На полу виднелся ряд светлых пятен. Снорг любил наблюдать, как они медленно перемещаются по матовой поверхности. Он давно уже обнаружил, что свет проникает сквозь небольшие отверстия на потолке. Сноргу было приятно лежать на полу, греясь под этими теплыми лучами. Он попробовал шевельнуть руками, но тут же свалился с постели.
— Дагс...— прошипел он, не разжимая зубов. Одеревеневшие челюсти не слушались его.
— Дааагс...
Один из Дагсов оторвался от экрана визора. Он среагировал скорее на шум падения, чем на голос Снорга. Опираясь на руки, Дагс в несколько прыжков добрался до Снорга и влепил ему крепкую затрещину. У Дагсов были очень сильные руки, и оба они почти не пользовались недоразвитыми ногами.
— Вле... вле...— пробормотал Дагс и энергично задвигал плечами, объясняя, что Снорг скоро сможет шевелить руками. Второй Дагс тоже подполз и изо всех сил дернул Снорга за волосы. Было ужасно больно, но именно это радовало больше всего.
«Голова... голова...— билось у Снорга под черепом,— хорошо... это хорошо».
— Тавегнер!.. Рассказать тебе сказку? — раздался вдруг голос Пекки. Снорга всегда удивлял его выговор. Вот и сейчас он ясно слышал каждое слово, хотя отсутствие ушных раковин ограничивало слуховые возможности Снорга.
Ответом на слова Пекки было громкое бульканье. Тавегнер всегда лежал неподвижно и лишь бульканьем давал о себе знать. Но если бы он встал, то наверняка оказался бы выше всех, даже выше Тиб и Аспе. Тиб всегда стояла и только поэтому была самой высокой.
«Может быть, и я оказался бы выше Тиб, если бы встал»,— подумал Снорг. Он радовался, что ощущает сегодня всю голову, и считал, что обязан этим Дагсам, ежедневно оказывавшим ему маленькие услуги.
— Пекки, заткнись! — крикнула Моози.— Потом будешь рассказывать... сейчас я пою...
Ладони Снорга ничего не чувствовали, однако двигались все-таки по его воле. Снорг сорвал с себя путаницу проводов и трубок, сильно ущипнул свое плечо, но боли не было.
«Хорошо хоть руки двигаются»,— подумал Снорг. Он осмотрел раны и ссадины на теле. Большинство уже заживало, зато прибавились две новые царапины: это когда он свалился с постели. Телесные повреждения были кошмаром Снорга. Минутная рассеянность, неуклюжее прикосновение к мебели — и он рвал на себе кожу, даже не замечая этого. Снорг всегда боялся, что не заметит вовремя ранку, и тогда начнется заражение. Он подполз к визору. Рядом неподвижно стояла Тиб, а один из Дагсов старался снизу стянуть с нее рубашку.
«Кто ее одевает?..» — подумал Снорг. Каждый день Дагсы проделывали одно и то же, и каждый день с утра Тиб была снова одета.
Тиб всегда казалась Сноргу очень большой, ведь он смотрел на нее только с пола. Сноргу ужасно хотелось когда-нибудь поговорить с Тиб. Она была единственной в Комнате, с кем ему никак не удавалось установить контакт. Даже от Тавегнера, который лежал неподвижно, как огромный кусок мяса, и не мог вымолвить ни слова, можно было узнать много интересного. Тавегнер занимал почти половину Комнаты, и все долго считали, что он такой же молчальник, как и Тиб. Только Пекки догадался, как можно с ним общаться. Сначала Дагсы обнаружили, что Тавегнер реагирует на прикосновение, так как они очень любили сидеть на его теплом и мягком теле. А Пекки вообще был очень мудрый. Вот он и придумал, чтобы Тавегнер булькал «да» на нужной букве алфавита, а если же хочет закончить слово, то еще два бульканья в придачу.
«И — Тавегнер»,— сообщил тогда Тавегнер. А потом поведал еще много интересных вещей.. Он говорил, что любит Дагсов, благодарил Пекки и просил, чтобы его немного передвинули, так как плохо видит экраны.
— Пекки, ты мужчина или женщина? — спросил как-то Снорг и начал разворачивать простынку.
— Отцепись, Снорг... отвали, пошел к чертям... Я просто Пекки...— Маленькое тельце пыталось вырваться.
Снорг распеленал Пекки до конца и сразу же начал заворачивать снова.
— Ты действительно просто Пекки,— сказал он.
— Дурень, я сразу тебе это сказал.— Пекки презрительно скривил губы. У него была прекрасная голова, даже больше головы Снорга, и форму она имела необычайно правильную, еще более правильную, чем головы тех, кого они наблюдали на экранах.
— У тебя отличная голова, Пекки,— сказал Снорг, чтобы хоть немного польстить ему. Пекки даже покраснел.
— Я знаю это. А у тебя отвратительная, хотя тоже почти правильная, только без ушей...— ответил он.—
И я намного умнее,— продолжал он,— и я долго еще буду существовать, даже когда вас уже ликвидируют...
— Что ты говоришь? — спросил Снорг.
— Ничего... подай мне присоску.
Снорг вытянул из стены шланг для удаления выделений, прикрепил к Пекки и отодвинулся. Визор показывал деревья, много деревьев. Они были красивые и ритмично шевелились. Визор всегда показывал красивые вещи: обширные ландшафты, правильно сложенных людей. Визор также обучал разным полезным вещам. Однако Снорг испытывал чувства обиды и вины. Обиды на то, что он не такой красивый, как люди на экране, выполняющие разные сложные действия. Они казались почти совершенными. Снорг был уверен: в том, что он не такой, как прекрасные люди на экране, виноват он сам, но почему это его вина — не знал. Глядя на экран, Снорг забывал обо всем. Он впитывал глазами образы и знания. Благодаря визору он видел и знал много такого, чего никогда не было в Комнате. Вот на экране показалась женщина. Она стояла неподвижно, демонстрируя, какие пропорции должно иметь тело правильно сложенной женщины. Рядом с экраном застыла Тиб и смотрела перед собой остекленевшим взглядом. Снорг сравнил ее с женщиной на экране. Тиб была лысая, совершенно лысая, и потому ее голова отличалась от головы той женщины, но Снорг попробовал представить волосы на голове Тиб, и это выглядело неплохо. Ее тонкие, чуть оттопыренные ушные раковины просвечивали на свету. Этим ушам Снорг завидовал больше всего. На экране появились линии, обозначающие правильные пропорции тела, и Снорг подполз к Тиб, чтобы измерить ее шнурком. Мало того, что обе ее руки были одинаковой длины,
так же, как и ноги, мало того, что руки были короче ног,— но и в мельчайших подробностях ее фигура соответствовала образцу. Чтобы сравнить еще и размеры ее головы с телом, Снорг приподнялся, встал на колени и вытянул руки вверх. Все совпадало — он смотрел на Тиб с удивлением.
«У нее совершенно правильное тело»,— подумал он и вдруг осознал, что ему удалось встать на колени парализованных ног.
Пекки должен был рассказывать сказку. Дагсы прикрепили ему руку — управляя ею, он мог совершать несложные действия. Пекки сразу же начал чесать лицо.
— Это великолепно... это прекрасно...— в экстазе повторял он.— Вы не умеете пользоваться своими телами...
Несколько затрещин Дагсов привели его в чувство. Он начал рассказывать...
— Это был прекрасный сон...— Пекки прикрыл глаза.— Я поднимался в воздух... было чудесно... у меня были такие черные плоские крылья по бокам, что показывают иногда в визоре...
Воздух двигался вместе со мной... было чудесно прохладно...— он говорил все тише, как бы размышляя вслух.— Рядом летела Моози... у нее были яркие зеленые крылья... четыре крыла... и она так трепетала ими, что мне стало жаль, что я всего лишь Пекки...
Из угла донеслось звучное бульканье.
— Тавегнер просит, чтобы ты говорил громче,— и глухое бульканье подтвердило правоту этих слов.
— Хорошо... я буду говорить громче,— Пекки словно встряхнулся.— Комната была все меньше и меньше,— продолжал он,— и все становилось зеленым. А внизу летели оба Дагса, летели туда же, куда и мы... и было чудесно. Небо, к которому я летел, было большим экраном визора... и я мог передвигаться в любом направлении...
Из угла, в котором стояла коробка с Моози, раздалось тихое всхлипывание. Снорг подполз к ней.
— Тебя расстроил его рассказ? — спросил Снорг, приглядываясь к Моози. В отличие от Пекки у нее были все конечности, правда, хилые, недоразвитые.
— Дело не в Пекки, а в Тавегнере,— проговорила она сквозь слезы.— Во время рассказа Тавегнер попросил, что бы я перевела слова Пекки по буквам... и знаешь, он сказал...
Снорг выжидательно кивнул.
— Он сказал, что хочет идти на размол вместо Пекки...
— На размол? — не понял Снорг.
— Пекки это давно уже открыл,— сказала Моози.—
Он внимательно анализирует все, что говорят в визорах. Из нас выберут только лучших... тех, кто сложен более правильно, а остальных — на размол.
— Так, как показывают на экранах, когда говорят, что это война? — уточнил Снорг.
Она кивнула головой.
— Положи меня рядом с Пекки...— сказала Моози.— Дойдя до конца своего прекрасного сна, он всегда расстраивается.
Снорг с большим трудом вытащил Моози из коробки, перенес в уголок, где лежал Пекки, и тут же поспешил вернуться — Тиб начала пачкаться. Он присоединил к ней присоску. Потом изо всех сил ухватился за ее бедра и, приподнявшись, встал на колени.
— Не делай больше так, хорошо?..— сказал он, глядя на Тиб. Она наклонила голову и посмотрела в его лицо, искаженное от напряжения. Ее оттопыренные ушные раковины просвечивали на свету. Они показались ему необычайно прекрасными. Снорг сильнее стиснул одеревеневшие челюсти, ухватил Тиб за плечи и почувствовал, что она ему помогает, не отодвигается, а изо всех сил старается держаться прямо, чтобы служить опорой. Она по-прежнему смотрела в его лицо. В ее приоткрытом рту были видны зубы. Снорг почувствовал себя большим, громадным... Он стоял, впервые в жизни стоял на своих парализованных ногах. Он смотрел теперь на нее даже немного сверху вниз... на высокую, до потолка, Тиб.
Все умолкли. Снорг решил сделать шаг. Он чувствовал в себе силы... И вдруг увидел, как одна из ног перемещается в ее направлении...
— Тиб!.. Иду!..— Это должен был быть крик, а вышел всхрап или всхлип. Вдруг все закачалось, и Снорг рухнул на пол как подкошенный.
В Комнате были еще два других постоянных обитателя, с которыми Снорг никогда не общался, хотя они использовали одну и ту же аппаратуру: когда Снорг был активен, они спали. Их звали Аспе и Дульф. Аспе формой напоминала Тавегнера, правда, была меньше его. Пекки говорил, что она очень сообразительная и зловредная. Она никогда не снимала искусственных рук и часто досаждала с их помощью Пекки или Тавегнеру. Снорг очень хотел поговорить с ней или с Дульфом, который лежал неподвижно, свернувшись, как эмбрион, и его необычайно морщинистая кожа наводила на мысль о дряхлой старости, хотя он был того же возраста, что и все.
Тиб перестала пачкать в Комнате, она научилась подходить к Сноргу, когда испытывала нужду, и Снорг обычно успевал с присоской. Тиб начала реагировать на него: случалось, она переходила в ту сторону Комнаты, где лежал Снорг, подолгу стояла поблизости, глядя на него. Она стала значительно активнее, чем раньше.
— Я недооценивал тебя, Снорг,— сказал как-то Пекки.— Ты молодец... сумел установить контакт с этой худой...— Он никогда не говорил о Тиб иначе, как «эта худая».— Мне это не удалось, хотя я очень старался... Ты изменился, Снорг,— продолжал он.— Раньше ты напоминал окровавленного зверя... теперь на твоем лице видна мысль.
Зверь — это что-то жестокое, бессмысленное и чудовищно сильное... Снорга обрадовало мнение Пекки, и он знал, почему Пекки так считает. Снорг начал воспитывать в себе упорство и силу воли. С того момента, когда он заставил беспомощные ноги сделать первый шаг, воля стала для него наиважнейшим помыслом. Вскоре он мог уже делать много шагов, хотя часто это кончалось рискованным падением.
— На моем лице видна воля,— ответил он на слова Пекки.
Пекки лежал, приподняв голову, и смотрел на него.
— Это правда,— сказал он,— черты твоего лица отвердели, уголки рта опустились... Ты должен спешить, Снорг.
Я чувствую, нам недолго осталось быть вместе.
Снорг решил научить Тиб говорить. Пекки посоветовал ему сделать так, чтобы она почувствовала вибрацию голосовых связок на гортани. Снорг ухватился за ее бедра, чтобы встать, но сделал это очень резко, и Тиб упала. Впервые он видел ее лежащей.
Вскоре Тиб пришла в себя и села. Снорг взял ее за руку и положил ладонь Тиб себе на горло.
— Тиб,— сказал он, показывая на нее пальцем.
Она по-прежнему молча смотрела на него.
— Тиб,— повторил он. Казалось, она была испугана.
Снорг погладил ее по щеке, коснулся розового ушка и остолбенел: у Тиб не было ушного отверстия.
— Пекки! — закричал он, и челюсти его послушались.— Ты гений!.. Она совсем глухая... только на ощупь...ты был прав...
С новыми силами Снорг начал повторять ее имя. Наконец после долгих попыток губы Тиб шевельнулись, и она издала звук «грхб» — сдавленный и глухой. Она встала и несколько раз повторила его.
— Гырдб... гхдб...— говорила Тиб все громче, расхаживая по Комнате.
Тиб училась быстро. Вскоре она уже выговаривала свое имя, имена Снорга и Пекки и несколько других слов. Пекки считал, что зрение у нее недоразвито и большую часть информации она получает осязанием. Однако Пекки признавал, что не может разобраться, то ли это физиологический недостаток, то ли мозг Тиб не в состоянии должным образом обрабатывать зрительную информацию.
Все чаще начал пробуждаться Дульф. Он никогда не менял своего положения на полу, хотя шевелил веками и даже говорил. Речь Дульфа была смешной: он заикался и с трудом подбирал нужные слова. Снорг хотел узнать, как тот умудряется обходиться без помощи аппаратуры, но Дульф не понимал значения слова «воля», и дискутировать с ним пока было не о чем. Дагсы как-то попробовали распрямить Дульфа на полу, но оказалось, что у него ноги срослись с грудью. Пекки утверждал, что такого не может быть, и считал, что Дульф — это два сросшихся близнеца, и в районе живота там есть маленький братишка.
— Однако, Снорг...— сказал Пекки, поднимая свою единственную искусственную конечность над клавиатурой,— ты замечаешь, как быстро меняется наша жизнь?..
Раньше я думал, что все идет по установленному порядку: ты копошился на полу, Тиб стояла как колода, Дульф говорил только тогда, когда ты был неподвижен... А теперь?
— К чему это ты, Пекки?
— Грядут серьезные перемены... очень серьезные... Ты помнишь, что было раньше, давным-давно?
Снорг кивнул.
— Раньше перед каждым из нас был экран, который всему учил и показывал мир, какой он есть и каким должен быть... Каждого опутывала паутина проводов, которые заставляли сокращаться наши мышцы, воздействовали на наши органы, на весь организм... И все это для того, чтобы поддерживать в нас жизнь...
— Я помню провода... Помню... Как в тумане...— прервал его Снорг.
— Вот именно! — оживился Пекки.— На нас действуют наркотиками или другими средствами. Мы забываем... А может быть, они хотят, чтобы это знание сидело где-то глубоко в нас... в подсознании...
Снорг заметил, что Пекки выглядит очень плохо: на его прекрасном лице отпечаталась усталость, под глазами темные синяки, он был очень бледен.
— Ты слишком много времени проводишь за экраном.
И выглядишь все хуже...— сказал Снорг.
Тотчас же один из Дагсов проявил интерес к Пекки. По всей видимости, он хотел перенести его в другое место, но пока только легко поглаживал по лицу и тянул за волосы.
Пекки многозначительно посмотрел на Снорга.
— Видишь...— сказал он.— Они все-таки многое понимают. Я сам недавно в этом убедился... Только не могу представить, почему Дагсы хотят казаться такими кретинами.
Дагс в гневе влепил Пекки пощечину и запрыгал в другую часть Комнаты. Пекки улыбнулся.
— Ты думаешь, Снорг, что я развлекаюсь... что достаточно посадить Пекки перед экраном, прикрепить ему его искусственную руку — и он будет доволен, не так ли?
Снорг растерялся.
— Снеогг,— сказала Тиб. Она научилась вытягивать шланг из стены и уже не пачкала в Комнате, но еще не могла вернуть шланг на место. Снорг помог ей и вернулся к Пекки.
— Благодаря визору я узнал массу новых вещей... Знаешь, Снорг, что таких комнат, как наша, великое множество? Живут в них такие же, как мы... Одни более, другие менее развиты... Эти комнаты можно осматривать, везде есть не только экраны, но и видеокамеры...
За нами тоже постоянно наблюдают... Мне кажется, объективы расположены где-то у потолка, но их трудно заметить... Знаешь, в одной из комнат, она темно-голубая, живет такой же Пекки, как и я... его зовут Скорп. Мы познакомились: он видел на экране меня, а я — его... У него тоже искусственная рука.
— Может быть, мы не заслужили такой жизни, какой живут правильно сложенные люди? Те, которых показывают на экранах...— сказал Снорг.
Пекки даже фыркнул от злости.
— Перестань!.. Тебя уже обработали... ты чувствуешь себя виноватым...— от резких движений расстегнулся ремешок, крепящий искусственную конечность, и Снорг поправил крепление.
Пронизывающие глаза Пекки продолжали метать молнии.
— Это они пробуждают в нас чувство вины,— выкрикнул Пекки.— Я еще не знаю, зачем они это делают... но доберусь до сути... ведь я и так уже вытянул из этих чертовых экранов значительно больше, чем должен был знать...
Снорг был поражен силой веры, которую источал Пекки. «Прежде я считал, что воля — это по моей части...»— подумал он. На его лице отразилось удивление, которое, видимо, можно было принять за недоверие, потому что Пекки стал убеждать Снорга дальше.
— Обрати внимание, каждая программа... вся информация, каким человек должен быть... руки... такие и такие... ноги... такие и такие... Ведь хорошо, да? А мы?.. а я?.. обломок человека... это разве моя вина?.. ты понимаешь?! Зачем они нам это все время повторяют?
Снорг молчал. Он отметил, что Пекки необычайно умен, у него можно научиться смотреть на вещи по-другому и видеть иначе, чем раньше. Рядом села Тиб и начала прижиматься лицом к его лицу. Это нежное прикосновение Снорг любил больше всего на свете.
— Я боюсь, что уже не успею узнать обо всем... времени осталось слишком мало...— закончил Пекки тихо, видя, что Снорг уже не слушает его.
— Пекки! — закричала Моози.
— Перестань... он спит,— сказал Снорг.
— Тогда подойди сюда и посмотри на Аспе,— попросила Моози,— она не дышит.
Подъем собственными силами стоил Сноргу нескольких секунд страшного напряжения. Казалось, что Аспе лежит как обычно: полусогнувшись, подсунув маленькие ручки под большое плоское лицо.
— Она спит...
— Ты ошибаешься, Снорг. Приглядись внимательней.
Перевернуть Аспе лицом вверх было выше его сил. На счастье, поблизости появились юркие Дагсы. Сообща им удалось перевернуть Аспе. Тело было холодным и уже окоченело.
— Черт... ты была права...— глухо сказал Снорг.— А я даже ни разу не поговорил с ней... Она всегда спала...
Разбудить Пекки?
— Нет. Он и так узнает,— ответила Моози.— Я не понимаю этой смерти. Это не соответствует тому, что говорил Пекки,— добавила она.
Тело Аспе исчезло, когда все спали, и никто не мог сказать, как это было сделано.
— Смерть Аспе не противоречит моим наблюдениям,— сказал Пекки Сноргу.— Законы, по которым мы живем, действуют статистически... Проще говоря, нас сначала все сторонне изучили и затем выбрали тех, кто способен выжить... А может, другие просто умерли... Затем отбросили тех, кто не способен учиться, совершенных кретинов, а нас интенсивно учили разными способами...
Снорг посмотрел на резвящихся Дагсов, потом на Пекки, который ответил ему улыбкой.
— Именно это я и хотел сказать,— продолжал Пекки.— Аспе умерла, потому что их исследования были не слишком точны... А может, выживание попросту является тестом...
— И что будет дальше? — спросил Снорг.
Пекки всем своим видом выразил полную беспомощность.
— Я уверен) ничего хорошего... Во всяком случае, для меня...— сказал он нерешительно.— Видишь ли, Снорг, мне удалось войти в систему информационного центра, который нас обслуживает... Я видел разные комнаты...
В каждой из них живут люди...— Произнеся слово «люди», он бросил быстрый взгляд на Снорга.— Люди в нашем возрасте или моложе... Те, что помоложе, сидят перед экранами и загружаются знаниями; те, что в нашем возрасте, живут, подобно нам: наблюдают... общаются... Но я ни разу не нашел комнаты с людьми старшего возраста... Есть какой-то информационный барьер... На непосредственные вопросы система не отвечает... Но в ближайшее время все выяснится, я чувствую это, Снорг...
В глаза Снорга ударил яркий свет. С минуту он ничего не видел. Потом понял, что находится уже не в Комнате. Он лежал на чем-то твердом в помещении, которое казалось огромным. Ему стало одиноко, вокруг не было никого из обитателей Комнаты. В другом конце сидел незнакомый мужчина. Он казался необычайно старым, хотя на самом деле был просто старше тех, кто до сих пор окружал Снорга. Мужчина заметил, что Снорг проснулся, и подошел, протягивая руку.
— Мое имя — Баблиояннис Конобоблоу,— сказал он.
Снорг медленно, усилием воли приподнялся с лежанки.
— Приветствую, Снорг. Сегодня вы стали человеком. Вы были лучшим...— Снорг смог пожать ему руку. Очень хотелось узнать, какова эта рука на ощупь.
— Вот свидетельство информационного центра,— мужчина взял со столика несколько листков,— и положительное решение комиссии, в которую входят люди. Вы получите удостоверение личности и сможете выбрать себе имя.
— Ч-что? — пробормотал наконец Снорг. Мужчина казался любезным чиновником, который делает довольно приятное, но рутинное дело.
— Я посмотрел ваши результаты,— Баблиояннис разглядывал бумаги,— сто тридцать два балла... Неплохо.
Когда-то я, в своем тесте, получил сто пятьдесят четыре,— похвалился он.— Этот Пекки опасно приблизился к вам, у него было сто двадцать шесть баллов. Но отсутствие конечностей, половых органов... Это трудно заменить умственными способностями. Да оно и к лучшему, что выбрали вас, а не какого-то там головастика.
«Вмазать бы тебе по морде, мозгляк»,— подумал Снорг.
— Пекки — мой друг,— сказал он, чувствуя, как знакомо деревенеют щеки.
— Лучше не заводить друзей, пока не станешь человеком,— наставительно заметил Баблиояннис.—Вам интересно узнать результаты других? — Снорг промолчал, и Баблиояннис сам ответил на свой вопрос: — Моози — восемьдесят четыре, Тиб — семьдесят два, Дульф — тридцать... У остальных почти ничего: Дагсы — по восемнадцать, у этого мешка, Тавегнера,— двенадцать...
Снорг слышал презрение в голосе Баблиоянниса и чувствовал нарастающую ненависть к этому человеку. Ему казалось, он мог бы даже убить его.
— Что теперь будет со мной? — спросил он. Судорога по-прежнему сводила его челюсти.
— Как человек вы имеете возможность выбора. Вы вступаете в нормальную жизнь в обществе. Короткие подготовительные курсы... потом сможете продолжить образование или пойти работать. Сегодня вы также получите финансовый кредит в размере пятисот монет — это причитается каждому, кто стал человеком. Но лично я советую вам перед тем, как начнете работать, сделать косметическую операцию. В конце концов, ушные раковины не так уж важны...— Он бросил на Снорга многозначительный взгляд.— Позднее вы найдете что-нибудь экстра...
Всегда есть большой... выбор.
Снорга прошиб озноб: перед глазами у него возникла Тиб.
— А что будет с остальными? — выжал он из себя.
— Ах, да... что ж, вы имеете право знать это,— Баблиояннис, казалось, был раздражен.— Всегда рождается гораздо больше особей, чем потом становится людей... Они пойдут на трансплантаты. Там можно выбрать неплохие уши, глаза, печень. Хотя некоторые даже на это не годны. Тавегнер, например, пойдет лишь как материал для тканевых культур.
— Это бесчеловечно! — вырвалось из сжатых уст Снорга.
— Что — бесчеловечно? — Баблиояннис побагровел.— Бесчеловечно было начинать войну! Сейчас сто процентов популяции рождаются неполноценными физически, а три четверти — психически... Да и те рождаются искусственно. Претензии вы можете адресовать лишь к нашим предкам.
Снорг не выразил этого желания, и Баблиояннис продолжил:
— Количество рождений увеличено до максимума, чтобы повысить вероятность появления индивидуумов, приближающихся к норме,— он изучающе посмотрел на Снорга.— А остальные — это самый дешевый способ получения материалов. Ведь избранные тоже не вполне нормальные, не правда ли, Снорг?
Снорг молчал.
— Я работаю в отрасли уже семь лет,— напирал Баблиояннис,— и уверен, что лишь этот путь правилен...
— Но вы тоже несовершенны. Вы хромаете на левую ногу, ваше лицо частично парализовано,— возразил Снорг.
— Знаю, что это заметно,— у Баблиоянниса был готов ответ,— но я хорошо зарабатываю и скопил деньги почти на целую ногу... на трансплантат.
Тибснорг Пеккимоози начал работу в Центральном Архиве Биологических Материалов. Одновременно он продолжал учебу. У него была довольно высокая заработная плата, но после удержания налогов за прежнюю опеку денег оставалось немного. Оплата питания и небольшой сумрачной комнатки сводила оставшееся практически к нулю. Кормился Тибснорг в общественной столовой, где подавали блюда из синтетических продуктов. Но и это было лучше прежнего капельного вливания. В столовой он постоянно встречал одних и тех же людей, ему было скучно, однако выбора пока не было. С людьми, которых он видел в столовой, Тибснорг почти не разговаривал. Все они были старше его. Некоторые приезжали в колясках, большинство приходило своими ногами. Тибснорг внимательно наблюдал за ними и не встретил никого, кто был бы сложен вполне нормально,— у каждого имелись какие-нибудь дефекты.
Тибсноргу еще повезло: если бы при тестировании он получил менее 120 баллов, то не смог бы учиться дальше. Работать он пошел потому, что боялся воспоминаний — они не давали бы ему покоя в свободное время. Теперь за любую медицинскую процедуру нужно было платить, а он еще помнил, благодаря кому смог встать на ноги и победить паралич тела. Как человек он имел право знать правду и, кроме того, мог видеть — имел право видеть,— как выглядит мир сейчас. Раз в пять дней после окончания работы Тибснорг выезжал на поверхность и с высокой башни обозревал окрестности. Это была серо-бурая пустыня, по которой неустанно кружили серые массивные вездеходы, перевозившие сырье из многочисленных рудников. Он знал, что вездеходами управляют люди, которые не могут иметь потомства, потому что уровень излучения в пустыне был очень высок. В столовую приходил один такой водитель. Выглядел он вполне нормально и зарабатывал в три раза больше, но Тибснорг не поменялся бы с ним местами.
Исследования, которые Тибснорг оплатил первыми сэкономленными деньгами, показали, что он способен к размножению, правда, только пассивно, за счет отбора семени. Вскоре он овладел навыками работы с компьютером и немного продвинулся по службе. Его новая деятельность заключалась в том, чтобы контролировать решения информационного центра касательно выбора из сохраняемых экземпляров соответствующего материала для трансплантатов. Решения центра были ясными, понятными, логичными и, как правило, не требовали поправок. За обнаружение ошибок была назначена дополнительная награда, и Тибснорг работал очень внимательно. Материалы подбирал как для госпиталей всеобщей медицинской службы, так и для лиц, которые за соответствующую плату желали уменьшить свои недостатки. Работы было много: каждый день — по нескольку десятков запросов и связанных с ними решений, которые нужно было изучить и обдумать. Вскоре Тибснорг приноровился к этой работе и стал выкраивать свободное время, которое использовал для диалогов с машиной и получения различной информации.
Он помнил слова Пекки, который говорил, что, поскольку информация является привилегией, ею необходимо по мере возможности пользоваться. Он узнал, что решение о признании какой-либо особи человеком основывается на сложной системе оценок и здесь возможен очень большой разброс мнений, а значит, и ошибок. Он узнал также, что своей судьбой обязан лично Баблиояннису, который изменил решение центра, отдавшего предпочтение Пекки. В действительности количество баллов, которые Пекки получил за интеллектуальные способности, превышало сумму, набранную Сноргом за физическое развитие, правильность строения тела и интеллект. Когда он узнал, что Тиб получила за способности ровно ноль баллов, то сквозь зубы выругался. Его всегда интриговал свет, попадавший днем в Комнату, теперь же он узнал, что это была всего лишь лампа, светившая в видимом спектре и немного в ультрафиолете, которую периодически включали и выключали. Комната находилась глубоко под землей. На поверхности он лишь единожды увидел солнце: светло-серый диск, просвечивающий сквозь густую мглу. Раньше, когда землю покрывали снега, солнце вообще никогда не пробивалось сквозь тучи.
Тибснорг Пеккимоози все подробнее знакомился с системой учета биологических материалов. Тиб, Пекки и другие получили порядковые обозначения от АТО44567743 до АТО44567749 и уже лишились имен. Вскоре у номера 44567746, то есть у Моози, забрали глаз, нос и одну почку для пересадки. Тибснорг протестовал против использования номера АТО44567746 для этой операции, но его мнение проигнорировали, потому что другие эксперты голосовали иначе. Тибснорг болезненно пережил это, так как по-прежнему чувствовал связь с Моози и другими. Следующим был Дагс с номером 44567748. Операция была летальной: у Дагса забрали пищевод, желудок, печень, кишки, обе руки и внешние половые органы, без желез.
«Интересно, какой номер получил бы я, если бы не Баблиояннис? — размышлял он.— Может, по соседству с Тиб?»
В столовой он сидел уже не один. Установил контакт с водителем, который работал на перевозках железной руды. Его звали Абрахам Дрингенбум. Это был высокий грузный мужчина, очень гордившийся своим именем, выбранным из какой-то исторической книги. У Дрингенбума был низкий, зычный голос, и он очень громко говорил, что конфузило Тибснорга, потому что в столовой обычно было тихо. Ему казалось, что все смотрят на них, хотя на самом деле никто не проявлял к собеседникам интереса, тем более что у многих были дефекты слуха.
— Тибснорг Пеккимоози? — пробасил Дрингенбум.— Странное сочетание... Почему ты выбрал именно такие имена?
— Меня многое связывает с ними,— тихо сказал Снорг.
— Хмм...— громыхнул Дрингенбум.— Ты так думаешь? Нехорошо привязываться к жителям Комнаты.— Он вдруг сменил тему.— Ты знаешь, теперь средняя продолжительность жизни человека достигла уже двадцати четырех лет... Не могу поверить... это слишком хорошо... Думаю, они несколько сглаживают данные, чтобы не портить нам настроение...
— А как они это подсчитывают?..— поинтересовался Тибснорг.— Учитывают всех, кто рождается, или только людей?
— Ты сдурел?.. Людей, конечно же, людей, ведь живым рождается разве что каждый десятый...
Тибснорг внимательно посмотрел на Дрингенбума. Водитель почти не имел изъянов. Правда, на нем были брюки и серая куртка, которые скрывали тело, но, кроме зашитой заячьей губы, которую прикрывали седеющие усы, ничто не указывало на отклонения от нормы.
Как бы угадав его мысли, Дрингенбум шевельнулся.
— Все тело у меня было покрыто бородавками на противных длинных ножках, но их мне уже удалили... Самое большое отклонение в подштанниках,— Дрингенбум скривился.— Но ничего, Тибснорг... Я куплю себе все, что надо... У меня уже отложены тысяча шестьсот двадцать монет,— добавил он, прочитав недоверие на лице Тибснорга.
1620 монет были невообразимо большой суммой: Тибснорг мог отложить 22, от силы 24 монеты из своего десятидневного заработка. Денег, накопленных Дрингенбумом, хватило бы, чтобы выкупить всю Тиб — конечно, как биологический материал. Все чаще перед глазами Тибснорга вставала ее стройная, изящная фигура с копной шелковистых волос. Сны неизменно возвращали Тибснорга в Комнату, где были его близкие. А Тиб присутствовала в снах всегда.
Тибснорг снял квартирку получше — с видом на поверхность. Такие квартиры были редкостью, и он удивлялся, что его новое помещение (правда, чуть поменьше предыдущего и с двумя, а не тремя визорами) стоило только на восемь монет дороже. Он понял причину этого, лишь когда выяснил, насколько выше здесь уровень излучения. Но все равно окно многое компенсировало. Тибснорг часами всматривался в непроницаемые оловянные тучи над серо-бурыми пустынными холмами. Край материкового ледника не просматривался из окна, его можно было разглядеть лишь с башни обозрения в очень ясные дни или в хороший бинокль. Этот пейзаж, столь резко отличавшийся от красот, синтезированных в визоре, тем не менее тянул к себе с неодолимой силой. Наверное, именно поэтому Тибснорг решил устроиться на работу водителем внешних перевозок. Интересовали его и высокие заработки, позволявшие относительно быстро накопить большую сумму.
В транспортном бюро Тибснорга принял чиновник, сидевший в инвалидном кресле. Его почти не было видно за столом, но в глазах инвалида сквозило что-то такое, что заставляло быть настороже. Когда Тибснорг изложил свое предложение, чиновник изучающе посмотрел на него.
— Вы нейтральны?
— Да...— солгал Тибснорг, зная, что невозможность иметь детей — обязательное условие при приеме на эту работу. Чиновник любезно кивнул и непропорционально маленькой ручкой что-то набрал на клавиатуре. Затем посмотрел на экран, и лицо его посуровело. Прежде чем он открыл рот, стало ясно, что разговор окончен.
— Нельзя так бездумно распоряжаться своими возможностями...— Чиновник развернулся в кресле, тем самым закончив прием.
Дрингенбум чуть не ударил Тибснорга, когда узнал об этом. Он со злостью вытащил из кармана комбинезона свой индикатор — небольшую розовую пластинку.
— Смотри, идиот! — он ткнул в нее пальцем. Когда Дрингенбум нервничал, у него сильно тряслись руки. Сейчас его палец скакал во все стороны вокруг розового прямоугольника.— Как только он станет красным, мне конец...— Светлые глаза Дрингенбума блестели на загорелом лице, которое сейчас было совершенно красным.
— Куда ты лезешь? В пески?! Ну и дурень! Ты можешь иметь кучу баб... даже если у тебя нет ничего, кроме желез. Железы самое дорогое. Все остальное стоит не больше шестисот-восьмисот монет.
— Физически у меня все в порядке,— пробормотал Тибснорг,— только нарушения периферической нервной системы.
— Это еще дешевле. Не отобьешься от баб, разорвут тебя на кусочки! Жить — не умирать! Эх, парень...
Тибснорг подумал — может, рассказать ему о Тиб, но не решился, и на этом разговор закончился.
Аб Дрингенбум был единственным человеком, с которым Тибснорг поддерживал постоянный контакт, если не считать обмена банальными приветствиями со случайными знакомыми в столовой. Тибснорг искал контактов с другими людьми, жил воспоминаниями. Женщины, которых он встречал в столовой или коридорах, не могли равняться с Тиб: они были или некрасивы, или просто уродливы. И хотя Тибснорг стал, в соответствии с правилами, носить красную нашивку, которая означала, что он не нейтральный, это ни в малейшей степени не изменило его поведения. Разве что стал суше обращаться с женщинами, которые теперь чаще заговаривали с ним. Может быть, если бы он носил две нашивки, означающие полные возможности, и в самом деле происходило бы то, о чем говорил Дрингенбум, но так по крайней мере ему жилось спокойней.
Через несколько дней Аб принес мрачную весть.
— У меня рак,— глухо сказал он, глядя в тарелку с невкусным, слизистым супом, содержащим полный комплект витаминов и микроэлементов.
— Ну и что? У половины людей рак,— Тибснорг пожал плечами.
— У меня уже в фазе «С»,— добавил Дрингенбум.
— Но ведь у тебя есть тысяча шестьсот двадцать монет. Вылечишься...— Снорг не казался слишком взволнованным.
— Тысяча шестьсот сорок восемь монет,— поправил его Дрингенбум,— но и этого мало... Очень быстро прогрессирует. На лечение уйдет по крайней мере полторы тысячи. И я никогда не куплю себе...
Тибснорга раздражала вульгарность Аба.
— А почему дотянули до фазы «С»? Болезнь слишком запущена. Ты можешь подать жалобу на медицинский отдел.
— Это моя вина,— сказал Дрингенбум.— Я не обследовался, слишком дорого, а мне хотелось собрать побольше денег, пока индикатор совсем не покраснел.
— Но ведь тебе полагается бесплатная медицинская опека, как любому человеку...
— Благодарю...— Глаза Дрингенбума были матовыми и угасшими, выговор нечеткий, сказывалась плохо прооперированная заячья губа.— Оставят мозг, глаза и часть нервной системы, а все прочее удалят и сожгут, скажут, что для пересадки не годится из-за заражения. Потом посадят управлять экскаватором в шахте или загонят на конвейер...
После этого разговора Дрингенбум изменился — стал более скрытным и менее уверенным в себе. Когда Тибснорг рассказал ему о Тиб, Аб принял новость неприязненно, но спокойно. Он считал, что в этой мечте нет ни малейшего смысла и Тибснорг должен искать женщин среди людей, а не в биологических материалах. Тем более что стоимость всей Тиб очень высока, на нее нужно копить всю жизнь, а за это время другие раскупят разные части ее тела.
Зато он согласился взять Тибснорга с собой в поездку. Аб возил добычу из ближайшего карьера на большом грузовике.
Машина довольно долго шла по пыльной дороге, виляющей между серыми, покрытыми той же пылью холмами. Ветер бросал серую взвесь на грузовик.
— Достаточно нескольких вдохов этой дряни...— Дрингенбум ощерил зубы за несимметричными губами.
Тибснорг со страхом посмотрел на него.
— У меня хорошие фильтры, хватит на несколько тысяч вдохов...— рассмеялся Дрингенбум.
Карьер представлял собой руины старого города, из которых извлекали металл. Огромный экскаватор вгрызался в разрушенную железобетонную конструкцию давнего здания или фабрики. Дрингенбум ждал в очереди таких же машин. Наконец несколько ковшей железобетона, пыли и щебня было загружено и в его машину.
— Каждый день я делаю четыре-пять ездок... Из информационного центра мне всегда сообщают оптимальную трассу, на которой самый низкий уровень излучения... Но он часто меняется — когда дует ветер или идет дождь или снег...
Дрингенбум показал пальцем на экранчик.
— А это реальный уровень излучения. Сегодня он низкий, а иногда звенит так, что страшно ехать. В такие дни нам платят две-три монеты дополнительно.
На обратной дороге Аб разрешил Тибсноргу немного повести машину. Управление сводилось к выдаче поправочных указаний, потому что грузовиком правил непосредственно процессор.
— В случае чего компьютер сам доведет машину,— сказал Дрингенбум,— если я ослабну или вдруг помру; сырье должно поступить по назначению...
На одном из холмов стоял одинокий домик, наполовину занесенный пылью. Он хорошо сохранился, целы были крыша, двери и стекла в окнах.
— Хотел бы я жить в этом домике,— сказал Дрингенбум,— а не в городе...
— На поверхности?
— Твоя квартира тоже расположена на поверхности, Тибснорг. Под соответствующим прикрытием жить можно...
Наконец наступил день, который должен был когда-нибудь наступить. День, который Тибснорг представлял себе во множестве различных вариантов, но никогда не думал, что он застанет его таким неподготовленным. Тибснорг работал, как обычно, перед экраном визора. Его сбережения составляли 48 монет и 320 монет отложенного кредита. На экране появилось очередное предложение. Ряд четких зеленых букв и цифр гласил: руки, ноги и туловище вместе с шеей номера АТО44567744 намерен приобрести один реципиент, а голову — другой. Мозг должен быть ликвидирован, а номер — снят с учета.
«Кому-то пришлось тяжко работать за такое тело...— подумал Тибснорг с иронией.— А этой второй наверняка
понравились в каталоге миловидное лицо и голубые глаза... И очень понравились, коли она согласна быть глухой... А может быть, у нее есть деньги еще и на уши...»
— Сволочи... чертовы сволочи...— повторял он, обгрызая ногти. Тибснорг давно уже знал, что это произойдет, а теперь медлил с решением. Ему казалось, что к нужному сроку он успеет собрать больше денег. Теперь следовало принять быстрое решение в ситуации, которая уже наступила, а не в той, которую он представлял.
— Сволочи... чертовы сволочи...— бормотал он.
Тибснорг попросил у системы дополнительное время на размышление, мотивируя это тем, что нужно связаться с реципиентом, который хотел бы приобрести целый экземпляр АТО44567744, но до сих пор не решался на покупку из-за дороговизны. Он выключил камеры, встал из-за пульта и вышел. Ходил он уже уверенно и довольно быстро. Напряжение воли перед каждым шагом давно стало привычным. До склада биологических материалов было недалеко. Еще раньше он выяснил через систему расположение помещений. Там же узнал и коды, дающие возможность входа и выхода. Сонный охранник перед массивными металлическими дверями не чинил препятствий. Тибснорг вспотел от волнения. Лифт поднимался ужасно медленно. Наконец остановился на нужном этаже. Коридор с десятками одинаковых дверей тянулся в бесконечность. Тибснорга мучили сомнения, правильно ли он делает. То, что он задумал, было неслыханным делом. Наконец дверь с номером АТО44567. Открылась автоматически. Другой коридор, вдоль стен — ниши с биологическими материалами: десятки индивидуумов различного роста и с разным уровнем деформации. Все без одежды, все в путанице проводов и электродов. Сначала он нервно пересчитывал индивидуумов, потом заметил номера у каждой ниши. Долгий путь, но он его прошел. Тиб стояла с открытыми глазами. Их взгляды встретились. Она узнала его. Две минуты на то, чтобы отцепить провода, чуть дольше длилось отсоединение захватов, которые держали ее руки и ноги.
Она тотчас прильнула к нему, прижалась лицом.
— Ты вейнулся, Снеогг, я знаала...— тихо сказала она.
— Быстро, Тиб, быстро,— он потянул ее за руку.
Он знал, что ее мышцы в отличном состоянии — результат электрической стимуляции, ведь никто не стал бы покупать атрофированное тело.
— Пекки,— она показала на небольшой клубок проводов.
Вместе они освободили Пекки, который тотчас проснулся.
— Оставь меня, Снорг, это не имеет смысла,— сказал он.
Снорг нес его одной рукой и тащил за собой Тиб другой. Он облегченно вздохнул только в лифте.
— И что ты теперь сделаешь? — спросил Пекки.
Тиб все время прижималась щекой к Сноргу.
— Я знаю все пароли в системе,— сказал Снорг.—
Будем рассчитывать на внезапность, у нас есть шанс...
В караульной стражник не проявил к ним никакого внимания. Ему и в голову не пришло, что двое из выходящих — просто биологический материал. Он ввел в систему пароль, названный Сноргом, посмотрел на экран и кивнул, чтобы проходили.
Выйдя со склада, они побежали. Снорг остановил маленький автокар, и все уселись. До квартиры Дрингенбума было очень далеко даже на транспорте. Всю дорогу в коридорах стояла зловещая тишина.
Они застали Аба в квартире: он еще спал.
Один удар, и камера тоскливо повисла на кабеле. Мощный рывок довершил начатое.
— Аб! Вставай! — Снорг похлопал его по плечу.— Я с Тиб. Идешь с нами?
Дрингенбум тер заспанные глаза. Посмотрел на них.
— Не терплю я этого Аб... Я — Абрахам,— сказал он.— А она и вправду красивая,— добавил он, глядя на Тиб.— Нет, я не пойду с вами. Возьми карту моего грузовика и стукни меня чем-нибудь по голове,— продолжал он.— Например, вот этой книжкой... Но так, чтобы пошла кровь... И бегите из города как можно дальше. Это единственный шанс.
— Я тебя еще и свяжу. Так будет выглядеть правдоподобнее.
Это продолжалось довольно долго, потому что Снорг боялся причинить другу излишнюю боль. Наконец Абрахам Дрингенбум рухнул без сознания, связанный, на свой диван, а из рассеченной на лбу кожи у него даже вытекло несколько капель крови.
Они уже подъезжали к залу транспорта, когда весь коридор заполнил вой сирен. Началось. Тут и там вспыхивали красные лампы. Камеры в коридоре вращались. Они успели въехать в зал прежде, чем были заблокированы двери. Снорг узнал грузовик Дрингенбума. Он сунул карту в щель, автомат включился. Все трое встали на платформу подъемника и через минуту были уже в кабине управления. Снорг вывел машину из зала. День был мрачный, небо закрывали сплошные серые тучи. Снорг включил визор. Как раз передавали информационное сообщение:
«...Возмутительная кража биологического материала на общую сумму свыше 4500 монет! Неслыханное дело с незапамятных времен! Продолжается интенсивный розыск виновника, каковым является служащий уровня ДГ Архива Биологических Материалов по имени Тибснорг Пеккимоози. В розыске принимает участие оперативная группа сил самообороны. Ее использование гарантирует возвращение украденного имущества без малейшего ущерба, а также эффективное задержание виновного».
На экране шли кадры, снятые стационарными камерами: Снорг, несущий Пекки, и Тиб, идущая рядом.
Снорг присвистнул:
— Оперативная группа — это несколько сот дьявольски крепких специалистов, натренированные глыбы мышц...
Пекки оторвал взгляд от экрана.
— Думаю, у нас нет ни малейшего шанса,— сказал он,— но я благодарен тебе за то, что смог это увидеть...— он показал глазами на окно.— Я уже потерял счет времени, стоя в этих проводах... Укол ко сну... Укол пробуждающий... И так без конца.
Тиб тоже без слов глядела в окно с той минуты, как они выехали из зала транспорта.
— К счастью, напротив меня стоял малый такого же роста и мы могли переговариваться,— продолжал Пекки,— этот малый разговаривал и с Тиб, чтобы она не забыла то, чему научилась... Я ведь не мог с ней общаться — она не видела моего рта и, стало быть, ничего не разбирала. И знаешь, она стала сообразительней... во всяком случае, так говорил тот малый.
Снорг подвел грузовик к экскаватору. Пекки внимательно смотрел, как мощный грейфер набирает обломки руин, которые когда-то были зданием.
— Здесь когда-то жили люди? — спросил он.
Снорг кивнул.
Очередная порция бетонных обломков оказалась в кузове грузовика.
— Значит, так жили люди до войны...— сказал он.— Наверное, они чувствовали себя одинокими в таких разрозненных строениях.
Машина была загружена, и Снорг развернул ее.
— Возвращаемся? — обеспокоенно спросил Пекки.
Снорг кивнул.
— У меня есть план,— сказал он.
Машина шла с максимальной скоростью.
— Тиб, возьми маску себе и Пекки,— сказал Снорг, кивком показывая на ящичек. Однако она не шевельнулась: Снорг говорил, глядя вперед, и Тиб не видела, как шевелятся его губы. Он повторил еще раз, повернувшись к ней лицом. Тиб вынула маски и комбинезоны, оделась сама и одела Пекки. Она сделала это быстро и четко, с неожиданной сноровкой. Снорг тоже надел маску.
Они приближались к холму, на котором стоял одинокий сохранившийся дом. Снорг остановил грузовик, и подъемник опустил их на грунт. Счетчик в руках Снорга трещал. Тиб несла Пекки на руках, как ребенка. На всех была защитная одежда из прозрачного пластика. Пекки был слишком маленький, и Тиб завернула его в свисающие полосы материала. Они должны были пройти расстояние намного больше, чем то, что проходили когда-либо в жизни. К тому же идти предстояло по щиколотку в пыли. Некоторое время они неподвижно смотрели на уменьшающийся контур грузовика, который удалялся, управляемый автоматом. Наконец машина исчезла за горизонтом. Они пошли. Шли медленно, увязая в сыпучей пыли. Путь был долог, но, залитые потом, они все же добрались до развалившегося забора. Тиб устала чуть меньше — ее мышцы, получавшие электрическую стимуляцию, были в хорошем состоянии.
Они осмотрелись. Сохранились калитка и солидные деревянные двери, ведущие в дом. Снорг по-прежнему надеялся, что им удастся уйти от погони, хотя Пекки считал, что выход из грузовика был принципиальной ошибкой. Он утверждал, что нужно было гнать как можно дальше от города и оперативной группы. Может быть, от погони отказались бы, если бы им удалось отъехать очень далеко. Но Снорг не мог решиться совсем порвать связи с городом и принял другой план. Даже теперь он чувствовал себя одиноким.
Они не стали снимать защитную одежду, потому что везде было полно пыли и ее нельзя было убрать. Тиб села и посмотрела на Снорга.
— Я верила, что ты вейнешься за мной...— проговорила она медленно.
Он неуверенно улыбнулся ей.
— Это был сон... во сне меня увезли из Комнаты... Столько света... и чужие вокруг... Потом они поставили меня там, рядом с Пекки... Хорошо, что ты снова есть...— говорила она, все время глядя на его губы.
— Кто не может говорить, тому больше всех хочется,— жестоко прервал ее Пекки.— Сейчас наверняка скажет об уколах... Действительно сбоку высовывался шприц с иглой. Бац! — и спишь... Бац! — и возвращается действительность... Словно выключатель какой-то. И только эти тележки, которые ежедневно проезжали мимо... Трехъярусные тележки... Их всегда тянули одни и те же люди в одинаковых серых халатах. И всегда на этих те лежках кого-то везли... вывозили... Редко кто возвращался... всегда в бинтах... снизу мало что видно. Это был всегда один из нас. Разговаривать было трудно, каждый второй в ряду спал, а кричать тоже нельзя, сразу же укол... Но мы все равно переговаривались... по цепочке... таким голосом, чтобы можно было услышать, но чтобы сбоку не появился шприц... Хуже всего, если в ряду попадался глухой... Потом эти, в серых халатах, снимали с них бинты... И у них не было рук... ног...или еще чего-нибудь... Хуже всего, когда тележка останавливалась перед тобой... Мы думали, что она останавливается... Нет, эти, в серых халатах, не были садистами... Но у тележек были такие маленькие колесики... Они старались проводить тележки ровно... Ведь они знали, что мы чувствуем... Но иногда колесико застревало, и тележка останавливалась... А я не хотел, чтобы меня в случае чего привезли назад... У меня ведь и так почти ничего нет...
— На этих тележках всегда вывозили трех людей,— прервала его Тиб, которая давно уже смотрела в лицо Пекки.— А назад привозили обычно двоих, иногда однооо...— Тиб, когда волновалась, начинала пропускать буквы и заикаться.— Я помню, как привезли Моози... Только один глаз блестел из-под бинта... Но это была она... Кольфи говорил, что это она вейнулась... и рассказал, как с нее потом сняли эти бинты...
— Перестань! — снова прервал ее Пекки.— Я не хочу опять слушать об этом, я знаю, как она выглядела тогда... А потом ее взяли во второй раз... и она не вернулась.
— Моози? — удивился Снорг.— Да... Конечно... это могло быть в другую смену,— он говорил уже сам с собой.— Черт, как я рисковал... Ее тоже могли... Но, к счастью, это случилось в мою смену... Такое счастье...
— Какое счастье? — хрипло спросила она.
— Что ты здесь со мной... я не принимал во внимание многого...
— Я не могла так стоять... И эти судороги, после которых я былаа так измучена... И разговоры с Кольфи, а губ Пекки я не могла видеть... Когда-нибудь я сошла бы с ума... Я не успела помешаться, но еще неемного, и навейняка...
Они с Пекки говорили, прерывая друг друга. Пекки бесцеремонно врывался в речь Тиб, а она лишь через минуту понимала, что он говорит, и замолкала. Потом снова прерывала Пекки и продолжала рассказ хрипловатым ломающимся голосом. Трудно было вместить столько дней в этот рассказ. Затем Пекки отключился и посмотрел на тяжелые бурые тучи, стелющиеся низко над головой. Он смотрел сосредоточенно, и на его лице появились какие-то восторженные выражения, что наверняка удивило бы Снорга, если бы он хоть раз посмотрел на Пекки.
— Перестаньте шелестеть пластиком,— наконец сказал Пекки. Оба посмотрели на него.
— Слушай, Снорг... Я тебе говорю, а эта худая все равно уставилась в твой самоуверенный рот...— продолжал он, и его голос зазвучал так по-давнему, так родственно, что Снорг улыбнулся.
— Я чувствую... знаю... Когда-нибудь я полечу в массе этих туч... на крыльях... высоко над землей... И это будет лучшее время моей жизни...
— Может, тебя используют для управления машиной... Тело-то у тебя ни на что не годится, а мозг вполне, вполне... Но сначала они должны нас схватить, а это не так-то просто... Ни одна камера не видела, где мы вышли...
— А что произойдет, если нас схватят, в чем я, к сожалению, уверен? — Пекки было недостаточно предыдущих объяснений.
— Заткнись, Пекки!..— Снорг впервые услышал, как говорят таким тоном.— Разве ты мечтаешь об этих уколах, там...
— Я говорю, что хочу...
— Об этом стоит подумать,— сказал Снорг после минуты размышлений.— Я думаю, нам не грозит ничего страшного, поскольку таких прецедентов не было... Мы это переживем, хотя и по-разному... Мне наверняка ничего не будет, так как право сохранения жизни — основное право каждого человека. Даже более того... единственный действующий закон гласит, что если уж кто-то раз был назван человеком, то не перестает им быть, а значит, я не превращусь из работника Архива Биологических Материалов в экземпляр на складе... Пеки тоже будет неплохо... исполнится его мечта: будет смотреть свысока и управлять работой экскаватора — такое его использование обязательно, надо ведь компенсировать затраты, которые понадобятся, чтобы нас схватить...
— А я, Снеогг? — спросила Тиб, всматриваясь в его губы.
— Тебя, только тебя,— повернулся он к ней лицом,— ждала бы трагическая судьба... Тело твое пожелала одна... голову и лицо — другая, богатая и, наверное, заслуженная женщина... Но я предпочту умереть, чем допущу, чтобы так произошло.
Пекки молча выслушал это и перестал вмешиваться в разговор. Он смотрел в небо, на быстро летящие облака. Когда серый сумрак дня сменился мраком ночи, они уснули, прижавшись друг к другу, голодные и замерзшие.
Их пробудил серый и холодный рассвет. Тиб по-прежнему была словоохотлива, как никогда. Она изумляла Снорга. В его воображении Тиб была красивой, но не слишком смышленой. Он убедился, что все они постоянно развивались в умственном отношении, все, а не только он сам, именуемый человеком Тибсноргом Пеккимоози.
«Может быть, они все могли бы стать людьми, если бы им дать больше времени?..» — подумал он.
Все время они ждали прибытия Дрингенбума. Снорг рассчитывал, что Аб приедет на своем гигантском грузовике, привезет им еду, и сообща они решат, что делать дальше. Дрингенбум был их единственным шансом. Они ждали долго, наблюдая за потоком проезжающих вдали машин с грузом для города. Голод докучал все сильней. Около полудня через тучи пробилось желтое солнце. Тиб и Снорг стояли рядом в лучах света и смотрели на тени, которые отбрасывали. Такое чистое солнце они видели впервые в жизни.
— Если бы они использовали меня для управления машиной, я смог бы видеть это чаще?..— спросил Пекки, поглядывая в окно.
— Не знаю... Может быть, тебе и оставили бы глаза...— сказал Снорг нерешительно.— Ты не назван человеком, значит, твой мозг считается материалом... Право на сохранение глаз имеют лишь люди, которые потеряли тело в результате неизлечимой болезни, но не исключено, что тебя установят в большой экскаватор, а там сохраняют глаза... С твоим интеллектом... Кто знает?..
Его прервал гул двигателей, который явно не походил на гул проезжающих грузовиков. Снорг побледнел. Он понял, что Дрингенбум никогда не привезет им еды. Рев нарастал, они почувствовали, как дрожит земля. Вокруг дома приземлялись многолопастные тяжелые летающие машины оперативной группы.
— Один... два... три...— Снорг считал, чувствуя, как деревенеет его лицо. Тиб крепко прижалась к нему.
— Они все же возвращаются... все это не имело смыслаа...— прошептала она, глядя на приземляющиеся бронированные машины.
Со всех сторон появлялись фигуры в серых мундирах, шлемах и черных пуленепробиваемых жилетах. Они ловко выпрыгивали из машин и ползли к дому. Снорг заметил, что они вооружены автоматами, а некоторые несут даже лазеры.
«И все эти пушки для меня?..— подумал он с иронией.— Или они хотят разрушить весь дом?»
Он даже не пытался считать десантников.
Тибснорг Пеккимоози! — раздался вдруг очень громкий крик.— У тебя нет никаких шансов. Сдавайся. Выдай украденный биологический материал. Это будет смягчающим обстоятельством. Твой сообщник Абрахам Дрингенбум арестован...
Тиб внимательно смотрела на него, видимо, что-то почувствовала.
Он повторил ей то, что произнес громкоговоритель, так, чтобы она видела его губы.
— Тибснорг Пеккимоози!..— возобновил свой рев громкоговоритель.
Пекки молчал, в его глазах был ужас.
— Сволочи... чертовы сволочи...— повторял Снорг, стоя неподвижно в центре комнаты и прижимая к себе Тиб.
— Ведь мы хотим только жить...— прошептала она, глядя на него.
— ...будет смягчающим...— раздавалось из громкоговорителя. И тут они услышали шевеление за дверями. Сильный взрыв разнес двери вдребезги. Два десантника молниеносно впрыгнули внутрь и упали на пол, целясь в Снорга.
«Они неплохо натренированы...» — успел подумать он.
Десантники были ошеломительно ловки. Через долю секунды в дымящемся еще отверстии появился третий, с разноцветным крылатым чудовищем, нарисованным на пуленепробиваемом жилете. Он стоял неподвижно на раскоряченных мускулистых ногах, целясь в Снорга из револьвера с длинным стволом, который держал в вытянутых руках. Вместо носа у него зияла черная дыра, короткие губы обнажали зубы, что в соединении с отсутствием век придавало лицу вид черепа.
«Ты был первым, сволочь...— подумал Снорг.— За это купишь себе новое лицо... разве лишь первенство отдадут вот тем...» — Снорг перевел глаза на лежащих десантников. Тот, что стоял в проеме, следил за его взглядом. Новые десантники вскакивали в комнату и немедленно припадали к полу. Стоящий, словно читая мысли Снорга, снова оглядел лежащих солдат. Вдруг он застыл и еще долгую минуту сквозь прозрачное пластиковое забрало сверлил Снорга взглядом лишенных век словно выколотых глаз.
И хотя ни один из беглецов не сдвинулся с места ни на миллиметр, раздался хлопок выстрела, и тело Тиб, которая в последний миг заслонила Снорга собой, беспомощно повисло на его руках. Он почувствовал, как что-то сжимает ему горло. Второго выстрела Снорг уже не услышал. Желтая вспышка перед глазами сменилась знакомым рядом светлых пятен, и все погасло.
Перевел с польского Владимир Борисов
