творимые им чудеса не брал, а совсем бедных даже ссужал деньгами. Неудивительно, что в скором времени граф без малейшей доли подозрения был принят влиятельной верхушкой, очаровав семейство самого герцога Курляндского, Петра Бирона.

В тот период времени многие представители аристократии баловались модными тогда увлечениями — алхимией и магией — и на столь великого по этой части знатока, как граф Калиостро, взирали с нескрываемым благоговением. Такой прием графу понравился, и в результате вопреки обыкновению он задержался в Митаве надолго, и поначалу вел себя очень осторожно.

«Курляндская гастроль» началась с лечения больных. Выказанное им нежелание получать гонорары внушало окружающим особое к нему расположение, но так как высшее курляндское общество не желало оставаться в долгу, то граф начал получать поистине сказочные подарки — под тем или иным предлогом «благодарные пациенты» ссужали его весьма значительными суммами. Так, мало-помалу уверившись в полной безопасности, Калиостро приступил к своему обычному «отуманиванию».

Шарлотта, которой тогда едва исполнилось 17, не столь давно вышла замуж. Тем не менее она была совершенно очарована этим необыкновенным человеком, даже не подозревая, какие виды он имел на нее. Урожденная графиня Медем, представительница знатного и хорошо известного в России семейства, Шарлотта должна была стать для графа своеобразным «пропуском» в высшие сферы петербургского общества, которое честолюбивый маг намерен был покорить в самое ближайшее время.

Молоденькая, восторженная женщина, польщенная вниманием такой исключительной личности, внимала каждому слову. А их было много, и одно другого головокружительнее. Граф обещал приобщить ее к тайнам общения с загробным миром и научить совершать путешествия во времени и пространстве.

Нельзя сказать, что Шарлотта все принимала на веру. Ей требовались объяснения. Но когда она подступала к нему со своими многочисленными вопросами, то понимала, что ничего, кроме раздражения, они у ее учителя не вызывают. Чтобы пресечь их, он говорил собеседнице: «Не ходите лучше далее, в противном же случае … вечное несчастие будет ваш жребий». Кого не испугают подобные предсказания? К тому же и чудесам, творимым знаменитым графом в Митаве, не было конца.

В сосуде с водой особо доверенные знакомцы Калиостро могли лицезреть то, что происходило на больших расстояниях. Между тем фокус был совсем несложен. Здесь использовалось специальное, незаметное для зрителя, приспособление, с его помощью в злополучном графине возникали расплывчатые фигуры или буквы, которым Калиостро тут же давал свое толкование.

Не меньшим успехом пользовались и проводимые Калиостро сеансы пророчеств так называемых «голубей» — так граф именовал красивых мальчиков и девочек, предварительно «угощенных» Лоренцой специальным эликсиром, легко вводящим молодой организм в полусонное состояние. Возлагая им на головы руки, Калиостро тихо беседовал с ними, задавал различные вопросы — и дети якобы обретали способность к ясновидению.

Помимо этого, граф также продолжал чудесничать и с «добычей золота». В Митаве, правда, нашлись смельчаки, которые объявили Калиостро, что прописанный им состав для плавления янтаря не что иное, как курительный порошок, но знаменитый маг сумел с достоинством выйти из щекотливого положения, объявив, что таким образом хотел проверить степень внимания и прилежания своих учеников.

Безусловно, и в этом сходятся даже те, кто считал Калиостро классического толка мошенником, человек этот был поразительно умен, находчив и артистичен, он прекрасно разбирался в человеческой психологии и обладал редкостным красноречием, позволявшим ему «заговаривать» практически любого собеседника.

В иных же случаях он напускал на себя таинственность, говорил весомо, важно, полунамеками. И вот однажды родня Шарлотты прослышала, что их необыкновенный гость, оказывается, собирается в Петербург, где намерен «сделать многое в пользу Курляндии у императрицы Екатерины II», и что было бы весьма недурно, если бы Шарлотта сопровождала его в этой поездке.

И тут митавские патриоты встрепенулись. Принять столь заманчивое предложение великого человека настоятельно советовали даже ближайшие родственники. Удивительно, но казалось, что здравомыслие не покинуло, пожалуй, только ее, неискушенную молоденькую женщину. Она же, как будто не отказывавшаяся от подобной «чести», выдвинула два условия: поездка должна была состояться не в обществе наставника, но в сопровождении ее отца и сестры, а еще ей требовалось личное повеление императрицы прибыть в столицу, а также позволение посвятить свою жизнь магическим наукам.

На деле же это было уловкой, позволявшей Шарлотте отговориться от столь нежелательного вояжа. Она уже была уверена, что, по расчету Калиостро, митавская гастроль «мнимому нашему чудеснику великую славу в Петербурге предуготовляла». А посему, сбираясь на брега Невы, Калиостро вынужден был ограничиться обществом Лоренцы. На прощание он «облагодетельствовал» отца Шарлотты заверением, что тот в скором времени окажется владельцем несметного клада, существующего в окрестностях Митавы, а одной из местных дам, скептически настроенной к его чудесам, предрек близкую смерть, означив сие печальное событие точным числом — 13 мая 1780 года. Впрочем, ни то, ни другое не сбылось.

Митавский бомонд, должно быть, чувствовал себя не лучшим образом, чего никак нельзя было сказать о Шарлотте, кстати, продолжавшей и после его отъезда получать от него письма. Теперь уж она вскрывала их без всякого трепета…

Ставка на Петербург

Сроки пребывания знаменитой четы в Петербурге указываются в различных источниках разные — где-то упоминается девять месяцев года 1779-го, а где-то только лето того года. Несомненно одно — ставку на столицу Российской империи Калиостро делал большую. Он даже придумал себе новое имя — граф Феникс (впрочем, чтобы не путаться, будем называть его по-прежнему).

Информация, которая была получена им от людей, побывавших здесь, убеждала Калиостро в том, что простой русский народ — настоящий идолопоклонник — темен и простодушен, а значит, его можно мять в руках как воск, а главное, что знатные «северные варвары» — не знают счету золоту и обожают чужестранцев. На троне же сей страны сидит хотя, по общему мнению, и просвещенная, но все же женщина, а значит, падкая на всякие диковины и, как все женщины, любопытная.

Граф считал, что это сильно упрощает его задачу. Однако расчеты его не оправдались, хотя стопроцентным провалом его петербургский вояж назвать можно едва ли. И во многом потому, что ему удалось заинтересовать одного из самых образованных людей того времени, сенатора, обер-гофмейстера И.П. Елагина, а также действительного тайного советника знаменитого мецената и богача графа А.С. Строганова.

«Слишком далек» оказался граф и от простого народа. Если в Европе в людской массе мещан, ремесленников и простых горожан Калиостро имел твердую репутацию полубога и благодетеля, то в Петербурге все было по-другому. Народ подозрительно косился на важного, выхоленного в богатой, невиданного покроя одежде чужестранца и отказывался видеть в нем избавителя от невзгод и болезней.

Какой-нибудь кривенький, косенький мужичонка с корявыми руками и понятным словом— это другое дело. И такой в Петербурге был — звали его Василий Ерофеевич Воронов. Этот лекарь-самоучка, врач Божьей милостью, поднял со смертного одра графа Орлова и в 1769 году именным указом Екатерины II был пожалован ни много ни мало в титулярные советники. Причем, будучи неграмотным, лечил он всех: и екатерининский двор, и самых что ни на есть «простецов».

Заимев в лице Ерофеича, как его звал весь Петербург, соперника, Калиостро получил и другого врага. Лейб-медик императрицы, 38-летний англичанин Джон Сэмюэль Роджерсон (по-русски Иван Самойлович), возмущенный наглостью самозваного «всеизлечителя», вызвал его на поединок. Но хитрый граф, почувствовав близкое дыхание смерти, предложил сразиться посредством ядов. Это его и спасло — Роджерсон не мог пойти на такие условия. А после вскрывшейся истории с подменой младенца графу Калиостро с супругой было предписано покинуть Петербург.

Сенатора Елагина граф «поддел» на идею делать золото. Но тут на его пути образовалась неожиданная преграда, ею стал секретарь сенатора, человек чрезвычайно осторожный и прозорливый. Как-то в отсутствие сенатора Калиостро, осмелев, начал излагать перед секретарем свои теории, и когда тот весьма недвусмысленно предложил ему прекратить «вздорную болтовню», продолжал разглагольствовать. Секретарь, не долго думая, дал ему пощечину. Возмущенный Калиостро пожаловался Елагину, и тот сделал выговор подчиненному. Тогда последний пустил в ход рассказы о шарлатане, приехавшем, чтобы обобрать Петербург, и публика не на шутку насторожилась.

Из изданной в Петербурге книги г-на Хотинского «Очерки чародейства» можно узнать и вовсе душераздирающую историю, связанную с Калиостро. Графу, желающему утвердить реноме великого кудесника, представился случай показать «самый разительный пример своего трансцендентального искусства и дьявольского нахальства и смелости».

Узнав, что у одного из приближенных императрицы заболел единственный 10-месячный сын и все доктора признали мальчика безнадежным, Калиостро пообещал вылечить его. Единственным условием он поставил следующее: ребенок будет находиться в его доме (граф устроился на Дворцовой набережной) и родители должны отказаться от свиданий с сыном до полного его выздоровления.

Спустя две недели Калиостро, уверявший, что лечение идет благополучно, наконец, согласился на две минуты допустить к колыбели ребенка отца. Тот на радостях пытался отблагодарить спасителя огромной суммой, но Калиостро категорически воспротивился этому, оговорив, что ни родители, ни знакомые не должны видеть ребенка во избежание самых печальных последствий. И только спустя месяц родителям разрешено было забрать ребенка. Оставленный, якобы случайно, в доме Калиостро громадный гонорар был возвращен.

Но дело в том, что спустя несколько дней матери заползло в душу сомнение: ее ли это ребенок. Чем дальше, тем увереннее она говорила, что ее сына подменили. Когда же по этому делу началось дознание, случилось и вовсе невероятное: Калиостро заявил, что действительно подменил ребенка, купив у крестьян за две тысячи рублей другого, причем единственно из человеколюбия, желая отсрочить горе несчастной матери. А на вопрос, что он сделал с трупом младенца, отвечал, что, пытаясь произвести опыт возрождения, сжег его…

Что же касается самой императрицы, то у нее, «явной неприятельницы всякой сумасбродной мечты», еще задолго до его появления в Петербурге сложилось негативное отношение к человеку, так гремевшему по всей Европе. В начале своего романа с Потемкиным она, правда, пользовалась «духами Калиостро», которые якобы влияли на чувства людей, но это быстро прошло.

Обладавшая ясным и рациональным умом, Екатерина не могла симпатизировать человеку, утверждавшему, что сам не знает, когда он родился, а уж о его масонских пристрастиях и говорить не приходилось. Мистический туман, порядком захвативший умы ее подданных, был чужд ей и как государыне, и как женщине.

По ее словам, ознакомившись с огромной масонской литературой, она нашла в ней одно «сумасбродство». А что граф являлся еще и главой египетского отделения «Великий копт», прибывшей в российские пределы, — это перебор. Во французских письмах императрицы барону Гримму, рассказывающих о пребывании графа в России и опубликованных в 23-м томе трудов Российского исторического общества, от слова «charlatan» просто рябит в глазах.

Крайне неосмотрительно Калиостро воспользовался и красотой своей супруги, чтобы втереться в доверие к фавориту императрицы, графу Григорию Потемкину. Лоренца свое дело знала, да и Светлейший не часто отказывался от общества интересных женщин. Когда Екатерина узнала, что ее «милая милюшечка Гришенька» носится по столице с мадам, опустошающей городские лавки и расплачивающейся золотом, полученным отнюдь не из химического горшка супруга, — реакцию это вызвало соответствующую…

Да и вообще, тот факт, что за все пребывание европейской знаменитости в Петербурге Екатерина II, всегда такая внимательная к гостям с Запада, не уделила Калиостро ни минуты для аудиенции, был приговором. Но и на этом задетая за живое императрица не успокоилась. Из 30 написанных ею пьес две — «Обманщик» и «Обольщенный» — были посвящены Калиостро. В них он, разумеется, выставлялся отъявленным жуликом и бездельником. Обе эти пьесы были поставлены в Эрмитажном театре.

Таким образом, Екатерина II внесла свой посильный вклад в довольно длинный список произведений искусств, связанных с именем Калиостро.

В 1791–1792 годах Гете написал комедию «Великий Копта» и поставил ее в своем театре. Публика, увидевшая в этом сатиру на самую себя, встретила пьесу холодно. Сам Гете ни на минуту не сомневался, что Калиостро — ловкий шарлатан и мошенник.

Это, правда, не снижало интереса к нему. Оказавшись в Италии, Гете специально посетил Палермо, чтобы повидаться с родственниками Джузеппе Бальзамо и порасспросить о нем. Увы! — там никто ничего не помнил.

Не отказывая Калиостро в увлекающей артистичности натуры, свои главные стрелы Гете направлял не на него. «Больно видеть, — писал он, — как жадно хватаются люди за чудеса только для того, чтобы иметь возможность упорствовать в своем неразумении и глупости и обороняться против человеческого разума и рассудка».

Печальный финал

Пришло время, когда Калиостро, устав от беспрестанных странствий, решил осесть во Франции. С 1780 года он подолгу жил в Лионе — негласной столице «тайных наук». Сюда к нему за советом приезжали из столицы настоящей весьма влиятельные люди.

Ища совета, заинтригованные «философским камнем» и желая запастись «эликсиром бессмертия», они всячески старались быть полезными человеку, умевшему подать им великие надежды — кто не знает, как лечит слово? А слов Калиостро не жалел, и роль «благодетеля-бессребреника» по-прежнему игралась им с отменным энтузиазмом.

«Повсюду на своем пути оставляя частицу самого себя, растрачивая себя, убывая с каждым шагом; так буду я идти, покуда не приду к концу своего поприща, в час, когда роза расцветет на кресте…» От этих заклинаний экзальтированные дамы падали в обморок, а паломники, приезжающие из Парижа, рвались под благословение всемогущей руки. И когда кудесник сам перебрался в Париж, эта столица просвещения посчитала себя богоизбранным местом.

Мраморные бюсты «друга человечества», гравюры, веера и кольца, на которых красовался его профиль, раскупались вовсю. Сам же Калиостро обосновался в особняке на улице Сен-Клод, где в верхнем этаже была устроена лаборатория, а внизу, в зале, украшенном оккультной атрибутикой, проходили тайные собрания.

Среди приглашаемых завсегдатаем стал кардинал Роган, кто-то из братьев короля и прочая избранная публика в количестве 13 человек. Париж возбужденно обсуждал просочившуюся информацию, что гости «беседовали» с такими знаменитыми покойниками, как Вольтер и Монтескье. И вдруг декорации резко поменялись. На свет Божий выплыли уже не туманные слухи, а совершенно реальная история с так называемым «ожерельем королевы».

Подделав подпись Марии Антуанетты, ловкая авантюристка Жанна де Ламотт с помощью кардинала Рогана выманила уникальную драгоценность у ювелиров и быстро переправила в Лондон для продажи по частям. Не вдаваясь в подробности этого дела, так и оставшегося загадкой, несмотря на многомесячные разбирательства, скажем, что арестованы были и кардинал, и мадам де Ламотт, и граф Калиостро.